Я был очарован чарами языка, но лишь постепенно до меня дошел смысл поэмы.

С самого начала каждая деталь казалась странно знакомой, словно забытый сон, а затем пережитый вновь. Знал ли я когда-то историю Жмирны и намеренно забыл её? Сон – или кошмар – пожалуй, лучшее сравнение, которое я могу дать тому, что я пережил в ту ночь, когда историю Жмирны рассказывал то Мето, то я сам. Казалось, я одновременно спал и бодрствовал, был активным участником истории, но в то же время пассивным, бесстрастным сновидцем. История Жмирны казалась очень далёкой, плодом далёкого прошлого, и в то же время ужасно близкой, словно предмет, почти касающийся глазного яблока – крошечный, но невообразимо чудовищный.

Вино опьянило меня, изменило мою реальность, подумал я, но потом понял, что не притрагивался к чаше с самого начала чтения. Время от времени появлялся раб, чтобы наполнить или заменить лампы. Эта молчаливая, мелькающая фигура казалась призраком из какого-то иного мира.

Стихотворение, безусловно, достигло одной из целей такого произведения, причём глубже, чем я когда-либо испытывал: я полностью забыл о заботах и суете будничного мира. Жмирна создала свой собственный мир, который каким-то невозможным образом казался более реальным, чем тот, где я каждый день беспокоился и суетился.

Краткое содержание рассказа «Змирна» вряд ли сможет передать всю силу поэмы «Змирна». Те, кто умеет читать по-латыни, должны прочитать её сами, чтобы понять, что я пережила той ночью, и что до сих пор переживаю всякий раз, когда беру в руки это стихотворение и пробегаю глазами хотя бы несколько строф.

Но здесь я расскажу ее историю во всех подробностях.

Место действия – остров Кипр, в далекие времена, когда им правили царь Кинирас и его царица Кенхреида. Из всех мужчин мира в те времена Кинирас был самым красивым, его красота могла соперничать с красотой Ахилла и даже Аполлона. Она унаследовала её скорее от отца, чем от

От матери унаследовала красоту их дочь, Жмирна. Уже в детстве она была поразительно красива, и с каждым годом становилась всё привлекательнее.

Королева Кенхрея, гордая красотой своей дочери, которая намного превосходила ее собственную, если не красоту ее мужа, похвасталась на публичном пиру, где все могли слышать, что Жмирна даже красивее Венеры.

Какое безумие охватило Кенхрею, чтобы высказать такое заявление, которое могло лишь оскорбить богиню? С высокого Олимпа, услышав, как произносят её имя, Венера навострила уши. Она подслушала хвастовство. Она пролетела по небу быстрее кометы и остановилась над островом Кипр, чтобы взглянуть на царское собрание, прищурившись, пока взгляд не остановился на юной Змирне. Девушка была на самом пороге женственности, её тело ещё нежное и гладкое, как у ребёнка, но уже начинало проявляться изящные очертания женских бёдер и груди. Её лицо также балансировало между детской невинностью и женской привлекательностью. Её красота была трогательной, соблазнительной, захватывающей дух, красотой всех женщин и в то же время ни одной, ибо такой красоты, как у Змирны, никогда не существовало среди простых смертных…

за исключением лица ее отца.

Венера ожидала, что хвастовство царицы покажется легкомысленным и пустым. Но увиденное её ошеломило.

Богиня была недовольна.

Венера размышляла, как отомстить хвастливой царице и её дочери. Она призвала Купидона и прошептала ему на ухо. Схватив лук и стрелу, крылатый херувим устремился вниз, на остров Кипр. Он целился не в прекрасного царя или хвастливую царицу, а в их дочь, которая ахнула, когда стрела вонзилась ей в грудь, а затем, отравленная, растворилась в воздухе.

Никто из присутствующих на пиру не видел стрелы, даже Змирна, которая схватилась за грудь и удивилась внезапной боли — боли, которую она никогда раньше не испытывала, настолько острой, что ее можно было бы назвать удовольствием.

Принцесса обратила взор на отца. Все называли Кинира самым красивым мужчиной на земле, но Змирна впервые поняла, почему. Она заворожённо смотрела на отца и коснулась места, куда вонзилась стрела.

Пир завершился объявлением короля: его дочь, Жмирна, достигла совершеннолетия и готова выйти замуж. Все женихи, считавшие себя достойными её руки, приглашались явиться во дворец в ближайшие дни.

Жмирна выслушала этот указ не с волнением, а со страхом.

Женихи прибывали со всех сторон. Каждому Кинирас предлагал два испытания: сначала подвиг силы или отваги, а затем загадку, которую, казалось бы, невозможно разгадать. Этими загадками Цинна воспользовался возможностью отвлечься от некоторых самых туманных отсылок к поэме. Будь поэт менее искусен, эта часть «Смирны» могла бы стать скучной.

Вместо этого язык был настолько изобретателен, а поразительные открытия забытых знаний настолько увлекательны, что я поймал себя на мысли, что хотел бы, чтобы эта часть поэмы была длиннее.

.

Некоторые женихи выдерживали испытания, другие – нет, но за самой Змирной царь оставил последнее слово. Он слишком любил свою дочь, чтобы навязывать ей брак, каким бы подходящим ни был выбор или выдающимся ни был жених. Змирна отвергала одного жениха за другим; ни один из них не был принят. Когда родители стали допытываться о причине, она скрыла. По правде говоря, это было немыслимо – она чувствовала себя разбитой при мысли о том, что кто-то, кроме Кинира, когда-либо будет владеть ею. Единственный смертный в мире, которого она желала, был тем единственным мужчиной, которого она никогда не сможет заполучить.

Она скрывала эту страсть и пыталась забыть её, но чем дольше она скрывала её, тем глубже она становилась. Девушка впала в уныние. Она почти не говорила, почти не ела и не спала. Считая её больной и отчаянно желая её вылечить, Кинирас и Кенхрейда обратились к оракулам, призвали врачей и…

молилась Асклепию. Но Змирна становилась всё слабее день ото дня, снедаемая своей постыдной тайной.

Король и королева обвиняли друг друга в упадке дочери. Они начали препираться и разошлись по спальням.

Однажды ночью, оставшись одна в своей комнате, Жмирна решила повеситься. Если бы она умерла, её тайна умерла бы вместе с ней, и, возможно, Венера была бы удовлетворена этой местью Кенхрею. Но в последний момент, когда петля на горле Жмирны затягивалась, няня девушки обнаружила её и освободила от верёвки. Старуха заботилась о Жмирне с младенчества, горячо любила её и знала её лучше, чем кто-либо другой. Она чувствовала, что причиной отчаяния девушки была какая-то запретная любовь, и потребовала, чтобы Жмирна назвала ей имя своего возлюбленного.

Змирна отказалась. Старуха разорвала платье, обнажив впалые груди, вскормившие Змирну в младенчестве. При виде их Змирна зарыдала. Её лицо, мокрое от слёз, едва в силах говорить, она произнесла имя своего возлюбленного: «Кинир. Мой отец, царь».

Няня лишилась дара речи. Она прикрыла грудь и выбежала из комнаты. Но любовь, которую она испытывала к Змирне, была сильнее отвращения. В своих мыслях она искала оправдание страсти Змирны. Она представляла себе всех животных, которые свободно спариваются с родителями или потомством; если природа допускает такую свободу птицам и зверям, почему бы не дать её смертным мужчинам и женщинам? Цинна необыкновенно прямолинейно описал мысли няни. Меня пробрал холодок, когда я прочитал эти слова вслух:

«Что природа допускает, то ревнивый закон запрещает. И всё же…

Где-то далеко отсюда, говорят, есть земли, где мать и сын,

Дочь и отец – пара. Братья и сёстры тоже рожают детей, и любовь усиливается двойной связью. Если под этим солнцем

Моя возлюбленная родилась, и тогда, о! Ее страсть могла быть выражена

Свободна. Несчастная девчонка, зачатая там, где никто

Можно ли даже говорить о такой любви? Как неподъемный долг, тяготит её нерастраченная страсть. Что же делать?

Наконец старуха вернулась к девушке и рассказала ей, что придумала план её спасения. Идея была дерзкой. Змирна была одновременно и в восторге, и в ужасе. Сначала она отказалась, но затем, мало-помалу, её соблазнили хитрость няни и сила её собственного желания.