«Порсенна будет нашим проводником».

Я покачал головой. «Я не стану следовать указаниям гаруспика».

«Ваши приказы будут исходить от меня», — строго сказала Кальпурния.

Я вздохнул. Цезарь ещё не был царём, а граждане республики ещё не были его подданными, но жена Цезаря, похоже, не могла принять прямого отказа. Возможно, мне удастся убедить её, что нанимать меня ей просто невыгодно.

«Я понимаю твою безотлагательность, Кэлпурния, но я не понимаю, чего ты от меня хочешь. Что ты хочешь, чтобы я сделал? С чего мне начать?»

Порсенна прочистил горло. «Вы можете начать с того, чтобы проследить путь человека, которого мы поручили выполнить эту работу до вас. Он предоставил нам письменные отчёты».

«Полагаю, этот парень плохо кончил. Да, судя по выражению ваших лиц, очень плохо кончил! Не хочу идти по стопам покойника, Кальпурния». Я посмотрел на неё, демонстративно игнорируя гаруспика, но ответил Порсенна.

«Эти следы могут привести вас к убийце этого человека, — сказал он, — а знание того, кто его убил, может привести нас к источнику угрозы Цезарю. Этот человек, должно быть, обнаружил что-то опасное, раз поплатился за это жизнью».

Я покачала головой. «Сны, гадания, смерть! Мне ничего не нравится в этом деле, Кэлпурния. Я почтительно отказываюсь вмешиваться».

Порсенна хотел что-то сказать, но Кальпурния жестом заставила его замолчать.

«Возможно, если бы вы увидели мертвеца...» — тихо сказала она.

«Я не понимаю, как это может что-то изменить».

«Тем не менее», — она поднялась со стула и направилась к двери.

Порсенна жестом пригласил меня следовать за ним. Я неохотно послушался, и Порсенна пошёл следом. Гаруспик мне не понравился с первого взгляда, и мне не понравилось, что он идёт за мной.

Мы прошли по длинному коридору, минуя комнаты, обставленные так же просто, как и та, в которой меня принимала Кальпурния. Дом казался пустым; рабы Кальпурнии были приучены не попадаться на глаза. Мы пересекли небольшой сад, украшенный журчащим фонтаном с великолепной статуей Венеры…

Предполагаемый предок Цезаря — стоящий обнаженным на гигантской ракушке.

В тени сада сидел мужчина. Он был облачён в объёмную тогу понтифика, складки которой были собраны и заправлены в петлю на талии. Его мантия была откинута назад, открывая голову с идеально белыми волосами.

Старый священник поднял голову и вопросительно посмотрел на меня, когда мы проходили мимо. Мне показалось, что я заметил семейное сходство с Кальпурнией. Его слова это подтвердили.

«Кого ты теперь привела в дом, племянница? Еще одного шпиона? Или, того хуже, еще одного прорицателя?»

«Тихо, дядя Гней! Это моё дело, и я решу его так, как сочту нужным. Ни слова Цезарю, понял?»

«Конечно, дорогая». Священник поднялся на ноги. Он оказался крупнее, чем я думал. Он взял Кальпурнию за руку. «Разве я говорил с тобой резко? Это потому, что, по-моему, ты беспокоишься по пустякам. Ты позволяешь этому гаруспику разжигать твои страхи и настойчиво втягиваешь других в эту глупость, и теперь мы видим, к чему это приводит…»

«Я знаю, что ты думаешь, дядя Гней. Но если ты не можешь сказать слова поддержки, лучше промолчи!»

Это заставило Гнея Кальпурния замолчать, он отпустил руку Кальпурнии и снова посмотрел на меня. Казалось, он смотрел на меня со смесью жалости, презрения и раздражения. Я последовал за Кальпурнией из сада и вернулся в дом, радуясь, что смог избежать пристального взгляда старого жреца.

Мы прошли по ещё одному длинному коридору. Комнаты в этой части дома были более загромождёнными и обставлены не так элегантно. Наконец мы добрались до небольшой комнаты, тускло освещённой единственным окном высоко в стене. Похоже, это была кладовая. У стен были сложены всякие мелочи: свёрнутый ковёр, коробки, полные чистого пергамента и письменных принадлежностей, стулья, стоящие друг на друге.

В центре комнаты на импровизированном погребальном одре лежало тело.

Вокруг него были разбросаны цветы и пряности, чтобы скрыть неизбежный запах гниения, но тело не могло быть безжизненным больше суток, поскольку всё ещё окоченело. По-видимому, труп обнаружили после того, как началось окоченение, поскольку окаменевшее тело сохраняло позу, характерную для предсмертной агонии: плечи сгорблены, конечности сведены. Руки сжимали грудь, запятнанную кровью, прямо над сердцем. Я избегал смотреть в лицо, но даже краем глаза видел, что челюсти крепко сжаты, а губы растянуты в отвратительной гримасе.

Тело было одето в простую тунику. Потемневшее пятно крови резко выделялось на фоне бледно-голубой ткани. В одежде не было ничего особенно примечательного — чёрная кайма с распространённым греческим узором…

но мне это показалось знакомым.

«Где вы нашли этого беднягу?» — спросил я.

«В частном переулке, который идёт вдоль этого дома, — сказала Кэлпурния. — Рабы пользуются им, чтобы входить и выходить, как и некоторые другие, например, этот мужчина, которые не желают заходить в парадную дверь».

«Секретный вход для ваших секретных агентов?»

«Иногда. Его обнаружили на рассвете, лежащим на тротуаре прямо у двери».

«Тело уже было жестким?»

«Да, именно таким, каким вы его сейчас видите».

«Тогда он, вероятно, был мёртв и лежал нетронутым как минимум четыре часа. Именно тогда начинается окоченение».

«Это вполне возможно. Насколько мне известно, ночью этим проходом никто не пользовался, так что он мог лежать там с захода солнца. Полагаю, он пришёл сюда, чтобы что-то мне сказать, но прежде чем он успел постучать в дверь…»

«Кто-то ударил его ножом. Есть ли ещё раны?»

«Только этот».

«То есть он умер от одного ножевого ранения в сердце». Его нападавший, должно быть,

Ему очень повезло, или он был очень быстр, или же он, должно быть, знал жертву. Как ещё кто-то мог подобраться так близко, чтобы нанести такой точный удар?

«Был ли в коридоре след крови?»

«Нет. Он упал там, где его ударили ножом», — Кальпурния содрогнулась.

«Его туника... выглядит знакомой», — сказал я, чувствуя себя неловко.

«Правда? Возможно, вам стоит взглянуть на его лицо».

Я подошёл ближе. Аромат цветов и пряностей наполнил мои ноздри. Сердце колотилось в груди. Во рту пересохло.

«Иеронимус!» — прошептал я.

II

Хотя черты его лица были искажены почти до неузнаваемости, сомнений быть не могло. Это был мой друг Иероним, Козёл отпущения Массилии, лежавший мёртвым на одре. Его зубы были оскалены в гримасе, а глаза широко раскрыты.

«Это был ваш агент? Иеронимус?»

Кэлпурния кивнула.

Я покачал головой в недоумении.

Прошло три года с тех пор, как я встретил его в Массилии, когда город был осажден Цезарем. Следуя древнему обычаю, массилийцы выбирали гражданина, которому они осыпали всевозможной роскошью, пока не сбросят его с Жертвенной скалы в жертву богам, чтобы предотвратить катастрофу. Иероним был выбран на эту роль не из чести, а чтобы избавиться от него раз и навсегда. Его отец был влиятельным человеком, который потерял состояние, а затем покончил с собой. Иероним начал жизнь на самой вершине массилийского общества, а затем оказался на самом дне. Само его существование было позором для правящего класса города, который ценил только успех и презирал только неудачи. Его язвительный ум также не приобрёл ему друзей.

Иероним спас мне жизнь в Массилии. Когда я вернулся в Рим, он поехал со мной и поселился в моём доме. После моего отъезда в Египет он стал самостоятельным; так рассказала мне моя дочь Диана, сказав, что иногда встречала его в городе. Но с тех пор, как я вернулся, я не получал от него вестей. Это меня не удивило, ведь Иероним был своего рода мизантропом. Я и не искал его; я стал таким отшельником, что понадобился вызов жены Цезаря, чтобы вызволить меня из дома. Я предполагал, что наши пути рано или поздно пересекутся, если он всё ещё жив и в городе. Среди хаоса и неразберихи долгой, кровавой гражданской войны Иероним был просто ещё одним другом, след которого я потерял.