Неужели он действительно причинит вред Бетесде, чтобы отомстить мне? Я постарался, чтобы голос не дрогнул. «Я путешествую с молодым немым глупцом, двумя рабами и моей женой, которая нездорова. Мне трудно поверить, что Великий опустился до мести такому…»

«Ох, заткнись!» — Помпей издал звук отвращения и искоса посмотрел на жену. Между ними произошло какое-то невысказанное общение, и этот разговор, похоже, успокоил его. Я чувствовал, что Корнелия — его якорь, единственное, на что он мог положиться теперь, когда всё остальное, включая собственное суждение, так сокрушительно его подвело.

Помпей теперь отказывался смотреть на меня. «Убирайся!» — процедил он сквозь стиснутые зубы.

Я моргнула, не желая верить, что он отмахивается от меня, когда моя голова все еще на плечах.

«Ну и чего вы ждете?»

Я повернулся, чтобы уйти. «Но не думай, что я закончил с тобой, Искатель!» — резко бросил Помпей. «Сейчас у меня слишком много дел, чтобы в полной мере насладиться зрелищем того, как из тебя вырывают жизнь. Когда я встречусь с молодым царём Птолемеем, и моя судьба станет более прочной, я снова позову тебя, когда смогу поговорить с тобой на досуге».

Центурион Макрон проводил меня обратно к лодке. «Ты бледный, как рыбье брюхо», — сказал он.

«Правда ли?»

«Смотрите под ноги, садясь в лодку. Мне приказано, чтобы с вами не случилось ничего плохого».

«Кинжал, который у меня отобрали?»

Он рассмеялся. «Ты этого больше не увидишь. Помпей говорит, что нельзя причинять себе вред».

ГЛАВА III

Наступила ночь. Море было спокойным, небо ясным. Далеко на западе, за болотами дельты Нила, мне показалось, что я вижу Фарос – крошечную точку света на неопределённом горизонте.

«Вот!» — сказал я Бетесде, стоявшей рядом со мной у поручня. «Видишь? Фарос».

Она прищурилась и нахмурилась. «Нет». «Ты уверена?» «У меня сегодня проблемы со зрением».

Я прижал её к себе. «Тебе плохо?»

Она поморщилась. «Сейчас это кажется таким пустяком. Прийти так далеко ради такой ничтожной цели…»

«Не мелочись, жена. Ты, должно быть, уже здорова».

«Ради чего? Наши дети уже выросли».

«Эко и Диана подарили нам внуков, и теперь Диана ждет еще одного».

«И, без сомнения, они прекрасно справятся с воспитанием детей, с бабушкой или без неё. Я хорошо прожила время на этой земле, Мастер…»

Хозяин? О чём она думала, называя меня так? Прошло много лет с тех пор, как я освободил её и женился на ней. С того дня она называла меня мужем, и я ни разу не видел, чтобы она оговорилась и назвала меня своим господином. Это возвращение в Египет, сказал я себе, вернуло её в прошлое, сбило с толку относительно настоящего.

«Твое время на этой земле еще далеко не закончено, жена».

«А твое время, муж?» Она не подала виду, что заметила свою предыдущую ошибку.

«Когда ты вернулся сегодня, я возблагодарил Исиду, ибо это показалось мне чудом.

Но центурион запретил капитану плыть дальше. Значит, Великий ещё не закончил с тобой.

У Великого заботы гораздо важнее моих. Он пришёл просить помощи у царя Птолемея. Все остальные союзники Помпея – восточные монархи, ростовщики и наёмники, присягнувшие ему на верность ещё до Фарсала, – покинули его. Но его связи с Египтом крепки. Если ему удастся убедить царя Птолемея встать на его сторону, у него ещё есть шанс победить.

Цезарь. У Египта есть зерно и золото. У Египта даже есть римская армия, которая последние семь лет стоит здесь в гарнизоне, поддерживая мир.

«Им совершенно не удалось сделать то, что Птолемей был вовлечен в гражданскую войну со своей сестрой Клеопатрой», — сказал Бетесда.

«Так всегда было в Египте, по крайней мере, при нашей жизни. Чтобы захватить власть, братья и сёстры Птолемеев вступали в браки, плели интриги и даже убивали друг друга. Сестра выходила замуж за брата, брат убивал сестру — вот это семья! Такая же дикая и странная, как боги с головами животных, которым поклоняются местные жители».

«Не издевайся! Ты теперь в царстве этих богов, Мастер». Она снова это сделала. Я ничего не сказал, только вздохнул и прижал её к себе.

«Видишь ли, у Помпея и без того полно забот, чтобы беспокоиться обо мне», — произнес я со всей возможной убежденностью.

Когда сон далек, ночь длинна. Мы с Бетесдой лежали вместе на нашей маленькой койке в тесной пассажирской каюте, отделенные от Рупы и мальчиков тонкой ширмой, сплетенной из тростника. Рупа тихонько похрапывала; мальчики дышали ровно, погруженные в глубокий детский сон. Корабль слегка покачивался на спокойном море. Я был утомлен, разум оцепенел, но сон не приходил.

Если бы не шторм, мы бы в ту ночь были в Александрии, в безопасности и уюте какой-нибудь гостиницы в районе Ракотис, с твёрдым полом под ногами и настоящей крышей над головой, с животами, полными деликатесов с рынка, и головами, кружащимися от видов и звуков многолюдного города, которого я не видел с детства. На рассвете я бы нанял лодку, чтобы доставить нас по длинному каналу к берегам Нила. Бетесда сделает то, зачем пришла, и я сделаю то, зачем пришла, – ведь у меня тоже была причина посетить Нил, цель, о которой Бетесда ничего не знала…

.

В изножье нашей койки, служившей Бетесде каждое утро туалетным столиком, а нам пятерым – обеденным столом, стоял дорожный сундук. Внутри сундука, среди одежды, обуви, монет и косметики, лежала запечатанная бронзовая урна. Её содержимое – прах женщины по имени Кассандра. Она была сестрой Рупы и, более того, его защитницей, ведь Рупа был простым и немым и не мог найти свой путь в этом мире. Кассандра тоже была очень дорога мне, хотя наши отношения едва не стали роковыми для нас обоих. Мне удалось скрыть этот роман от Бетесды только благодаря её болезни, которая притупила её интуицию и другие чувства. Кассандра и Рупа приехали в Рим из Александрии; Рупа хотел вернуть сестру на родину их юности и развеять её прах по Нилу, вернув её прах в великий круговорот земли, воздуха, огня и воды. Урна, в которой хранился ее прах, возвышалась

мой разум — словно пятый пассажир среди нас, невидимый и неслышимый, но часто присутствующий в моих мыслях.

Если бы всё прошло хорошо, завтра Бетесда омылась бы в Ниле, а прах Кассандры смешался бы со священными водами реки: долг был бы исполнен, здоровье восстановлено, тёмная глава завершилась бы, и, как я надеялся, началась светлая. Но всё обернулось иначе.

Разве я виноват в своей судьбе? Я убил человека, отрёкся от любимого Мето, влюбился в Кассандру, чей прах лежал всего в нескольких футах от меня.

Стоит ли удивляться, что боги покинули меня? Шестьдесят два года они присматривали за мной и выручали из одной передряги за другой, то ли потому, что любили меня, то ли просто потому, что забавлялись причудливыми поворотами моей жизни. Неужели теперь они потеряли ко мне интерес, отвлеченные грандиозной драмой войны, охватившей мир? Или же они наблюдали за моими действиями, сурово осудили меня и сочли недостойным жизни? Наверняка какой-то бог где-то смеялся в тот день, когда мы с Помпеем встретились – два сломленных человека, оказавшихся на грани гибели.

Таковы были мои мысли в ту ночь, и они не давали мне уснуть.

Бетесда спала и, должно быть, видела сон, судя по её тихому бормотанию и изредка подергиванию пальцев. Её сны казались беспокойными, но я не стал её будить; разбуди спящего посреди сна, и тёмные призраки задержатся; но дай сну идти своим чередом, и спящий проснётся, не помня о нём. Вскоре Бетесде, возможно, придётся столкнуться с кошмаром, от которого не будет пробуждения. Как я умру? Будет ли Бетесда вынуждена стать свидетельницей этого акта? Как она потом будет обо мне помнить? Прежде всего, римлянин должен стремиться встретить свой конец достойно. Мне придётся помнить об этом и думать о Бетесде и о последнем воспоминании обо мне, которое она сохранит, когда Великий в следующий раз призовёт меня.

В какой-то момент посреди этой очень долгой, очень тёмной ночи Бетесда зашевелилась и потянулась к моей руке. Она переплела свои пальцы с моими и сжала их так крепко, что я испугался, не больно ли ей.