Любимейший больше всех на свете? Метон, живший в таком рискованном положении, снова и снова подвергавший себя опасностям войны и шпионажа, связавший свою судьбу с огненной кометой карьеры Цезаря, – раз уж я наконец исключил его из своей жизни, то, конечно, лучше было бы не допускать его навсегда, иначе я мог бы столкнуться с невыносимой перспективой рано или поздно потерять его навсегда. Так и случилось, несмотря на все мои старания ожесточить своё сердце против него. Какое злополучное путешествие привело меня в Александрию!

Солдаты дали мне время прийти в себя, но не отступили; Цезарь приказал им не отходить от меня. Рупа стояла у окна, скрестив руки, нервничая и хмурясь. Мальчики ёрзали, кусая губы и переглядываясь, пока наконец Мопс не заговорил.

«Хозяин, что происходит? Что случилось? Это как-то связано с Мето, да?»

Я покачал головой. «Мальчики, мальчики, вас это не касается…»

«Нет, господин, это неправильно!» — Маленький Андрокл шагнул вперёд. «Мы с Мопсом, может, и рабы, а Рупа — ну, он просто Рупа, — но мы больше не дети. Случилось что-то ужасное. Мы хотим знать, что именно. Мы умные, господин…»

«И бесстрашный!» — воскликнул Мопс.

«И сильный!» — молча добавил Рупа, расправив свои бычьи плечи.

Единственным обитателем комнаты, который не сделал шаг вперед, был кот Александр, который устроился на подоконнике спиной к комнате и стал смотреть на гавань.

«Возможно, мы сможем помочь, Мастер».

Я смотрел на Андрокла, явно всё ещё ребёнка, несмотря на его протесты, и вспоминал Метона в том же возрасте. С тех пор Метон стал мужчиной. Он объездил весь мир и вернулся обратно, убивал других людей и сам едва не погиб, стоял рядом с Цезарем и окунул руки в волны истории; и всё же какая-то часть меня цеплялась за абсурдную мысль, что Метон такой же нежный и уязвимый, как Андрокл, что он всё ещё мальчик, нуждающийся в моей защите…

И мои упреки. В тот момент я наконец примирился с Мето и с тем человеком, которым он решил стать. Я отказался от ложного предположения, что несу какую-то ответственность за его поступки; я смирился с его неизбежной автономией; я признался себе, что всё же люблю его. Если бы он сейчас оказался в бедственном положении, я бы не стал его осуждать и сделал бы всё возможное, чтобы помочь ему.

«Метон обвиняется в попытке убить своего императора с помощью яда, который он получил из этого сундука», — сказал я.

«О, нет!» — сказал Мопсус.

«Это неправда, не так ли, Мастер?»

«Правда, Андрокл? Я не знаю».

«Но если Мето сделал такое, Мастер...»

«Тогда я отдамся на милость Цезаря. Я разорву на себе тунику, вырву себе волосы, буду бесстыдно умолять его; наверняка, все мои годы общения с адвокатами вроде Цицерона научили меня некоторым приёмам убеждения. Я воспользуюсь ими сейчас ради Метона».

«Но ведь Мето, конечно же, невиновен, Мастер!»

«Если это так, Мопс, то я намерен сделать всё возможное, чтобы оправдать его. Это чужая земля. Здесь правосудие существует по прихоти тех, кто принадлежит к определённому роду, а законы – это указы, издаваемые враждующими правителями. Законы не имеют ничего общего с истиной, а правосудие – с доказательствами. Думаю, скоро то же самое произойдёт и в Риме; Цезарь берёт пример с этих нильских крокодилов и намерен воссоздать их среду обитания вдоль Тибра. Однако даже в Египте правда есть правда, а доказательство есть доказательство, и, возможно, я ещё смогу что-то сделать для спасения своего сына».

«И мы тебе поможем», — настаивал Андрокл.

«Если боги позволят», — сказал я.

«Вы нашли его?»

Цезарь стоял у восточного окна своей высокой комнаты, глядя поверх крыш еврейского квартала в сторону далекого Нила.

«Нет, консул».

Он кивнул. Даже повернувшись ко мне спиной, я видел, что этот жест ему не понравился. Он стоял, заложив руки за спину, нервно вертя алебастровый флакон двумя пальцами. Он повернулся ко мне.

«Я только что получил тревожные новости. Как твои глаза, Гордиан?»

«Прошу прощения, консул?» «Встань здесь и посмотри на восток, за город, на эту размытую пустыню между этим местом и Нилом. Что ты видишь, Гордиан?»

«Не так уж много, консул. Размытое пятно, как вы сказали, да ещё и затянутое огромным облаком пыли».

«Именно. Это пыль, поднятая марширующей армией. По моим данным, вся армия Птолемея снялась с лагеря в пустыне и теперь движется сюда под командованием некоего Ахилла. Вы, я так понимаю, встречали этого человека?»

«Не совсем, консул».

«Но вы наблюдали его вблизи?»

«С большого расстояния я видел, как он убил Помпея. Позже, практически у меня под носом, я наблюдал, как он голыми руками душил египетского шпиона».

«Жестокая скотина!»

«Я считаю, что оба акта были совершены по велению короля, который

сделал бы убийство Помпея убийством, а убийство шпиона — казнью, если верить, что некоторые убийства являются убийствами, а другие — нет».

Цезарь искоса посмотрел на меня. «Я убивал людей в бою. Мои люди стали причиной смерти многих других. Назовёшь ли ты меня убийцей, Гордиан?»

«Я бы никогда не осмелился вынести такое суждение, консул».

Он фыркнул. «Ты уклонился от ответа, да? Ты всё больше напоминаешь мне Цицерона. Его манера коверкать слова, заламывать руки, бесконечные двусмысленности — его манера поведения с годами передалась и тебе, нравится тебе это или нет».

Я постарался говорить ровным голосом: «Время, в которое мы живём, повело нас по пути, который мы не выбирали».

«Говори за себя, Гордиан. Ты слишком много времени тратишь на оглядку назад. Будущее впереди».

«Будущее, которое вскоре приведет армию Птолемея к воротам Александрии?»

«Похоже, так и есть. Я никогда не планировал превращать Александрию в поле битвы. Я намеревался приехать сюда, уладить дела между царём и царицей и отправиться в путь. Вместо этого мне предстоит полномасштабная война, и мне не нравится такое положение дел. Я послал за подкреплением, но кто знает, когда оно прибудет? На данный момент их число велико, а наших мало. Конечно, силы под командованием Ахилла крайне нерегулярны по римским меркам. Основу составляют легионеры, прибывшие сюда при Габинии, чтобы восстановить покойного царя на престоле и поддерживать мир. Похоже, с тех пор они забыли своё происхождение и египтяне, женившись на местных женщинах и переняв местные обычаи. Тот факт, что один из них согласился хладнокровно убить Помпея, говорит нам, насколько они опустились от своего благородного начала. К ним присоединились наёмники, беглые рабы и иностранные преступники. У них нет ни дисциплины, ни верности; однажды, когда они захотели более высокого… Чтобы получить плату, они блокировали дворец, требуя её. Но они не разучились сражаться. Под командованием такого кровожадного командира они могут стать грозным противником.

Он начал ходить взад-вперед, вертя в пальцах алебастровый сосуд. Казалось, Мето был далеко от своих мыслей. Он снова заговорил:

«Некоторое время назад ты сказал, что убийство Помпея было совершено по приказу царя. Ты веришь в это, Гордиан? Сам ли царь Птолемей приказал убить его? Способен ли он отдать такой приказ без руководства Потина?»

«Конечно, вы знаете короля лучше меня, консул. Вы должны лучше судить о его характере и способностях».

«Разве я? Ты хочешь знать правду, Гордиан? Эти Птолемеи меня совершенно сбили с толку! Они оба вскружили мне голову. Это абсурд.

Выдающийся стратег, непревзойденный политик, покоритель Галлии, виновник падения Помпея — поставленный в тупик двумя детьми!»

Я не смог сдержать улыбки. «Клеопатра совсем не ребёнок, консул, какой бы юной она ни казалась людям нашего возраста. И — раз уж вы спросили моего мнения,

— Птолемей уже не мальчик. Он почти достиг того возраста, когда римский юноша надевает тогу зрелости и становится гражданином. Разве ты не был слишком развит в пятнадцать лет, консул?

«Возможно, я был развит не по годам, но вряд ли я был готов управлять такой страной, как Египет!