– Нет… – караванщицы переглянулись. – Хорошо… То есть ничего хорошего в этом нет. Ладно… – девушки перевели взгляд на Киша.

– Ну конечно, – вздохнув, проворчал тот, – как что-то рассказывать – то я…

– Не хочешь – только скажи! Я могу и сама! – воскликнула златоглазая.

Юноша глянул на девушку с удивлением. Он ожидал подобного замечания от Нани, собственно, даже нарывался на него, но никак не от Инны. А поэтому, растерявшись, замолчал. Но всего на мгновение. Спустя которое продолжал, как будто последние фразы не были сказаны вовсе.

– Значит, так. Если вкратце, испытание – это такой обряд, когда человек встречается со своей судьбой. Караванщики – те, кто сам уже прошел испытание…

– Полноправные, – кивнула Мати.

– Что? – он глянул на нее. Замечание гостьи прервало слаженный ход его объяснений и ему потребовалось несколько мгновений на то, чтобы вновь поймать цепь.

– Собираются полноправные…

– Да. На круг. И читают молитвы, призывающие богов. А потом особое заклинание, в словах которого заключена просьба даровать стоявшему в центре круга свою судьбу.

– И все?

– Ну… Не совсем… Иначе обряд назывался бы посвящением, а не испытанием. Дело в том, что свою судьбу надо заслужить. И сделать первые шаги по прочерченной ей тропе. А эти шаги – самые трудные… Но это сейчас не важно. Не об этом речь. О другом.

– Ты пытаешься мне объяснить, что караванщики не станут собирать круг ради чужачки?

– Да нет же! – всплеснул руками Киш. – При чем здесь это! Просто…

– Не надо, – вдруг попросила она.

– Что не надо?

– Не рассказывай ничего.

– Но…

– Я поняла главное – мне нельзя проходить испытание в вашем караване. А почему – не важно.

– Но причина всегда важна!

– Не для меня.

– Дело в том, – он все-таки сделал еще одну попытку объяснить, – что в каждом караване свои заклинания. И молитвы, зовущие небожителя, тоже свои. И…

– Я сказала – не важно!

– И еще. В круг вводят родители.

– Да, я помню… Дядя Евсей говорил… Поэтому сирота не может пройти испытание.

– Если ее не удочерят.

– И… Я здесь одна…

– Гареш думал об этом. Он готов принять тебя в свою семью.

– Ну уж нет! – вскричала девушка, а затем, немного подумав, смутилась, поспешила извиниться: – Простите меня, пожалуйста! Я вовсе не хотела кого-то обидеть! Вы…

Вы предлагаете мне много больше, чем принято давать чужаку – вы готовы принять меня в свою семью… Я же веду себя как неблагодарная тварь… Просто… Я не могу даже думать об этом. Ведь у меня есть отец. И принять другого, это…

Отказаться от своего отца… Я… – ее глаза наполнились слезами. – Получается, я предаю его!

– Громкие слова! – хмыкнула Нани.

– Громкие?! – она была готова взвиться. – Я говорю то, что чувствую! Если тебе это кажется смешным – смейся! Но не жди, что после всего этого я поверю заверениям о том, что ты беспокоишься обо мне!

– Еще чего не хватало! Я что, твоя мамочка!

– Но ты говорила…

– Ничего я такого не говорила!

– Мати, почему ты не хочешь, чтобы тебя удочерил Гареш? – спросил Киш, возвращая ее к прежнему разговору.

– Я уже сказала…

– Все совсем не такое, каким кажется на первый взгляд. Ты никого не предаешь.

– А что же тогда я делаю!

– Просто пытаешься выжить! Проходишь испытание, вот что! Жизнь – она ведь самое главное испытание, верно? И твой отец знает это. Я уверен:: больше всего на свете он хочет, чтобы ты жила.

– Но какой ценой!

– А какой ценой? Какой? Что, собственно, в этом такого? Ты ведь будешь этой… удочеренной! всего каких-то несколько мгновений, а потом…

– Да хоть одну снежинку мгновения! Я не предам отца!

– Тогда ты станешь рабыней каравана.

– Нани! – Киш был готов броситься на нее с кулаками.

– А что я сказала? Ну что такого я сказала? Правду, только и всего!

– Но… – начала Инна, однако караванщица прервала ее.

– Что – "но"?! Какое тут может быть "но"! Если ее никто не удочерит, то некому будет ввести в круг, если ее некому будет ввести в круг, она не пройдет испытание, а если она вовремя не пройдет испытания, у нее не будет своей судьбы!

Значит, она будет рабыней! Вот и все!

– Нет! – сквозь зубы процедила Мати, полная уверенности – "Не быть этому!" -Как это – "нет"! И каким, интересно, образом ты сможешь это изменить? Или ты станешь частью нашего каравана, или – никем!

– Шамаш найдет меня прежде…

– Не надейся! Если повелитель небес не сделал этого до сих пор, значит, у Него другие планы. Может, ты надоела Ему, может, чем-то нарушила Его волю, прогневала…

Мати прикусила губу.

"А ведь верно. Я постоянно что-то делала не так. Особенно в отношении Его.

Упреки вместо благодарности. Дерзость вместо почтения. А сколько раз Он оказывался перед лицом опасности, принимая на Себя мою беду?" – она тяжело вздохнула -Значит, я права, – удовлетворенно кивнула Нани.

– Я все равно не стану рабыней! Я лучше уйду в снега! – ее голос был полон решимости, губы сжались в тонкие бледные нити, страх покинул сердце, оставив лишь какое-то нервное возбуждение.

– Это только сказать легко: "Уйду в снега"! – усмехнулась Нани. – А ты попробуй, сделай!

– И сделаю! – она готова была убежать прямо сейчас.

Но возглас Киша остановил ее.

– Прекратите вы, обе!

Девушка сникла, сжалась в комок. Ее душа была готова кричать от боли. И только губы молчали.

– Сам перестань! – в отличие от гостьи, Нани, наоборот, замолчать была уже не в силах. Она кричала, махая руками, наклонившись вперед с таким видом, словно, скажи юноша еще хотя бы слово, набросится на него, готовая придушить. – Вот ты как заботишься о ней, да? Желая ей смерти?

– Нет! – глаза Киша сверкнули и вглядывавшейся в них в ожидании ответа Мати показалось, что в них кроме решимости была еще и яростная ненависть, которая, обладай она пламенностью демонской злости, испепелила бы ту, на кого был направлен взгляд.

– Что зыркаешь? Что? – Нани тоже заметила эту вспышку, однако не испугалась – разозлилась еще сильнее. – Ты что, не понимаешь? Она ведь готова исполнить свою угрозу, если что-то пойдет не так, как ей хочется!

– Вот именно! – процедила сквозь зубы Мати, однако если кого она и ненавидела в этот миг, то никак не Киша.

– Конечно, – презрительно глянула на нее караванщица, – эта ведь дура – не просто верит в богов, знает, что Они существуют на самом деле, а не только в ее вере!

Она… Она влюблена в Них! И уверена, что смерть приблизит ее к Ним. И при этом совсем не беспокоится о том, что это будет только сон тени!

– Тень тоже может чувствовать! И служить!

– Да сколько угодно! Только боги ненавидят, когда смертные решают за Них, когда жить, а когда умирать, крадя у небожителей Их право выбирать пути и судьбы! Убей себя – и ты очень быстро поймешь, какую ошибку совершила! Тебе дадут это понять!

Заставят понять!

Опустив голову на грудь, Мати молчала.

"Шамаш не любит даже разговоры о самоубийстве. Он считает его страшным грехом.

Совершивший этот шаг может потерять все: и вечный сон, и покой души… " А Нани продолжала, не особенно утруждая себя подбором слов:

– Ты, конечно, дура…

Глаза Мати вскинула голову, открыла рот, чтобы сказать все, что думала о своей собеседнице, но не успела, поскольку та продолжала:

– Но не настолько же, чтобы не понимать этого! И раз так – можешь говорить все, что угодно, но ты никогда не сделаешь ничего подобного! Никогда!

– А вот и сделаю! – она с силой сжала кулаки. Злость наполнила душу. Она перестала понимать, что происходит, что говорит, и, главное, зачем. Словно была какая-то неведомая сила, заключенная в ней, но не подвластная, наоборот, властвовавшая ею, которая в этот миг управляла словами и направляла поступки.

– Ну, давай, карты тебе в руки! Иди! Прямо сейчас! Ну!

– А вот и пойду!

– Конечно, ты же любимица бога солнца! Ты убеждена, что стоит тебе оказаться перед лицом беды и Он, бросив все, кинется тебя спасать! А если нет? Если ты совсем не такая особенная и неповторимая? Если ты – такая же, как все? Ах да, ты ведь рожденная в снегах, а, значит – наделенные даром! Но помнишь, что говорят легенды: "Наделенные даром и Хранители – не одно и то же". Если, конечно, ты понимаешь, что это означает. Ведь сила может быть разной. И такой слабой, что ее не хватает даже, чтобы зажечь лампу с огненной водой, так, какая-нибудь безделица, вроде способности угадывать грядущее.