8 марта, вторник. Встал около пяти, пил чай, в соответствии с "графиком" пил таблетки, мерил температуру. Она 35,6 - это моя, я уже давно холоднокровный, организм затихает, но будем продолжать борьбу.

9 марта, среда. В институт уехал рано, заезжал по дороге в поликлинику. Передали по радио о смерти Нинель Шаховой, это телевизионная звезда прежних лет, которая обычно освещала вопросы литературы и искусства. Я с ней немного подруживал - хорошая, энергичная тетка (надо уже писать: была). Гриша Заславский по радио сделал о ней небольшую композицию - молодец, что не забыл, молодец, что нашел слова.

Вечером позвонила домой Людмила Михайловна; оказывается, по моему письму Степашин сделал запрос в министерство, и там теперь идет легкая паника. Ну, они от меня и не такого дождутся. Появился план: написать письмо Путину и каким-нибудь образом передать через его жену.

12 марта, суббота. К концу дня всё сбивается, уже не помнишь, что записал, а чего не записал. Но есть вещи, которые не записывать нельзя. Однако не соскользнули ли они из дня предыдущего? Пожалуй, уже несколько дней я слышу о громком деле в одном из израильских банков, который занимается отмыванием денег. Сначала сказали, что среди клиентов этого банка числится несколько русских, потом двоих из них даже показали. Ими оказались Гусинский, у которого там несколько сот миллионов долларов и несколько сотен отдельных счетов, и бывший ректор РГГУ и товарищ Ходорковского - Невзлин. Какая удивительная штука: эти люди говорят, что у нас в России они подвергаются преследованиям по политическим мотивам, вопреки утверждению наших властей, что дело в обычном жульничестве. А потом выясняется, что и в стране с другой политической системой и огласовкой у них тоже не всё в порядке. Следовательно, дело здесь, как можно было бы подумать, даже не в их

10*

национальности, а в каком-то глубоком внутреннем стремлении во что бы то ни стало быть богатыми за счет других. Впрочем, есть ощущение, что это пиар-акция израильской правоохранительной системы. По телевидению же было сказано, что есть и такой вариант - дело спустят на тормозах, потому что и Невзлин, и Гусинский проходят по категории политических жертв.

Весь день практически сидел дома и медленно правил свое эссе о воровстве, даже придумал ему название: "Библейская заповедь". Подобная работа состоит из огромного количества дописок, уточнений, сопоставлений, согласований, лист компьютерного текста превращается в некое кружево, которое приходится потом снова и снова распечатывать, зато потом все приобретает определенную плотность.

13 марта, воскресенье. Утром было 3-4 звонка сразу: "Смотрите ли вы, Сергей Николаевич, Мариэтту Омаровну по телевизору?" Теперь передача "Школа злословия" идет по утрам в воскресенье, и на этот раз ее героем оказалась М. О. Чудакова. Она, как всегда, энергична, интересна, даже необычна, а отдельные ее сентенции я отношу за счет очень формальной логики. Она, например, не понимает, что революцию (кроме "оранжевой"), никакими силами сделать нельзя, это явление стихийное, и Ленин тоже никак не смог бы захватить Россию, если бы Россия сама не призвала и не захватила Ленина. И в революции 17-го года Россия совсем не очутилась на обочине: что, Франция во время Великой французской революции тоже была на обочине? А в конечном итоге Россия оказалась великой державой. Мне интересным показался ее пассаж, как она агитировала против советской власти среди шоферов такси - правда, она призналась, что раньше на такси ездила, а теперь нет. Но ведь мы, Мариэтта Омаровна, живем не ради материальных ценностей, а ради духовных. И я уже давно не езжу на такси.

Мы не можем относиться к истории как только к событиям, которые минули - и все. И пусть себе стоят идолы этой истории. Мы обожаем иконоборчество, во что бы то ни стало надо снять Ленина со всех пьедесталов - не дай Бог, какая-нибудь бабушка что-либо хорошее скажет внуку на его вопрос: а это что за дядя? Ведь бабушки такие глупые, они никогда не смогут объяснить внуку диалектику истории!

Сегодня Прощеное воскресенье. Господи, прости меня и за еретический грех собственного осуждения!

16 марта, среда. В Париже тепло и радостно. Париж, его люди, его общий дух отличаются неагрессивностью. Поселили меня в отеле "Конкорд" возле вокзала Сен-Лазар, в одноместный номер, но с такой немыслимой роскошью и по такой дорогой цене, что мне стало страшно. Имело, конечно, значение мое звание члена коллегии министерства. Пусть это престиж учреждения, но всё равно душа за государственные деньги болит. Чувствую себя неуютно, не на своем месте, как лакей в хоромах. В общежитии для рабочих в Сен-Дени мне было как-то увереннее. Тем не менее уже в маленьком электрическом чайничке, который мне подарила в свое время Барбара, вскипятил на лакированном столе чай.

Но на этом мое хулиганство не закончилось. Вышел из гостиницы - район вполне демократический, хотя и рядом с вокзалом, в маленьком магазинчике купил сто граммов настоящего "рокфора", о котором уже забыл, у нас в стране его сменил некий суховатый аналог - "дор-блю". Какая забытая вкуснятина! Заел нигде в мире так не хрустящим батоном. Какая божественная прелесть! Помнил ли я в этот момент о посте?

Вечером, воссоединившись в автобусе, наши писатели мирового и российского уровня дружно поехали на прием в Дом книги. Совершенно чудная атмосфера старинного особняка возле музея Орсе, на минуточку освобожденного от бумаг, компьютеров и посетителей. Писатели и немногие приглашённые без остановки пили воды, соки (это моя добыча), шампанское и, возможно, что-то более крепкое. Раскрепостились.

В моей гостинице живёт и Д. А. Гранин, утром пойду с ним завтракать.

17 марта, четверг. Утром, действительно, сначала завтракал с Д. А. Граниным - как накрывают шведский стол в дорогих гостиницах! - а потом в течение часа гуляли. Дошли до Гранд-опера, купили экскурсионные билеты и

посмотрели фойе и парадную лестницу. Была еще галерея с театральными портретами и рисунками, но Д. А. ходит не быстро, и мы экскурсию сократили. Сначала о самой Опере, которую я осматривал с пристальным вниманием, особенно после визита В. В. в Большой. Французы воистину люди расчетливые - делали на века: мраморные ступени, мраморные полы, мраморные перила на лестницах. Немыслимая пышная, как женские груди и турнюры того времени, роскошь - вовсе не декорация, производит впечатление массивной подлинности. Ремонты - дело хлопотливое и тяжелое, здесь не Москва, за деньгами следят, государство не очень любит, когда на нем неконтролируемо зарабатывают. Опера - воистину имперская роскошь, ничего подобного у нас нет.

Перед зданием Оперы, почти возле дверей, встретили замминистра Л. Надирова. Даниил Александрович его хорошо знает по Ленинграду. Раскланялись, разошлись. Был Л. Надиров свеж, ясен и доброжелателен. Сказал, что вместо Лесина введен в президентский совет по книгопечатанию.

19 марта, суббота. Писал ли я, что в Париже весна, днем температура поднимается иногда до 20 градусов, кое-где цветут сливы? По городу я, собственно, еще один не ходил, он проносится в окнах машины, в скучных, но удобных подробностях метро. Собираю слухи. Шофер Сережа, возящий иногда нас с Граниным на выставку, с преувеличениями, как бы оправдывающими его эмигрантскую сущность, рассказывает, что это социалистический рай, государство строго следит за каждым: нет нищенствующих стариков и нет бездомных собак. Впечатления мои пока все столпились на узком пространстве нашей русской экспозиции, где не стоит ни одной моей книги, на воспоминаниях о вчерашнем приеме в Елисейском дворце. Может быть, написать рассказ "Прием"? Что, интересно, возникло в душе у В. П. Аксенова, члена комитета "Выборы-2008", когда "тоталитарист" Путин жал ему руку? Какое честолюбие владеет Вознесенским, когда он для рукопожатия прибывает на прием, не будучи даже в состоянии стоять? На приеме в министерстве культуры ему поставили стул, а когда он чуть не упал в Елисейском дворце, я прочел ужас на лице Зои Богуславской. Разве отшлифуют подобные посещения и рукопожатия двух президентов качество ее собственной якобы прозы?