Я свернул за угол, спасаясь от сплошного автомобильного гула. Но и здесь успокоения не было: из дверей игрового клуба вырывался на улицу раскалывающий голову грохот тяжелого рока. Неподалеку скандалила прилично одетая пожилая парочка:

- Сколько раз я тебе говорил: не играй! - высоким противным голосом воспитывал мужик женщину.

- Бонуса, сука, не дал! - оправдывалась она, все еще не остывшая от дурной игры.

- Во дает! - восхитился неизвестно откуда взявшийся прыщеватый

парнишка. - Такие ставки делает тёха! На сто пятьдесят! На триста! Тыщ сорок просадила!

"Окончательно подсела, - подумал я с некоторым даже сочувствием, - пропадет баба".

- Сотенки не найдется? - попросил вежливо парнишка. - Я отдам. Честное пацановское слово!

К этому сочувствия уже не было. Я ему посоветовал играть на свои. Или вообще не играть.

- Буржуй недорезанный! - заверещал он как припадочный. - Зарежу гада!

Из игрового клуба высыпала ватага таких же, как он, юнцов. Начали обступать.

- Цыц! - раздалось у меня за спиной. - Пошли вон, подонки! Пацаны, озираясь и скалясь, как волчата, потянулись к дверям соседнего магазина.

Я оглянулся. Бухавец, Осетров. А с ними незнакомый мужик с широким, в оспинах, лицом.

- Наш редактор, - представил меня ему Рома Осетров.

- Рад познакомиться, - протянул руку мужик, - капитан милиции Осокин.

- Зайдемте куда-нибудь, - предложил Бухавец. - Разговор есть. Выбрали средней руки пивнушку. Я заказал всем пива, соленых орешков.

- Я как раз тот мент, - сказал Осокин, глядя мне прямо в глаза, - который слил вашим ребятам информацию.

- Подтверждаю, - пробасил Бухавец, - перед вами все три подельника.

- Меня вычислили, - продолжал капитан, - я запираться не стал, поскольку никакой вины за собой не чувствую. Да и от ребят, возможно, отстанут.

Нам принесли пива. Ребята, отхлебнув, закурили.

- И зачем вы это сделали? - спросил я.

- Ничего он не сливал, - заступился за него Бухавец. - По пьяни рассказал, а потом уже, на трезвяк, мы все реально обсудили и решили, что молчать нельзя.

- Нельзя, - кивнул головой Рома Осетров.

- Да поймите вы! - взвинтился капитан. - Мы же его, суку, и брали с поличным. Знаете, сколько при нем героина было? Его реально судили, и вот вместо зоны он на свободе гуляет… Что должен был делать честный мент?

- И вы не знали, что он завербован спецслужбами?

- Конечно, не знал. Откуда, блин, мог я знать? Да и не верю я ни в какую вербовку. "Крышуют" они его элементарно. Обогащаются. Ежику и тому понятно.

- Я, капитан, вроде бы не ежик, но объясните, при чем здесь гостайна?

- Другой статьи не нашли. Но дурость это, скажу вам, полная! Я - не носитель конкретной гостайны, ваши орлы - тем более. Ладно, выпьем давайте за ребят, они у вас правильные!

Сдвинули со звоном кружки.

- Хотите шквару расскажу? - предложил Бухавец.

- Валяй, Роман Константинович.

- Умрете от смеха. Наркодилер этот подал на нас с Ромой и на газету иск в суд. Отгадайте, на сколько? На полтора миллиона! Не хило?

- Не сочиняй.

- Не сочиняю. Немцов после допроса доверительно шепнул. Получите, мол, иск по защите чести, достоинства…

- … И деловой репутации, - дополнил Рома Осетров.

Мы не очень весело рассмеялись. Дожили - спецслужба стала заботиться о деловой репутации преступника. Нет, что-то здесь не так: опять пугают, наверное.

Я стал собираться, подозвал официанта, чтобы расплатиться.

- Подождите, - остановил меня Бухавец. - Я не сказал главного. Следствие закончено, нам всем троим предъявляют обвинение.

- Быть не может! Мне обещали…

- Нашли кому верить. Дело уже в прокуратуре: через день-другой начнем знакомиться с обвинительным заключением, а там и суд не за горами. Вот так, Сергей Михайлович, а вы говорите: Бухавец, Бухавец, зачем ты водку жрешь?

18 марта.

Дождавшись девяти часов, я позвонил полковнику Осиповичу.

- Сочувствую, - сказал он, - но я сделал все, что мог.

- Я буду говорить с генералом.

- Его нет в городе.

- Помогите связаться.

- Попробую. Ждите звонка. Звонок раздался через полчаса.

- Генерал Поморцев, - представился тихий и равнодушный голос, - я вас слушаю.

- Нет, это я вас слушаю, господин генерал.

- О чем вы? Ах, обвинение. Да, оно будет предъявлено обоим. Так требует закон.

- А как же наша договоренность? Мораторий?..

- Без комментариев. И вообще, писали бы лучше о старушках, не лезли, куда не просят.

- Мы сами решим, о ком писать…

- Я все сказал.

- Что ж, мы будем защищаться.

- Защищайтесь. Но не забудьте, что вы еще по совместительству и гендиректор. А у любого гендиректора могут быть обнаружены финансовые или налоговые нарушения. Не так ли, господин главный редактор?

Все, разговор закончен. Обвели, словно лоха, вокруг пальца! Сколько же времени мы потеряли! Что делать? Не знаю. Ничего я не знаю! Оглушенный, опустошенный, униженный, долго сидел я не двигаясь за своим редакторским столом. Не сразу заметил, как подошла секретарша, дотронулась с опаской до плеча:

- Сергей Михайлович, только что позвонили из Москвы. К нам едет миссия Международного фонда гласности…

19 марта.

Был в ТЮЗе на премьере "Трех сестер". "В Москву, в Москву!" - метались чеховские героини. "В Москву, в Москву… " - повторял я вслед за ними.

20 марта.

Миссия фонда гласности состояла из двух человек - руководителя, шустрого паренька с южнорусским выговором, и молодой женщины-юриста.

- Мы должны провести независимую экспертизу, - сказал парень. - Успели уже проконсультироваться у специалистов масс-медиа. Оценку вашей

газете они дали лестную: отметили солидность издания, достаточно высокий для провинции профессионализм…

- А то ведь как бывает, - продолжила юрист, - газете без году неделя, поднимет шум на весь мир, начнешь разбираться - пустышка, ничего нет, кроме амбиций. Теперь для нас важно знать точку зрения "силовиков" о сути конфликта. Чем сегодня и займемся.

Разговор этот состоялся утром, а к вечеру они приехали обескураженные.

- Ничего не поймем, ребус какой-то. В ФСБ говорят, что у них пусто, обращайтесь, мол, в прокуратуру. Прокуроры отсылают обратно в ФСБ. Нет, надо вам, Сергей Михайлович, в Москву.

- Мы уже писали Генеральному прокурору - бесполезно, посылают для проверки обратно, в нашу прокуратуру. Замкнутый круг.

- Не отчаивайтесь. Скоро съезд Союза журналистов России. Хорошо бы на нем озвучить все то, что здесь происходит.

Не знаю. Я уж устал отчаиваться. Впрочем, как сказал какой-то мудрец, не отчаивается лишь тот, кто ни на что уже не надеется.

- Мы надеемся? - спросил я обоих Романов.

- Так точно, командир! - ответили они в один голос.

27 марта.

Местный экономический еженедельник "Новый капиталист" опубликовал про нас странную заметку. Пишут, что нам несказанно повезло, якобы мы делаем на этом уголовном деле неслыханный себе пиар.

Прочитав, Бухавец сжал кулаки:

- Они что, дураки или подлецы?

- И то, Рома, и другое.

29 марта.

Выписали отца. Наконец-то они с мамой опять вместе. Соединились. Взяли друг друга за руки, и все в разлуке заготовленные слова куда-то пропали, глаза - на мокром месте. Первой спохватилась мама:

- Ничего, - сказала она, - я его откормлю, будет как новенький.

18 апреля.

Москва. Съезд журналистов. На трибуне, одно за другим, примелькавшиеся на телеэкранах лица: Познер, Попцов, Черкизов, Радзишевский… Говорили умные и горькие слова о разрушении журналистики и об умирании гласности, а больше любовались собой… В списке выступающих - и наш Николай Степанович Полозьев. Мы с ним договорились, что он зачитает заявление президиума областной журналистской организации о преследовании журналистов нашей газеты. На этот раз он легко согласился: оказывается, ему позвонило его московское начальство, порекомендовав принять такое заявление и выступить с ним на съезде.