Пэйтон

Постоянные гудки и лязг металла о металл почти довели меня до ручки. Я больше не могла выносить звуки и запахи больницы. Непрекращающееся движение медсестер и врачей в коридорах за пределами моей палаты и одиночество сурово-белых стен вызывали у меня желание рвать на себе волосы. Эти четыре стены были тем, на что я имела удовольствие наблюдать последние несколько дней, и я не хотела ничего, кроме как выписаться. Я не хотела быть здесь, где медсестры смотрели на меня с сочувствием. Я не хотела чертового сочувствия. Я хотела мести.

— Назовите мне ваше имя и дату рождения, — в тысячный раз спросила медсестра.

— Пэйтон Мердок. Двадцать четвертое декабря. Две тысячи четвертого года. — Я разговаривала так, словно пела в детском хоре.

Медсестра протянула мне чашку с таблетками, я приняла их и подозрительно посмотрела.

— Они отличаются от вчерашних. — Я взглянула на нее, а затем снова перевела взгляд на чашку с таблетками в своей руке. У меня явно были проблемы с доверием, если я не могла доверять даже людям, которые должны были заботиться обо мне.

— Это ваши новые препараты, которые вы продолжите принимать, когда вернетесь домой. Доктор Эллис рада сообщить, что вас сегодня выпишут. — Она улыбнулась мне и весело пошла к следующему пациенту.

Я терпела дни, когда мне не составляли компанию только мои мысли. Только мама навещала меня здесь. Она спорила с медсестрами и спала в кресле у моей кровати каждую ночь. У меня не было телефона, чтобы отправить кому-нибудь сообщение, так как мама считала, что для моего выздоровления будет лучше, если я ни с кем не буду связываться. Ее точные слова были: «Я не хочу, чтобы тебя отвлекала вся эта ерунда. Сосредоточься на том, чтобы поправиться».

Пару дней назад я подслушала, как мама разговаривает с кем-то за пределами моей личной палаты, и услышала, как она говорит о том, чтобы на самолете переправить меня, но в этой больнице есть самое современное оборудование. Холодный страх пробежал по моей коже, как крошечные лапки тысячи пауков, когда я услышала, как она согласилась с врачом подождать, пока я не поправлюсь, прежде чем перелетать. Я не могла снова бежать. Я не заставлю маму вырвать с корнем жизнь, которую она построила для себя здесь, в Боут-Харборе. Это была самая счастливая жизнь, которую я видела за долгое время. Она заслужила эту жизнь. Она заслужила все. Мне нужно было покончить с тем, что было со мной из-за моего донора спермы, и мне также нужно было заставить его заплатить свой долг Дэву, чтобы они оставили меня в покое.

— Тук, тук.

Его голос заставил меня вздрогнуть, и мой взгляд метнулся к двери, где он стоял, сжимая в своих больших руках розового плюшевого мишку. Я поправила одеяла, пока он оценивал мою внешность, и замешкалась у двери.

— Что ты здесь делаешь? — Я попыталась посмотреть мимо него, чтобы увидеть, идет ли за ним по пятам моя мама, готовая вышвырнуть его из больницы.

Он воспринял мой вопрос как приглашение войти в комнату и удобно устроиться на сиденье рядом с кроватью. Я внимательно наблюдала за ним, пока он изучал плюшевого мишку в своих руках, прежде чем его взгляд встретился с моим.

— Как ты? — Его глаза остекленели, когда он заерзал на сиденье.

Я тихонько выдохнула и подумала, не сказать ли мне правду. Что я была чертовски сломана и не подлежу восстановлению, и часть меня умерла в тот день, когда я потеряла своего ребенка. Но я держала свою тьму при себе и выдавила из себя легкую улыбку.

— Я иду к цели. — Это было так далеко от правды, что я почти рассмеялась.

Илай толкнул мне розового плюшевого мишку. Его рука дрожала, когда он держал мишку, и я заметила выцветшие синяки на его руке.

— Я не знаю, что сказать или сделать. — Он пожал плечами.

— Тебе не нужно ничего делать. — Я вопросительно посмотрела на него. — Зачем ты здесь?

— Не знаю, — ответил он и посмотрел в окно. Его глаза задержались там на мгновение, как будто он не мог смотреть на меня.

— Тебе, наверное, стоит уйти, пока моя мама тебя здесь не застукала. — Я сжала плюшевого мишку так сильно, как только могла, и это движение вызвало резкую боль в боку. Напоминание о боли, с которой мне придется иметь дело всю оставшуюся жизнь.

Илай повернул голову, чтобы снова посмотреть на меня. На этот раз легкая ухмылка подняла уголок его рта.

— Она вышла на мгновение, и я нажал кнопку вызова у мужчины в соседней комнате, так что все медсестры и врачи были заняты в его комнате.

Я расхохоталась.

— Ты сумасшедший. — Смеяться было так неправильно, что я быстро остановила себя.

— Мне нужно было прийти сюда и объясниться. Я думал, ты больше не сможешь простить меня. — Он посмотрел на меня.

— Выкладывай, — раздраженно фыркнула я. Мне было не до его оправданий.

— Выходи. — Медсестра появилась в дверях и пристально посмотрела на Илая.

— Блядь, — пробормотал Илай себе под нос, прежде чем вылететь из комнаты, даже не обернувшись на меня.

— С вами все в порядке? — Медсестра тут же оказалась рядом со мной.

— Я … — ответила я и кивнула, уставившись на пустой дверной проем, через который только что прошел Илай. Я задавалась вопросом, какое великое откровение состряпал Илай, прежде чем прийти сюда, чтобы увидеть меня.

— Твоя мама вернется и отвезет тебя домой через несколько минут. Я оставлю твои документы здесь, на кровати, и ты сможешь подготовиться. — Она сочувственно наклонила голову в мою сторону.

Я видела это в ее чертовых глазах. Ее печаль была направлена на меня и мою потерю. Это было последнее, чего я хотела, чтобы кто-то меня пожалел.

— Ты можешь уйти? — Я бросила плюшевого мишку на кровать и слишком быстро вылезла из-под больничного одеяла.

Резкий укол боли пронзил мой бок и заставив меня ахнуть.

— Я в порядке. — Я бросила взгляд на медсестру, которая повернулась и поспешила выйти из палаты.

Я стиснула зубы, когда слезла с кровати и направилась в ванную, чтобы переодеться, прежде чем вернется мама и захочет взглянуть на синяки на моем теле. Мне удалось снять пижаму без особой боли. Я была в своей синей пижаме с изображениями утят, пока находилась в больнице. Это был первый раз за неделю, когда я надела обычную повседневную одежду. Я схватила пару серых спортивных штанов, натянула их на свои дрожащие ноги и медленно надела черную майку. Я посмотрела на желтоватые синяки, украшавшие мою кожу, и вытащила из сумки толстовку с капюшоном, чтобы скрыть цветные отметины на коже. Это была толстовка Колтона с надписью «Сент-Айви», которая все еще была у меня. Слабые остатки его одеколона остались на ткани, и я вдохнула опьяняющий аромат. Его запах и эта толстовка с капюшоном придали мне сил, о которых я и не мечтала. Было приятно знать, что он здесь, со мной, даже если он был на другом конце света, делая неизвестно что с другими ребятами. Я просунула руки в рукава и натянула толстовку через голову, когда мама вошла в больничную палату.

— Милая, давай вытащим тебя отсюда, — крикнула мама.

Я слышала, как она двигалась по комнате, и мне хотелось сказать ей, чтобы она просто вела себя нормально. Я знала, что она не знает, что сказать или сделать, чтобы обращаться со мной как обычно. Черт, даже я больше не знаю, что для меня нормально. Я схватила зубную щетку и гель для умывания, завернула их в пижаму и вышла из ванной.

— О, милая, — она наклонила голову и на секунду взглянула на меня.

Она не сказала больше ни слова, когда взяла мои вещи из моих рук и положила их в чемодан. Я наблюдала, как она застегнула его и подняла с кровати, прежде чем она нежно обняла меня за плечи и поцеловала в голову.

— Пойдем домой.

Дорога обратно в Боут-Харбор была долгой и молчаливой. Моя тревога медленно нарастала по мере приближения к дому. Я знала, что Колтон и Натаниэль все еще в Швейцарии, но я понятия не имела, где, черт возьми, находится Капри. У меня забрали телефон, и я не видела никого, кроме Илая, за все время моего пребывания в больнице. Моя мама просто сказала, что с ней все в порядке, и она осталась с семьей за городом. Я знала, что это ложь. Я знала, что с Капри не все в порядке. Что-то было не так, и это все больше и больше грызло меня изнутри, пока мы петляли по подъездной дорожке и парковали машину.