— Никак опять сюда Кешмата принесло, — сказал Асадолла.

Все прислушались. Из развалин послышался стариковский плач.

— По-моему, это отец Тамары, — сказал Момейли.

4

На следующий день рано утром Панджак и Момейли привели в Дандиль фотографа. Фотограф, высокий худой человек, нес, как знамя, обмотанный тряпкой треножник с похожим на ящик фотоаппаратом. Сидевший у чайханы Зейнал поднялся и громко позвал Деда:

— Эй, Дед! Привели его! Привели!

Дед подошел к окошку и, держась за живот, высунулся на улицу.

— Зря вы этого Асадоллу послушались. В расход только себя ввели.

— Наше дело что карты, — сказал Зейнал. — Тут уж кто выиграет, кто проиграет — одному богу наперед известно.

Панджак и Момейли, а за ними и фотограф подошли к чайхане. Фотограф был в темных очках и черной рубашке. Через плечо висел на веревке старый кожаный портфель. При ходьбе тело фотографа вихлялось и поклажа моталась из стороны в сторону.

Дед засмеялся:

— Эк вам повезло, Панджак! — и, повернувшись к фотографу, добавил: — Добро пожаловать!

Фотограф пропустил это мимо ушей, будто не понимал человеческого языка, и подошел еще ближе.

— Где вы его раскопали? — спросил Зейнал.

— Он в городе работает. Люди его хвалят, — ответил Панджак.

— Посидите, чаю попейте, отдохните малость, — предложил Зейнал.

— Он сказал, если замешкаемся, солнце уже высоко будет, и карточка как следует не получится, — объяснил Панджак.

— Обещал красивую карточку сделать, — добавил Момейли. — А если захотим, он цветную сделает.

— На что нам цветная? — возразил Зейнал. — Главное, чтоб фигура была хорошо видна.

— Ну, пойдем, что ли, — предложил Панджак. — Вон уже дети вокруг собираются.

Над развалившейся стенкой Аймамочки торчали детские головы. Один за другим ребятишки залезали на стену, визжа, спрыгивали вниз и крадучись подбирались поближе к чайхане.

— Панджак, скажи ты этим ублюдкам, чтобы оставили нас в покое, — попросил Момейли.

Панджак сорвал с головы шапку и закричал:

— А ну, сучьи дети, выродки дандильские, брысь отсюда, пока я вас не догнал!

Дети обернулись на его крик и, галдя, полезли обратно на стенку, а оттуда спрыгнули в развалины. Момейли, фотограф и Панджак, чтобы не попадаться детворе на глаза, прошли за домом Биби, поднялись на кучу мусора и вскоре оказались перед домом Мадам. Панджак поднял с земли камень и постучал им в калитку. С той стороны раздался мужской голос:

— Кто там?

— Открывай, — сказал Момейли. — Привели мы его.

Калитку открыл босой привратник, высокий детина с мелко вьющимися волосами, в очках с толстыми стеклами. Он был в зеленой рубашке, на шее болтался обтрепанный галстук.

— Беги к Мадам, скажи, привели, — потребовал Панджак.

— Плохо ей сейчас. Она себе грудь горчицей мажет.

— Ладно, пусть мажет. Тогда девчонку позови. Скажи, фотограф пришел. Ждет.

Привратник покосился на фотографа, удивленно разглядывавшего ржавую крышу, и спросил:

— Это, что ли, фотограф?

— Да, он самый.

— Слушай, Панджак, ты ему скажи, чтоб он с меня карточку снял, — попросил привратник. — Очень хочу поглядеть, какая у меня наружность.

— А ну проваливай, — сказал Панджак. — Думаешь, мы для того все ноги себе оттоптали и фотографа сюда доставили, чтобы он тебя снимал? Да твою карточку только в нужнике вешать!

Фотограф спустил с плеча треножник, установил его посреди двора, укрепил ножки, потом водрузил сверху ящик камеры и привинтил. Пристегнув к каморе черный тряпичный рукав, он скинул с другого плеча висевший на веревке кожаный портфель, положил его под облепиху, а затем снял с себя пиджак. Момейли, Панджак и привратник изумленно следили за этими действиями. Фотограф снял очки, провел рукой по волосам, сунул на минутку голову в черный рукав и объявил:

— Я готов.

— Готов? — переспросил Момейли.

— Дай вам бог здоровья, — сказал привратник.

— Ну, где же она? — спросил фотограф.

Привратник торопливо побежал в дом. Занавеска на одном из окон заколыхалась, и за стеклом показался отец Тамары. Он уминал здоровенный кусок сухой лепешки и радостно хихикал. Фотограф повернулся и, поглядев вниз, на Дандиль и гарнизон, заметил:

— Отличное место. Отсюда все вокруг видно.

Из дома вышли Мадам и привратник. Старуха была бледнее обычного и двигалась, согнувшись чуть ли не вдвое. Брови ее то и дело напряженно сходились у переносицы, и по всему было видно, что ее мучает боль. Она села у порога и повернулась к Панджаку.

— Привели?

— Да, да, — нетерпеливо ответил Панджак. — Зови ее.

— Тамара! Милая! Иди сюда! — крикнула Мадам.

— Что вам, матушка? — донесся из дома голос Тамары.

— Иди сюда, милая! Иди! Сейчас мы тебя, красавицу, фотографировать будем! — крикнула Мадам.

Тамара, смеясь, вышла во двор. На ней были красная юбка и белая блузка. Волосы были уложены в высокую прическу, украшенную большой розой. В руках девушка держала букет. Туфли на высоких каблуках с перемычками на подъеме подчеркивали линии голых ног. Она поглядела сначала на фотографа, потом на Панджака и Момейли, засмеялась и спросила фотографа:

— Как мне встать?

— Стой, как стоишь, — ответил фотограф.

— Матушка пусть тоже рядом встанет, — сказала Тамара. — Ты нас вдвоем сними.

Старуха, сидевшая на земле, держась за край ступеньки, вздохнула:

— Да что ты, милая. Кому нужна моя фотография. Пусть тебя одну снимут.

Привратник принес табуретку и поставил ее на плоский камень под окном. Тамара села на табуретку. Фотограф подошел и переставил табуретку. Тамара снова уселась. Фотограф встал за камерой, согнулся и сунул голову в черный рукав. Потом он поднял руку вверх, показывая, чтобы Тамара не шевелилась. Неожиданно Тамара громко рассмеялась и крикнула:

— А это еще кто такие? Откуда они взялись?

Потом испуганно вскочила с табуретки. Фотограф вынырнул из черного рукава и обернулся. Мадам, Панджак, Момейли и привратник тоже обернулись. Вокруг на стенах сидели на корточках оборванные, чумазые и растрепанные дандильцы и во все глаза следили за тем, что происходит во дворе Мадам.

5

Вечером Панджак и Момейли отправились в дом к Биби, чтобы поговорить с Асадоллой. Асадолла лежал у жаровни и смешил рассказами стариков и старух, живших у Биби. Увидев Панджака и Момейли, он приподнялся.

— Какими судьбами? Уж не разыскиваете ли вы смиреннейшего из смиренных?

— Пришли с тобой поговорить, — сказал Панджак.

— В чем дело?

— Фотография готова.

Асадолла уселся поудобнее и весело потребовал:

— А ну дайте посмотреть!

Момейли открыл черный конверт, вынул из него фотографию Тамары и передал Асадолле. Сидевшие на корточках старики и старухи зашевелились и потянулись поближе к Асадолле. Биби с другого конца комнаты попросила:

— Когда посмотрите, дайте я тоже взгляну.

Причмокивая от удовольствия, Асадолла сказал:

— Надо же! Это что, и вправду ее карточка?

— А чего ж врать-то? — обиделся Момейли. — Ты разве фотографа не видел?

Асадолла сорвал с себя шапку, хлопнул ею о колено и снова водрузил на голову.

— Да она даже покрасивее иностранок, ей-богу! Вы только поглядите!

— Ты б ее живую увидел, не то бы еще сказал, — хвастливо заявил Панджак. — У нее такие глаза и брови — с ума сойти можно!

Асадолла, передавая фотографию Азиз-Хатун, со вздохом заметил:

— Жалко, что такую девушку в Дандиль затащили. Ей бы только захотеть, ее бы любой солидный человек замуж взял.

— Ты что же — хочешь нас куска хлеба лишить? — спросил Панджак.

— Это когда я у кого хлеб отбивал? — возмутился Асадолла. — Я просто девчонку хвалю.

— Ну и молодец, — сказал Панджак. — А мы с Момейли пришли к тебе, чтобы ты нас повел к тем американцам, про которых в прошлый раз говорил.

— Я что, я — пожалуйста! Только вы запомните: этот американец не чета нашим местным голодранцам. Чтобы его сюда зазвать, потратиться придется.