Дандильцы подошли к чайхане вплотную и обступили троицу. Только Биби осталась стоять, где стояла. Опершись на палки, служившие ей костылями, она крикнула:

— Шикарный товар, говорите? Чего шикарному товару в Дандиле делать?.. Стоящая девка пошла бы туда, где заработать можно. А здешние кобели хуже наших котов-сводников. Только и думают, как бы в кредит бабой попользоваться.

— Да небось опять она какую-нибудь курву с триппером захомутала, а теперь цену ей набивает, — подхватила Гамари.

— Чего разорались-то? Сами не знаете, чего мелете! — прикрикнул на женщин Зейнал.

— А ты почем знаешь, что она здоровая? Ты что, доктор? — влез в разговор Ахмад, служивший у Гамари сторожем.

Вокруг засмеялись.

— Ну, вам с нею не спать, — огрызнулся Зейнал. — И ее болезни и здоровье ее при ней останутся.

— Тогда чего ради людям голову морочить? — спросила Гамари.

— Так это же штучки Мадам, ты разве ее не знаешь?! — ответила ей Биби.

— А ты, стерва, лучше свою помойку-то закрой, — посоветовал Зейнал. — Она, вишь, думает, все вокруг такие же, как она сама. Да что там Дандиль — весь город обыщи, вторую такую, как эта девчонка, не найдешь!

Из толпы раздался голос Азиз-Хатун:

— Чего же ты, если у тебя уж и штаны отсырели, не пойдешь да не переспишь с ней сам?

— Ты-то хоть не разоряйся, шлюха-ханум, — повернулся к ней Зейнал. — Твое какое собачье дело?

— Были бы у меня деньги, я бы первый ее взял, — сказал Момейли.

— Тебе же и лучше, что у тебя денег нет, — снова подала голос Азиз-Хатун.

— Слушай, Зейнал, — сказала Гамари, — охота мне сходить поглядеть на эту новую дешевку. Мадам-то собиралась поездом в Тегеран ехать. Лечиться собиралась. А раз не поехала, значит, у нее на то причина есть.

— И я с тобой пойду, Гамари, — оживилась Биби. — Вот увидишь, Мадам опять людей за нос водит. Она своими штучками скоро весь Дандиль по миру пустит… Если сюда в кои веки денежный клиент заглянет, так первым делом спрашивает, где тут дом Мадам!

— А если она вас на порог не пустит, тогда что? — спросила Азиз-Хатун.

— Пусть попробует! Я ей печенку вырву, — пригрозила Гамари.

— Душу отвести захотелось? — спросил Момейли.

— Ишь разговорился, сводник вонючий! — завизжала Гамари. — Да я сейчас и тебе все твое хозяйство паршивое пообрываю.

— Ах ты господи, ну и защитнички у Мадам объявились! — подхватила Биби. — И откуда она только таких выискала, награди их господь!

Дед высунул голову в окошко чайханы:

— При чем тут защитнички?! Деньгами, братцы, запахло. Деньгами!

Гамари и Биби повернулись спиной к чайхане и пошли прочь, за ними потянулись и остальные. Женщины двинулись по улице к Аймамочке. Дед перегнулся через подоконник и тихо сказал Зейналу:

— Вам, ребята, тоже надо бы туда пойти. Шлюхи вон как разъярились, драка будет.

— А мне плевать, — ответил Зейнал.

— Зря хорохоришься, — пожурил его Дед. — Они там сейчас такой шум подымут, что, не ровен час, снова к нам начальник нагрянет, а уж тогда…

— Он дело говорит, — вмешался Момейли. — На кой черт нам с начальником связываться!

— Я тридцать лет в этом котле варюсь, — сказал Зейнал, — но чтоб хоть раз встрял, когда шлюхи между собой грызутся, — такого еще не было. Мне-то что? Сами разберутся.

— Потому до сих пор в голодранцах и ходишь, — заметил Момейли.

— Разбогатеть на сводничестве — тоже не велика честь! А вы-то чего забеспокоились?

— Ты не серчай, — сказал Момейли. — Наши дела скоро в гору пойдут. Наберись терпения. Вон гарнизон под боком… американцы… солдаты, офицеры — это, друг, неплохая кормушка… Ты на бога-то не ропщи… Стоит американцам пронюхать, какие у нас в Дандиле новости, считай — дело сделано. Нам тогда не придется больше лебезить перед здешними голозадыми.

Издали несся разноголосый гам. Дед вышел из чайханы и прислушался. Женщины столпились у дома Мадам и колотили в дверь.

Дед с тревогой сказал:

— Не откроет она. Я ее знаю. Сейчас свара начнется.

— Давай сходим туда, — предложил Момейли Панджаку.

Они встали, взобрались на кучу мусора и, спрыгнув с обвалившейся стенки Аймамочки, увидели, как собравшиеся в кучу дети мочат в луже старую тряпку и со смехом запихивают ее в глотку Кешмату, а он преспокойно лежит себе у колодца и блаженно разевает рот.

3

Под вечер Зейнал, Момейли и Панджак собрались у чайханы. Зейнал сидел на приступке, поджав под себя ноги.

— Мадам просила передать, — сказал он, — чтоб мы больше не водили к ней всякую шушеру. Мне, говорит, нужны теперь только солидные клиенты.

— Это почему же? — спросил Момейли.

— А потому. Ты разве девчонку не видел?

— Так какие же ей клиенты нужны? — полюбопытствовал Панджак.

— Такие, которые деньги платят.

— А разве те, что до сих пор к ней ходили, поцелуями расплачивались? — съехидничал Панджак.

— Я про большие деньги говорю, — ответил Зейнал.

— Вот оно что. Разбогатеть, значит, задумала… А сама-то, что ли, не знает — те, у кого деньги водятся, в Дандиль и не захаживают?

— Что она мне сказала, то я вам и передаю.

— Значит, замариновать девчонку решила, — заметил Момейли.

— Ничего подобного, — возразил Зейнал. — Если мы с вами поднатужимся и мозгами пораскинем, найдем ей клиента с деньгами.

— Это как же?

— Надо будет, не откладывая, поискать клиента среди городских богатеев или среди этих американцев, как вы сами говорили, — сказал Зейнал.

— Да все равно ведь, что бы мы им про девчонку ни рассказывали, они не поверят, — покачал головой Панджак.

— Точно, — согласился Момейли, — Ни мне, ни тебе никто на слово не поверит.

Из-за Аймамочки послышались звуки бубна, а потом раздался громкий смех и визг детей.

— Ты скажи Мадам, чтобы она не упрямилась, — предложил Панджак. — Мы сначала приведем к ней какого-нибудь клиента, пусть на девчонку посмотрит, а там она сама решать будет.

В доме Биби открылась дверь, и на порог вышел заспанный Асадолла. Увидев у чайханы мужчин, он, позевывая, зашагал в их сторону.

— Опять он здесь, — нахмурился Зейнал.

— Да наплюй ты на него, — посоветовал Момейли.

Асадолла поздоровался. Панджак и Момейли ответили.

— Эй, Зейнал, — сказал Асадолла, — я слышал, Мадам шикарный товарец отхватила. Уж больно, говорят, расхваливает. Я вот думаю, не сходить ли мне посмотреть.

— Ты бы пока не показывался ей на глаза, — ответил Зейнал. — Боюсь, если она тебя увидит, ее родимчик хватит. Мадам говорит, она больше всего на свете боится собак, сторожей и луны.

Асадолла засмеялся:

— Собак, сторожей и луны? Кто же это ей такого вздору наплел?

— Она ведь еще совсем ребенок. Вот и боится, — сказал Зейнал.

— Ну и времечко! — вздохнул Асадолла. — С какого же возраста они теперь на промысел выходят? Хочешь верь, хочешь не верь, а я до тридцати лет во всех этих вещах ничего не смыслил… Биби говорит, что девчонка — прямо загляденье. Это правда?

— А я почем знаю, — сказал Панджак. — Старухи мало ли чего не наговорят.

— Клиента-то для нее нашли уже? — спросил Асадолла.

— В том-то вся и загвоздка, — ответил Момейли. — Мы вот собираемся подыскать ей кого-нибудь из тех, что побогаче, да только не знаем, как им втолковать, что девка стоящая. Боимся, не поверят, что такой цветочек к нам в Дандиль угодил.

— Делов-то, — пренебрежительно бросил Асадолла. — Вы клиентам ее карточку покажите.

Зейнал, Панджак и Момейли переглянулись и хором спросили:

— А где ее взять, карточку-то?

— Делов-то, — повторил Асадолла. — Пригласите в Дандиль фотографа, он девчонку и снимет.

Дед, вышедший на порог с подносом, на котором стояли стаканы с чаем, заметил:

— Охо-хо, ну и дела пошли в Дандиле!

— Я не шучу, — сказал Асадолла. — Будет у вас карточка, я уж скажу, кому ее показывать.

Из-за Аймамочки снова раздались звуки бубна и детский смех.