Я заставляю себя сосредоточиться на работе.

Без вопросов, под землёй есть лаборатория. Пол неестественный. Под тушеным мясом он искусственный, гладкий, как бетон. Посередине – бетонный блокгауз. Одна дверь, окон нет. Двое часовых в масках, одетых так же, как убитый мной человек. Один у двери, другой у входа в более широкий туннель на другой стороне. Должно быть, он ведёт к собору.

Как и вестибюль, в котором мы находимся, большой туннель светится мягким красным светом.

Почему бы не осветить весь купол? Почему не белым светом?

Мое сердце колотится.

Им нужны летучие мыши.

Мы с Крокеттом киваем друг другу.

Я достаю пистолет с глушителем. Тщательно прицеливаюсь в часового у блокгауза. Поворот влево, переход на

Человек у входа в туннель. В момент естественной задержки дыхания я прерываю выстрел. Пистолет плюётся. Часовой падает на землю. Я поворачиваюсь вправо, перемещаюсь к человеку у блокгауза. Стреляю ему в лицо.

Мужчины лежат неподвижно. Я подхожу к ним, стреляю им обоим второй раз в голову. Вытаскиваю пустой магазин из пистолета, перезаряжаю.

Крокетт и Страуд присоединяются ко мне у входа в большой туннель. Я даю Ортеге и Штейну сигнал заложить первую бомбу в вестибюле. Это будет не по пути. В случае проблем у них будет хоть какое-то укрытие.

Я поворачиваюсь и веду ее к собору.

Будет ли в конце этого туннеля еще один часовой?

Возможно, тот, кого я убил, должен был прикрывать оба конца. Я подхожу к входу в туннель, держа пистолет с глушителем наготове. Я уверенно чувствую себя с Type 64. Отрегулировал прицел и попрактиковался с ним перед тем, как покинуть Петерсон. Я знаю, на что он способен.

Я иду у стены туннеля. Туннели залиты красным светом. Часовня и собор не освещены – для удобства летучих мышей.

У входа в туннель нет часового.

Как и в часовне, в центре собора находится блокгауз. Большая стальная дверь под тусклым красным светом. У двери часовой в маске. На другом конце этажа ещё один часовой у входа в большой туннель. Пещера, ведущая к устью шахты.

Мой взгляд скользит по полу. Железнодорожные пути, о которых нам рассказывал Крокетт, исчезли. Как и в часовне, пол – гладкий бетонный, покрытый вонючей лужей. Поверхность орошается моросящим дождём. Не дождём, потому что купол собора цел.

Моча миллионов летучих мышей, обитающих наверху

Гроты. Волны аммиачных паров поднимаются с поверхности и дрейфуют во влажной атмосфере.

Я поднимаю пистолет обеими руками. Крокетт подходит ко мне сзади, держа АК-47 наготове.

Страуд прислонился к стене туннеля. В свете моих НОДов он выглядит ужасно. Бледное лицо, покрытое серебристыми каплями пота. Усы свисают, как у доктора Фу Манчу. Автоматическая противогазовая пушка перекинута через грудь, он отмахивается от ядерного оружия.

Стены колышутся. В соборе так много летучих мышей, что им не хватает места под куполом. В трещинах и выступах, по всему периметру собора, они цепляются пальцами лап. От пола до потолка собор оклеен обоями с этими созданиями. Ряды летучих мышей перекрывают друг друга. Скрытые от глаз, младенцы пищат в колыбелях, вырытых в скале.

Страуд шатается.

Часовой у дальнего туннеля отвернулся от меня. Угол сорок пять градусов. Человек у блокгауза — более лёгкая цель. Я выдыхаю, расслабляюсь и стреляю дважды.

Первая пуля попадает охраннику в левую щеку. Вторая рикошетит от края шлема и попадает в висок.

Пытаясь удержаться на ногах, Страуд тянется к стене и кладёт руку на тёмное кожистое крыло.

Крик, хлопанье крыльев и щелчок челюстей.

Страуд вскрикивает и вырывает руку из лапы летучей мыши. Но слишком поздно: острые, как нож, зубы зверя прорезали его перчатку, разорвав её, словно канцелярский нож.

Охранник у входа в туннель поднимает винтовку. Купол трещит от автоматных очередей. Пули разбивают скалу, вонзаются в Страуда, сбивают B54 набок.

Три раза подряд я быстро нажимаю на курок.

Часовой роняет винтовку и падает на пол.

Оглушительный рёв наполняет воздух. Он словно шуршание страниц в библиотеке. Усиленный в тысячу раз.

Летучие мыши вылетают из купола собора. Кружатся, словно листья, попавшие в вихрь. Бегут к устью шахты, несутся по противоположному туннелю к часовне. Одна летучая мышь врезается мне в грудь, и я отбиваю другую от лица.

Уберите пистолет в кобуру.

Дверь блокгауза открывается. Внутри – прямоугольник белого света. Три бойца НОАК ворвались в собор, но свет в блокгаузе лишил их ночного зрения. Крокетт расправляется с ними. Позади нас, в часовне, треск китайских винтовок и барабанная дробь АК-47.

Крокетт мчится к туннелю. Ему нужно удержать вход в шахту до прибытия подкрепления.

Я наклоняюсь к Страуду. Он всё ещё жив, кашляет кровью из разорванных лёгких. В руках он сжимает РПД.

«Ты жалкий сукин сын, — говорю я. — Если ты не мог справиться с летучими мышами, ты должен был нам сказать».

«Я думал, что смогу, — выдохнул Страуд. — Я удержу блокгауз».

Я хватаю B54, открываю багажник. Две пули попали в заднюю часть корпуса, рядом с защитной крышкой. Диск кодового замка отказывается поворачиваться. Крышка сильно помята, заклинило. Не знаю, не утечка ли радиации.

Скорее всего, нет. Передняя часть корпуса и большая часть задней части целы.

Страуд прислоняется спиной к стене и поднимает РПД.

«Прикрой дверь», — говорю я ему. «Помни, мы с Крокеттом в этом туннеле».

Купол заполнен кружащимся облаком летучих мышей. Эхо выстрелов разносится из часовни и от входа в шахту. Я хватаю патрон Страуда для «Карла Джи» и бегу к устью. Вспышки выстрелов мелькают у двери блокгауза. Я вытаскиваю из паутины лимонку и бросаю её внутрь.

Крики паники. Кто-то внутри бросает гранату обратно. Она катится в лужу с помётом летучих мышей.

Лимонка взрывается, но я уже далеко в туннеле.

Снова треск винтовок, а затем удар затвора РПД Страуда. Крики на китайском.

Хаос. Я бегу сквозь метель летучих мышей, врываюсь в переднюю пещеру шахты. Смотрим налево и направо. Крокетт лежит ничком, стреляя из винтовки в долину. Он приподнимается, опираясь на локоть, и поворачивается ко мне вполоборота.

"Порода."

От живота до паха, униформа Крокетта, предназначенная для джунглей, пропитана кровью. «Сэм, что случилось?»

«Эти двадцать «микрофонов» разбрасывают много осколков, — говорит он. — Попал в живот».

"Ебать."

«Спускайтесь. Они несут жару».

Я присоединяюсь к Крокетту у входа в шахту. День.

Летучие мыши проносятся мимо и, по спирали, взмывают в небо, чёрные на фоне облаков. Позади нас они отскакивают от стен. Армия НОАК льётся из казарм справа. В старом госпитале, где теперь располагаются учёные, царит тишина.

Снаряды пушек обстреливают вход в пещеру, взрываются в ней. Осколки изрешечивают мой рюкзак.

Откуда они берутся?

Гусеничная машина. На башне установлена счетверённая 20-мм зенитная установка. Она остановилась недалеко от железнодорожных путей.

«Лучше вооружитесь своей артиллерией», — говорит Крокетт.

Я снимаю с передка «Карл Густав», ложусь ничком и устанавливаю сошки. Чтобы избежать отдачи, я ложусь под тупым углом к стволу.

Механические прицельные приспособления – всё, что мне нужно на сто пятьдесят ярдов. Я прицеливаюсь.

«Стреляю», — говорю я.

Крокетт закрывает уши руками и открывает рот.

Сила сотрясения мозга от выстрела из «Карла Густава» вошла в легенды. Отдача от выстрела опасна на расстоянии до пятидесяти ярдов от оружия.

Армейская политика ограничивает количество выстрелов во время учений.

Взрыв настолько силен, что вызывает черепно-мозговую травму.

БАМ!

Пламя вырывается спереди и сзади безоткатного орудия. Поджариваемые от взрыва, летучие мыши визжат. Мозг взрывается в черепе и брызжет из ушей. Мои внутренности сотрясаются от удара в корпус. Вот что ощущается при сотрясении мозга. Достаточное количество выстрела из «Карла Джи» может содрать слизистую оболочку с лёгких стрелка.