Обстоятельства моей семьи, казалось бы, не помешали мне предложить дочери нашего ближайшего соседа-фермера, чтобы мы с ней посмотрели на обнажённые тела друг друга вблизи. Дочь была на год младше меня. У неё были светлые волосы и курносый носик, и я считал её хорошенькой. Несколько раз в неделю я приезжал на ферму её родителей под предлогом поиграть с её братом, который учился со мной в классе. Родители всегда были в доильном зале, когда я приходил. У матери, как и у дочери, были светлые волосы и курносый носик. Отца я почти никогда не видел; он, казалось, всегда заканчивал какую-то работу. Спустя несколько лет я узнал, что ферма принадлежала его тестю, отцу жены с курносым носиком. Тесть владел ещё несколькими фермами и был крупнейшим землевладельцем в округе.

Хотелось бы вспомнить, какие доводы или уговоры я использовал, чтобы убедить светловолосую девушку показаться мне. Помню только, как она стояла в тускло освещённом сарае, с брюками, спущенными до колен, и платьем, собранным под подбородком. Примерно минуту, пока она стояла так, и я её разглядывал, она не двигалась и не говорила, так что впоследствии я вспоминал её тело как мало отличавшееся от множества изображений мраморных торсов, которые я рассматривал в книгах по скульптуре, за исключением одной-двух существенных деталей. И даже эти детали я с трудом мог разглядеть в тускло освещённом сарае, не потому, что светловолосая девушка не щедро показывала их мне, а потому, что я слишком долго находился на улице, на ярком солнце. Я играл в крикет или футбол с братом светловолосой девушки на так называемом загоне и часто смотрел на преимущественно ровную, поросшую травой местность с рядами или группами деревьев у самого горизонта, и мои глаза были ослеплены.

За несколько лет до того, как я начал писать это художественное произведение, человек, который прочитал все мои опубликованные произведения, сказал мне по телефону, что он недавно путешествовал вдоль побережья на юго-западе Виктории и

Наткнулся на некую крутую бухту, над которой стоял знак, возвещающий, что бухта названа в честь человека, носящего мою фамилию. Я сказал человеку, что эта бухта названа в честь деда моего отца. Я сказал ему, что не был в этой крутой бухте почти тридцать лет и больше туда не поеду. Я также сказал человеку, что надеюсь, он знает меня лучше, чем предположить, что я получаю удовольствие от того, что моя фамилия будет изображена на табличке над Южным океаном. Наконец, я сказал человеку, что уже договорился о том, чтобы моя фамилия и моё имя были изображены в будущем в том единственном ландшафте, с которым я хотел бы быть связан.

Я объяснил мужчине, что несколько лет назад купил место для захоронения на кладбище на окраине небольшого городка на крайнем западе Виктории, предварительно убедившись, что во всех направлениях вокруг кладбища открывается вид на преимущественно ровную травянистую местность с редкими деревьями посередине и рядом деревьев вдали, а затем убедившись, что многие люди, стоящие в Западном районе Виктории и смотрящие в сторону самой дальней линии деревьев к западу от себя, будут смотреть в сторону небольшого городка.

Я уже ответил на вопрос, почему я это написал?

Я готов признать, что я еще не ответил на предстоящий вопрос, но только в том случае, если мой гипотетический собеседник признает, что вопрос вряд ли стоит задавать, если ответ на него можно выразить менее чем десятью тысячами слов.

Некоторые читатели, возможно, уже поняли, почему я написал то, что написал, в годы, предшествовавшие моему отказу от писательства. Другим читателям, возможно, потребуется прочитать один или несколько из следующих трёх абзацев, даже если ни одно предложение в них не стоит в изъявительном наклонении, принятом в традиционной грамматике. Другие читатели могут согласиться со мной, что вопрос вряд ли стоит задавать, если он допускает только один ответ. Ещё одни читатели, возможно, смогут интерпретировать следующие абзацы как варианты одного окончательного утверждения.

Я вполне мог писать для того, чтобы подготовить себя к написанию наконец историй о таких персонажах, как Маленькая Бриджит или Хулда (не настоящая Хулда, если можно так выразиться, а скрытый женский персонаж, который я представлял себе, когда читал первые части « Стеклянного копья» ), или о скрытой богине Рода Крейга, или о других подобных женских персонажах. Не будет аргументом против вышеизложенного предложения, если кто-либо укажет, что ни одно из моих опубликованных художественных произведений не содержит никаких ссылок на каких-либо женских персонажей, упомянутых в предыдущем предложении. Я мог писать эти произведения только для того, чтобы сделать видимыми навсегда для того или иного читателя многочисленные образы, которые появлялись на переднем плане моего сознания в течение многих лет, пока я все еще готовился писать о Маленькой Бриджит, или о Хулде, или о таких персонажах. Короче говоря, возможно, я написал эти произведения только для того, чтобы наконец-то написать об образах, которые на протяжении пятидесяти и более лет сохранялись в глубине моего сознания, независимо от того, в кого я влюблялся, кто становился моей женой, какие дети у нас рождались или что с нами случалось в потоке событий, которые можно было бы назвать моей кажущейся жизнью.

Другой ответ напрашивается сам собой. Возможно, мои опубликованные книги были написаны не для того, чтобы изгнать образы из моего сознания, а для того, чтобы расположить их более уместно и дать некоторым образам их законное место. Возможно, за последние тридцать лет, а то и больше, я писал не одну книгу за другой, а одну за другой главы одной книги, последнюю главу которой я сейчас пытаюсь написать: главу, посвящённую Маленькой Бриджит, Хулде и другим подобным.

Каждый из двух предыдущих абзацев вводил бы в заблуждение, если бы создавалось впечатление, что цель моих рассказов о Маленькой Бриджит и других — положить конец их историям. Напротив, я всегда надеялся, что эти истории никогда не закончатся. Будучи десятилетним ребёнком, легкомысленно реагируя на художественную литературу, предназначенную для развлечения взрослых, я, казалось, встречал образы персонажей и пейзажей, происхождение которых было совершенно за пределами моего сознания; но

Даже будучи человеком средних лет, прочитавшим, пожалуй, две тысячи книг, я никогда не пожелал бы, чтобы эти образы были представлены, пусть даже с такой же вероятностью, что их существование подошло бы к концу, даже такому концу, какой, казалось бы, может быть достигнут в каком-то отрывке из художественного произведения. Если бы мне когда-нибудь пришло в голову, что даже то немногое, что я написал на этих страницах о Маленькой Бриджит и подобных ей, может приблизить конец их вымышленного существования или любого другого вида существования, которым они наслаждаются, я бы больше никогда не упомянул Маленькую Бриджит или любого другого подобного персонажа ни в одном предложении, которое бы я мог написать. Вместо этого я постарался бы найти иные средства, помимо написания предложений, чтобы продлить существование моих любимых персонажей.

Я почти не интересовался так называемым изобразительным искусством, но, пожалуй, уместно упомянуть здесь об игре, в которую я играл, или об упражнении, которое я выполнял за три года и более до того, как впервые прочитал о ком-то из упомянутых выше персонажей. Одна из незамужних сестёр моего отца каждый год присылала моим родителям в качестве рождественского подарка календарь, изданный католическим орденом. Моя мать вешала каждый календарь на гвоздь за кухонной дверью. Календарь имел отдельную страницу для каждого месяца. В нижней половине каждой страницы был узор из пронумерованных квадратов, обозначающих дни месяца. В верхней половине страницы была цветная репродукция той или иной картины на библейскую или религиозную тему. Изображения на календаре были единственными иллюстрациями, выставленными в нашем съёмном доме. В середине 1940-х годов я часто рассматривал одну картину за другой, но сегодня помню только две картины с названием. Я вспоминаю образ группы людей на вершине холма, окруженной со всех сторон водой.