Прагматичным могло бы быть назначение отбывшим внушительный срок заключенным определенной пенсии после освобождения, чтобы лишить их стимула вновь вставать на преступный путь, ведь статистика свидетельствует, что среди бывших заключенных очень много рецидивистов. Наши принципы в норме заставили бы нас с ужасом отшатнуться от такого поощрения греха. Так что же это за принципы? О чем идет речь? О наказании за преступление или о снижении преступности в обществе?

Следует ли нам иметь свободные принципы, которых нужно придерживаться очень строго, или строгие принципы, которых можно придерживаться с определенной степенью свободы? Честность — это строгий принцип, который мы применяем достаточно произвольно, особенно в отношении частичного восприятия в политике и прессе.

Есть еще один важный момент. Должно ли наше мышление быть движимым нашими принципами, или оно должно пребывать в согласии с нашими принципами?

Это две разные вещи, поскольку восприятие в обоих случаях разное. Начиная с принципа, мы способны воспринимать ситуацию только через призму данного принципа. Обращаясь к принципу после обдумывания ситуации, мы имеем шанс получить более широкое ее восприятие.

Следует ли нам быть прагматичными и в то же время заявлять, что мы руководствуемся принципами?

Закон — это вопрос принципов. Там, где закон кодифицирован (как во Франции), интерпретации позволяют определить принципы, применимые к каждому конкретному делу. В случае же законодательства, которое развивается вместе с новыми делами и новыми принципами (как в Великобритании и США), имеются органы вроде Верховного суда США, которые принимают решения по поводу принципов, например: является ли смертная казнь «жестоким и необычным наказанием»? Некоторые принципы носят общий характер, тогда как другие применимы только в отношении очень специфических обстоятельств. Определение невменяемости в уголовном праве, очевидно, является общим принципом (невменяемый человек не отвечает за свои поступки), но на практике сводится к подробному анализу обстоятельств (является ли человек, подвергнутый «промыванию мозгов» или находящийся в состоянии гипноза, невменяемым?).

Принципы нуждаются в использовании. Они существуют только тогда, когда мы говорим о них, верим в них и принимаем решения (даже непопулярные) с их помощью. Против жестких рамок и удобств, предоставляемых принципами, прагматизму как будто бы и нечего предложить. Мы можем, однако, ввести концепцию «подходит нечто чему-либо или нет», являющуюся сугубо зависящей от обстоятельств. Действие «подходит» обстоятельствам либо же нет.

Убивать невинных людей — это неправильно. Безумный человек невинен, коль скоро он не отвечает за свои поступки. Если бы безумный человек угрожал жизни других людей (грозился бы, к примеру, взорвать самолет), обоснованным ли поступком было бы убить этого человека? Ответ был бы тот же, что дают в случае самообороны, что само по себе является примером прагматического перекраивания базового принципа.

Важный момент здесь тот, что если мы определяем прагматизм как действие, которое «умещается в рамки» обстоятельств, тогда общепринятые принципы также являются частью обстоятельств. Речь, стало быть, идет не об обстоятельствах или принципах, а об обстоятельствах, включающих в себя принципы.

Философы Уильям Джемс и Джон Дьюи были выдающимися американскими теоретиками прагматизма. Однако мы никогда по-настоящему не исследовали вопросы его практического применения из страха, что это может привести к потере высоко ценимого нами ощущения моральной правоты.

Бюрократия возникает, когда люди, собравшиеся вместе ради достижения какой-то цели и составившие некую организацию, меняют данную цель ради того, чтобы увековечить свою организацию.

Бюрократия — это классический случай лудекии. Игра, в которую играют все, постепенно набирает силу, а затем и процветает; характерными чертами ее являются стремление избежать любого риска, перекладывание ответственности, внутренние политические распри, создание каналов связей и так далее. Это ничем не отличается от лудекии (да и ничем не хуже ее), практикуемой в любой другой сфере человеческой деятельности.

Цель бюрократии в том, чтобы избегать ошибок. Хорошая работа бюрократической машины принимается как нечто само собой разумеющееся и редко замечается. Ошибки — вот где основная мишень для критики. Одна ошибка способна испортить жизнь бюрократу до конца его карьеры. В отличие от мира частного предпринимательства, где за ошибкой может следовать успех, здесь нет спасения. Существует много бизнесменов, которые теряли и приобретали состояния с циклической регулярностью.

Предположим, что у бюрократа появилась блестящая идея. Разве это не заслуживает похвалы? Могут спросить, почему была такая задержка перед тем, как она была наконец предложена. Возможно, могло быть сэкономлено большое количество денег, если бы она была реализована раньше. Предположим, что реализовать ее не представлялось возможным без последних наработок в компьютерной технологии. Неужели бюрократ опять не заслужил бы похвалы? Совсем необязательно. В некоторых странах автор идеи прослыл бы новатором, но не был бы выдвинут на руководящую должность, где нужен ортодоксальный человек (который никогда не допускает ошибок, но и не имеет идей).

Я однажды выдвинул предложение: любому бюрократу, который ликвидирует место своей работы, платить полную зарплату до выхода его на пенсию. Это может показаться абсурдным, но это не так. Зарплата платилась бы так или иначе в случае, если бы бюрократ продолжал занимать свое место. Однако если человеку теперь платят зарплату за ничегонеделание, все вспомогательные и сопутствующие затраты экономятся. Также этот человек был бы волен сначала занять, а затем ликвидировать еще одно рабочее место.

Бюрократия задумывалась не как инструмент перемен, а лишь как механизм для выполнения вещей, какие они есть. К сожалению, переменам очень часто приходится преодолевать бюрократические препоны. Учреждения-фонды быстро превращаются в бюрократическую машину. Вместо того чтобы быть венчурным капиталом, предоставляющим фонды некоммерческим предприятиям в обществе, они вскоре начинают демонстрировать отношение к риску, похожее на то, которое исповедуют банки: самыми привлекательными для них становятся только проекты с низким риском, как у любого банка. Во всяком случае, мой опыт общения с подобными учреждениями, безусловно, подтверждает эту точку зрения.

Многие из потенциальных механизмов осуществления перемен в обществе находятся в руках бюрократов. Нет никаких оснований утверждать, что люди, вступающие в ряды бюрократов, менее наделены талантами, чем люди, остающиеся вне бюрократической системы. Возможно, такие люди даже достаточно умны, чтобы выбрать именно такой образ жизни, где человек не подвержен значительному стрессу. Тем не менее представляется более вероятным, что людей с идеями и деловой хваткой разочарует жизнь в бюрократической системе, а также более вероятно, что они станут инициаторами антагонизмов, которые в итоге приведут к их исключению оттуда. Таким образом, там, где перемены требуют идей и предпринимательской хватки, но также должны проходить через бюрократическую машину, результат будет скорее негативным, чем наоборот. Если теперь сложить вместе лудекию политиков и лудекию бюрократов, надежд на перемены и развитие в обществе новаторского мышления становится еще меньше.

Я однажды предложил русским учредить Академию перемен, конкретная цель которой была бы определить, что произойдет, если работу бюрократов официально направить в некоем прогрессивном направлении. Я предложил бы и пост министра или государственного секретаря по идеям, чтобы каким-то образом акцентировать внимание на существующих потребностях.