– Я ничего тебе не сделаю. Ты в порядке? Ты кричала…

Девочка быстро кивает.

– Ладно, ты ранена?

По ее щеке катится слеза, и она снова кивает, сжимая свою руку.

– У тебя рука болит? – спрашиваю я, зная это наверняка.

Она снова не отвечает, и я пытаюсь вспомнить, каково это: прятаться на дереве, испытывая боль и одиночество.

– Я Коннор, раньше жил здесь. Это было моим самым любимым местом на ферме. Как тебя зовут?

Губы девочки дрожат, она смотрит на меня своими зелеными глазами и, судя по всему, все еще пытается понять, можно ли мне доверять. В конце концов малышка плотно сжимает губы, давая понять, что не будет со мной разговаривать.

Я поднимаюсь еще на одну ступеньку.

– Все в порядке, можешь не отвечать.

Я проторчу здесь столько, сколько понадобится, чтобы спустить ее.

Девочка садится прямо и шмыгает носом, прежде чем убрать каштановые волосы с лица. Затем она наконец-то подает голос:

– Вы незнакомец.

– И правда. Ты молодец, что не разговариваешь с незнакомцами. А что, если я скажу, что на флоте был кем-то вроде полицейского?

Малышка прищуривается и окидывает меня оценивающим взглядом.

– Полицейские ходят в форме.

Я широко улыбаюсь: она умница.

– Правильно. И я носил форму, когда там работал. Можешь сказать, как ты поранила руку?

– Упала.

– Но как ты забралась сюда?

Она немного ерзает.

– Не хотела, чтобы меня нашли.

Мои внутренности сжимаются, когда я задумываюсь о том, почему эта девчушка может прятаться с больной рукой здесь, вместо того чтобы бежать домой за помощью. И все же я решаю не делать поспешных выводов: не у всех дома так же дерьмово, как было у меня. Могло случиться все что угодно.

– Почему?

Она нервно кусает нижнюю губу.

– Папа запретил мне выходить из дома, и я не хотела, чтобы он разозлился, – затем она рукой утирает нос, и еще одна слезинка скатывается по ее щеке. – Я пришла сюда, чтобы подождать возвращения мамы.

Я понимающе киваю.

– Ну я уверен, что твой папа беспокоится о тебе. Мы должны вернуть тебя домой и найти того, кто мог бы осмотреть твою руку.

– Он будет сильно злиться, – ее губы дрожат.

Бедняжка перепугана до смерти. Не уверен только – из-за отца или собственного непослушания. Но она точно не может оставаться здесь в таком состоянии. Травмированная и напуганная, она попросту упадет с этого дерева.

– Как тебе такое: я не скажу твоему отцу, где нашел тебя, если он не спросит.

Девочка с любопытством меня разглядывает.

– То есть вы соврете?

– Нет, просто я думаю, что друзья должны уметь хранить секреты, а мы ведь теперь друзья, правда?

– Наверное.

– Ну хорошо, подруга, ты знаешь, что меня зовут Коннор, но как зовут тебя, я до сих пор не знаю.

Она поджимает губы.

– Я Хэдли.

– Приятно познакомиться, Хэдли. Раз у тебя болит рука, мне помочь тебе спуститься?

Хэдли быстро кивает.

Я объясняю ей, как безопаснее всего до меня добраться, затем она крепко обнимает меня за шею здоровой рукой, и мы начинаем аккуратно спускаться.

Оказавшись на земле, я ставлю Хэдли на ноги и сажусь перед ней на корточки. Мы находимся лицом к лицу, и то, как она смотрит на меня – словно я ее ангел-хранитель, – болью отдается в сердце.

– Как твоя рука?

– Болит, – ее голос совсем слабый и немного дрожит от боли. Теперь она прижимает руку к груди.

– Можно посмотреть?

Хэдли совсем крошка. Впрочем, я же не знаю, сколько ей лет и нормальный ли это вообще рост для ребенка, а может, я просто идиот.

– Ладно, – говорит она.

На ее руке я замечаю синяк и припухлость, но никаких очевидных признаков перелома.

– Ну выглядит не так уж и страшно, но, думаю, нам все-таки нужно вернуть тебя домой, чтобы твои родители удостоверились, что ничего не сломано. Где ты живешь?

Хэдли указывает на ферму Уолкоттов, что находится по ту сторону ручья.

– Твоя фамилия Уолкотт?

– Угу.

Я улыбаюсь. Хорошо, что они не продали свою ферму. Уолкотты были замечательными людьми. Миссис Уолкотт была близкой подругой моей матери. Когда мамы не стало, она приносила нам еду и следила за тем, чтобы у нас по-прежнему время от времени был пирог на столе. Я обожал ее и очень горевал, когда она тоже ушла в мир иной. Ее муж Тим умер где-то месяц спустя, и отец говорил нам, что это из-за разбитого сердца.

Жаль, у него не получилось последовать за мамой.

Собственных детей у Уолкоттов не было, но, очевидно, ферма перешла по наследству кому-то из их родственников.

– Я провожу тебя домой и прослежу, чтобы ты не поранилась снова. Пойдем или мне лучше отвезти тебя?

Хэдли волнуется, но я ни за что не позволю ей уйти в одиночку, когда она травмирована.

– Мы можем пройтись, – соглашается она.

– Хорошо, – я встаю и протягиваю ей руку.

Когда она хватается за мою ладонь, я улыбаюсь, понимая, что заслужил капельку ее доверия.

Мы идем по большей части молча, но затем я чувствую, что Хэдли начинает дрожать.

Я слишком хорошо помню это нежелание возвращаться домой из-за того, что родители будут ругаться. Сам много раз получал деревянной ложкой, потому что не возвращался до темноты, как просила мама.

– Как давно ты здесь живешь? – спрашиваю я в надежде отвлечь ее от мыслей о грядущем наказании.

– С рождения.

– Ага, и сколько же тебе лет?

– Семь.

Должно быть, ее родители переехали сюда сразу после моего отъезда.

– Кто твои родители?

– Мой папа занимается фермой. И мама тоже, а еще она учительница.

– Судя по всему, они хорошие люди.

Хэдли отводит взгляд, и у меня снова возникает очень странное чувство. Я привык доверять инстинктам. В армии при определении угрозы мне приходилось полагаться лишь на себя. И сейчас мне кажется, что в поведении этой девочки явно есть что-то подозрительное.

– Скорее всего, моих родителей нет дома, так что вы их не встретите.

Я киваю так, будто не вижу ее насквозь.

В детстве мне постоянно приходилось оправдываться, почему мои друзья не могут зайти в гости или почему учителям лучше не звонить домой. Мой отец спит, его сейчас нет, он работает в поле, он не в городе… Все что угодно, только бы отвести чужие взгляды от правды и избежать неприятных вопросов.

– Даже если это так, по крайней мере, я буду знать, что ты добралась в целости и сохранности.

– А можно мне иногда залезать на ваше дерево?

Я улыбаюсь ей:

– В любое время, малышка. Мое дерево – твое дерево. Если придешь в ближайшие пару дней, могу показать тебе два других укрытия, которые мы с братьями соорудили.

– Правда? Круто! – Хэдли сразу расцветает.

– Правда.

Мы подходим к дороге, и я вижу кого-то у машины. Ее темно-каштановые волосы волнами ниспадают по спине, из багажника она достает бумажный пакет. Когда она поворачивается, наши взгляды встречаются – и мое сердце замирает. Ее губы тоже раскрываются от удивления, а позабытые продукты валятся на землю.

Вот я и встретил женщину из своих снов. Мой ангел вернулся, только больше она не моя.

Не может быть! Этого не может быть!

С той ночи прошло уже восемь лет. Восемь лет моих попыток притвориться, что это был лишь сон.

Больше я его никогда не видела. Днями и ночами я высматривала его в толпе, приглядывалась к каждому водителю – все было напрасно.

Отчасти я была этому рада, потому что та ночь была одной из самых душераздирающих и невероятных за всю мою жизнь. Мне не следовало отдаваться ему, но меня душили сомнения по поводу предстоящей свадьбы с Кевином, а еще я отчаянно нуждалась в любви и нежности.

Я молила Бога помочь мне, сделать так, чтобы я больше его не увидела, ведь только так я могла найти силы простить себя за совершенные грехи.

Мне стоило догадаться, что я никогда не смогу их искупить, не смогу получить прощение, и его присутствие здесь – тому доказательство.