Коммандер Хансен замолкает в ожидании всеобщего внимания.

– Паттерсон и Колдуэлл пойдут первыми, так как за время службы у них родились дети. Затем будете выходить из самолета в алфавитном порядке. Как только отметились у меня, хватаете свои вещи, и чтобы я вас две недели на базе не видел, ясно?

– Так точно! – отвечаем мы хором.

Он опускает планшет и пристально разглядывает нас всех.

– И не заставляйте меня объяснять жене, почему я должен срочно уйти, чтобы забрать из тюрьмы под залог одного из вас, идиотов.

Некоторые смеются, но только не коммандер. Видимо, что-то подобное уже случалось. К счастью, не со мной.

Самолет приземляется, и, клянусь, я чувствую, как у всех сразу меняется настроение. Раз мы идем в алфавитном порядке, я буду выходить одним из первых, но в нашем отряде полно ребят с детьми. Пожалуй, пропущу их вперед, получу нагоняй от коммандера и припеваючи сойду на землю вместе с остальными одиночками.

Коммандер выкрикивает мое имя, но я остаюсь сидеть на месте. Его голос грохочет снова:

– Эрроуд! – он сердито смотрит на меня, но я лишь передергиваю плечами. – Боже милостивый, каждое гребаное назначение одно и то же! Ладно, я дважды называю фамилию, и тот, кто не поднялся, отправляется в конец очереди. Идиоты. Одни идиоты вокруг.

– Увидимся через несколько недель, – говорит Лиам, как только звучит его имя.

– Я обязательно приду попрощаться.

Он хлопает меня по груди.

– Не забудь.

Я снова слышу свое имя, когда все остальные уже прозвучали. Коммандер Хансен не выглядит довольным, но за его хмурым видом я замечаю скрытую гордость.

– Ты хороший человек.

– Тем детишкам не терпелось увидеть своих отцов.

Он кивает.

– Вот твои документы. Увидимся через четырнадцать дней.

Я тоже киваю, забираю бумаги и покидаю самолет.

Снаружи ярко светит солнце, и воздух здесь такой чистый. Пока я спускаюсь по трапу, к моей коже не липнет ни пыль, ни грязь.

– Эй, засранец!

На мгновение я замираю, а затем поворачиваюсь и вижу своего брата, которого здесь быть не должно.

– Шон?

Раскинув руки и широко улыбаясь, он идет мне навстречу.

– Рад видеть тебя целым и невредимым, – говорит Шон.

Мы обнимаемся и хлопаем друг друга по спине.

– Какого черта ты здесь делаешь?

– Подумал, что кто-то должен встретить тебя с последнего назначения.

– Ну я рад тебя видеть, – улыбаюсь я.

– И я рад тебя видеть, мелкий.

Может, я и самый младший, но уж точно не маленький. Самый низкий из нас Шон, но при этом у него самое большое сердце. Иногда мне хочется быть больше похожим на него.

– Знаешь, я ведь могу разрезать тебя от задницы до щеки секунд за десять. Правда хочешь поспорить?

– Не сегодня, – он хлопает меня по плечу, – я приехал не за этим.

– Да?

– Да, мы должны встретиться с Декланом и Джейкобом…

Меня охватывает легкое беспокойство. Обычно мы не собираемся всей семьей. Кажется, мы не виделись все вчетвером с тех пор, как я выпустился из учебного лагеря.

Мы с братьями погодки. За четыре года моя бедная мама родила четверых детей и провела следующие семь лет за воспитанием четверых мальчишек, не отличавшихся хорошим поведением. Мы с братьями были неразлейвода – особенно во всем, что касалось шалостей. Сейчас, правда, нас развело по разным сторонам, и видимся мы чаще всего по отдельности.

– А где вы встречаетесь?

Шон некоторое время молча сжимает челюсти и наконец тяжело вздыхает:

– В Шугарлоуфе[5]. Наш отец мертв. Пришло время вернуться домой.

– Теперь все кончено, – говорит Деклан, глядя на яму, в которой покоится гроб.

Мы находимся на старом кладбище, где однажды разбили несколько надгробий во время ночных посиделок у костра. Что сказать, мы были идиотами.

Вокруг тихо, воздух наполнен обычными для фермы запахами: немного навоза и дыма и гораздо больше – сожалений. Я думал, что теперь, когда отец мертв, мне станет лучше, но нет – я чувствую лишь гнев.

– Не все, – напоминает Шон. – Нужно еще решить, что мы будем делать с фермой.

– Сожжем, – бесстрастно говорю я.

Одно только нахождение здесь вызывает у меня нервный зуд. Кажется, будто он все еще где-то здесь: наблюдает за нами и готов в любой момент обругать или пустить в ход кулаки. А тайна, которую мы все храним из-за него? Черт, кажется, она снова пытается меня задушить.

– Коннор прав. Хотя лучше было бы сжечь ее прямо вместе со стариком, – присоединяется Джейкоб.

Я мысленно соглашаюсь с ним. Когда-то наш отец был хорошим человеком. Он любил своих мальчиков, жену и ферму, всей душой отдавался семье и любимому делу. Но затем мама умерла, и мы в одночасье потеряли обоих родителей.

Пропал тот добрый, веселый и трудолюбивый мужчина, научивший меня кататься на велосипеде и рыбачить. На смену ему пришел беспросветный пьяница, для выражения ярости использовавший кулаки.

Боже, как же он был зол. На всех и все вокруг. По большей части на меня и братьев, ведь мы напоминали ему о женщине, которую он безумно любил и которую Бог слишком рано у него забрал. Как будто мы не горевали по лучшей маме на свете.

– Эта ферма, – качает головой Деклан, – единственное, что папаша нам оставил, и она стоит миллионы. К тому же здесь развеян прах мамы. Нам нужно, как и раньше, проявить терпение и попытаться продать ее. Или, может, кто-то из вас хочет здесь поселиться?

– Черта с два!

Не хочу иметь с этой гребаной фермой ничего общего. Поскорее бы избавиться от нее, чтобы больше не было повода возвращаться в Шугарлоуф.

Братья хмыкают, потому что согласны со мной.

– Хорошо, тогда мы все должны встретиться с юристом в течение недели, чтобы продать ее к чертовой матери.

Не сомневаюсь, что Деклан уже подготовил почву для того, чтобы мы могли уехать отсюда как можно скорее. У каждого из нас есть причины избегать этого городка.

Вчетвером мы садимся в машину Шона и отправляемся обратно к дому, но не доезжаем и тормозим у самого въезда на ферму.

Деревянные столбы, поддерживающие вывеску, на которой выжжена наша фамилия, иссохлись от старости, но все еще крепко стоят в земле. Я пытаюсь заглушить воспоминания о мамином голосе, но они накатывают так мощно и стремительно, что я не могу сопротивляться – и вот мне снова восемь.

– Хорошо, теперь скажи мне, что мы знаем о стрелах?

Я тяжело вздыхаю, когда она приподнимает бровь в ожидании ответа.

– Мам, дома новая игра от «Нинтендо», я хочу играть.

– Тогда тебе лучше ответить побыстрее, Коннор. Что мы знаем о стрелах?

Я отложил деньги, подаренные на последний день рождения, но их не хватило, поэтому на игру мне пришлось одолжить у Джейкоба. Он такой противный: заставил меня взамен делать за него работу по дому целых полгода. Но зато у меня теперь есть новая игра про Марио. Очень хочется сыграть в нее поскорее, и плевать мне на эти стрелы.

Мама скрещивает руки на груди.

– Почему мы должны говорить это каждый раз? – спрашиваю я.

– Потому что это важно. Семья – вот что имеет самое большое значение в жизни, без нее у тебя не останется ничего. Когда мы пересекаем границу нашей фермы, мы дома. Мы с теми, кто любит нас, и здесь, мальчик мой, для тебя всегда найдется место.

Моя мама лучше всех. Руки чешутся поиграть поскорее, но еще больше хочется порадовать ее. Я люблю радовать маму.

– Нельзя выстрелить, не сломав лук, – бурчу я.

Я злюсь, потому что она постоянно заставляет меня повторять эти слова.

Мама улыбается:

– Верно. А почему это важно?

– Ма-а-а-а-ам, – хнычу я, ведь игра не ждет.

– Не мамкай мне! – цыкает она. – Почему это важно?

– Потому что, если не сломаешь лук, не продвинешься дальше, а стрела всегда должна стремиться вперед.