Кунгурские «сказы» сохранили некоторые подробности плавания флотилии по Вагаю. Казаки «в трудности» поднялись вверх по течению реки, никого не нашли там и к вечеру вернулись к устью.

Где-то вблизи устья Вагая Ермак разбил свой последний лагерь. Много лет спустя историки попытались уточнить местоположение этого лагеря. Они вели поиски с применением самых совершенных средств. Результаты превзошли все ожидания. Аэрофотосъемка устья Вагая позволила обнаружить на реке пересохшую излучину, некогда служившую главным руслом. Возникло предположение, что в XVI веке казаки остановились в излучине Вагая. Однако эта гипотеза плохо согласуется с письменными источниками и картографическим материалом.

Соратники Ермака помнили, как вместе со своим вождем они по Иртышу «доидоша близь Вагайского устья и заночевали на Перекопи». Тобольские разрядные записи подтверждали, что казаки «на Вагайской перекопа стали начевать на острову».

Где же располагалась памятная для ермаковцев «перекопь»?

Никто не мог знать УТОГО лучше, чем Семен Ремезов. Ему пришлось составить первый чертеж местности, прилегавшей к Иртышу. Недалеко от устья Вагая Иртыш извивался подобно змее. Старательно вычертив излучину на своей карте, Ремезов записал также и ее название «Вагайская лука». У самого основания излучины Иртыша он наметил тонкую цепочку проток, над которой пометил: «Перекопь Ермака». Ремезов не сам придумал это название. Его употребляли источники, составленные в самом начале XVII века. «Язык земли» запечатлел в себе память о последней стоянке Ермака.

Тобольский картограф слишком буквально понял название «Перекопь Ермака». В своей «Истории» он записал, будто предводитель казаков, достигнув Агитской луки на Иртыше, «чрез волок (у основания луки) перекопь учинил и до усть Вагая реки» прошел. На самом деле у казаков не было ни возможности, ни нужды в том, чтобы копать канал на месте волока в излучине Иртыша.

Казакам пришлось идти на веслах много часов, преодолевая сильное течение. Не найдя никого в верховьях Вагая, они вернулись на Иртыш. Последний поход Ермака близился к концу.

Днем все небо затянулось грозовыми тучами. К вечеру хлынул ливень. Люди промокли до нитки. Надвигалась буря, и Ермак велел кормчему искать место для стоянки, едва струги обогнули Вагайскую луку. Казаки попали в давно знакомые им места. Длинный ров, прорытый у самого основания луки, сулил надежное убежище тем, кто вздумал бы переночевать на «острове». Для казаков Вагайская лука была памятным местом. Именно здесь они врасплох напали на Маметкула и среди ночи пленили лучшего из полководцев Кучума.

С тех. пор прошло более.двух лет. Из пяти сотен каза-, ков уцелела одна. Но даже с горстью закаленных бойцов Ермак внушал врагам страх. Отряд только что прошел победным маршем до южных рубежей Сибирского «царства», повсюду громя врага. Никто не ждал того, что К.у-чум после всех поражений рискнет вновь помериться силами с пришельцами.

Разбивая лагерь, Ермак не знал, что всего лишь в нескольких верстах от «острова» затаилось в засаде целое татарское войско.

Летописцы сочинили немало небылиц по поводу ло-следнего ночного боя. Хан Кучум долго.колебался, прежде чем отважился помериться силами с Ермаком. В его войске будто бы был смертник, осужденный на казнь. Его-то хан и послал на разведку в казачий лагерь. Смертник прокрался за перекоп и сумел украсть у спящих пищаль.

Позднее летописцы украсили этот рассказ новыми впечатляющими деталями. Кучум будто бы дважды посылал смертника в казацкий лагерь и отдал приказ о нападении лишь после того, как лазутчик стащил у спящих три пищали и три вязни. (Вязиями называли ремни, на которых держалось оружие.)

На самом деле не мифический смертник, а тьма и непогода позволили татарам осуществить внезапное нападение на ермаковцев.

С историей последнего боя на Иртыше связано одно из тех открытий, которые мгновенно меняют все привычные представления. Любое повествование о сибирской экспедиции завершается картиной полной гибели отряда Ермака, окруженного татарами.

Привычное представление заколебалось после того, как историки нашли в архивах древний список синодика. Тщательное сопоставление вновь найденного текста с поздней летописной копией обнаружило обстоятельства, казавшиеся почти невероятными.

Первый синодик был составлен в то время, когда тобольские ветераны прилежно записали свои «речи» – воспоминания на архиепископском дворе. Дьяки Киприа-на переписали «речи», придав им форму поминальной записи. В составе поминально]! книги первой половины XVII века синодик сохранился до наших дней. О чем же поведали участники последнего боя?

хИ подсмотреша нечестивый (воины Кучума) и напа-доша на станы их (казаков) нощшо, и (казаки) ужасну -ишся от нечестивых и в бегство приложиишся, а иным (суждено было остаться) на станах побитым и (так) кровь свою пролиша Яков, Роман, Петра два, Михаил, Иван, Иван и Ермак».

Казакам пришлось пережить в Сибири немало отчаянных и трагических, моментов. Но гибель предводителя навсегда осталась для них самым тяжким и мучительным воспоминанием. Об этом эпизоде они говорили мало и неохотно. Что бы то ни было, ветераны изложили историю последнего боя кратко, но с полной правдивостью и откровенностью. Разбуженные среди ночи, они бежали на стругах прочь, а их предводитель с немногими соратниками остался лежать на берегу.

Когда архиепископский книжник взялся за составление летописи, его не удовлетворил бесхитростный рассказ ветеранов. Выходило так, что казаки, подвергшись нападению Кучума, бросились к стругам, груженным добычей, и бросили на берегу своего вождя. Летописец взялся придать рассказу более благопристойный вид. Очинив перо, он старательно вымарал из синодика все сведения о бегстве казаков и записал свою версию того, что произошло:

«Поганые же подсмотриша их (казаков) и нападоша на станы их нощию (…) и там все (казаки) избиены бы-ша. И на том деле убиенным Ермаку,, еже изволи им бог живот скончати, вечная память большая и возглас большой».

При составлении летописи книжник повторил сведе-.ния из исправленного синодика: «прииде на воинов смерть и та ко живота своего гознуша, убиени быша». Но ему надо было объяснить, как узнали о разгроме Ермака те, кто вернулся на Русь. Для этого летописец вставил в свой текст не совсем к месту фразу о том, что все ерма-ковцы погибли, «токмо един казак утече». Он и доставил ужасную весть в Кашлык.

Выдумку тобольского книжника повторили все последующие сибирские летописцы, а затем Семен Ремезов.

В последнем походе с Ермаком была примерно сотня казаков. Из похода вернулось девяносто.

Никто не мог знать в точности, что произошло на Ва-гайской луке в ту ночь, когда разыгралась буря. Ясно лишь одно. Если бы казаки поддались панике, разгром и истребление отряда были бы неизбежны. Этого не произошло. Коль скоро почти вся сотня в обстановке внезапного ночного нападения смогла погрузиться на суда и сняться с якоря, из этого следует, что отряд отступил, сохранив порядок.

Жизнь, полная риска и опасностей, приучила казаков к осторожности. Подозрения насчет их беспечности неосновательны. Свои «пологи» казаки ставили подле борта корабля. У каждого бойца был свой кормчий и свое место на струге. Едва начался ночной переполох, казаки в мгновение ока оказались на своих судах.

В то время как архиепископские дьяки взялись за составление летописи, в Тобольске жили не только старые ермаковцы, но и татары, некогда сражавшиеся на стороне Кучума. Их воспоминания о последних минутах Ермака так заинтересовали летописца, что он включил их ^сказку» в текст своего сочинения. Строгановский придворный историограф переписал эту «сказку» из ранней летописи в неизменном виде:

«Впоследствии же некие от язык (местных татар) глаголют о том, яко воспрянул тут храбрый ваш воин Ермак от сна и увидел дружину свою, от нас (татар) побивае-му… и побежал в струг и не мог добраться до своих, понеже те были уже в дальнем расстоянии, и тут ввергся в реку и утопе».