— А если нам последовать за тобой?

— Полковник, я уже мертва, — спокойно молвила машина и открыла огонь из своей единственной исправной батареи «Хеллбор». Батарея с удивительной меткостью изрыгала плазму, методично поджигая танки наемников. — Вы не в состоянии этому воспрепятствовать. Но вы можете — и обязаны — сохранить командование, чтобы завершить уничтожение противника.

— Прошу тебя, Ника!., — прошептала Гонсалес сквозь слезы, уповая на невозможное.

— Я не властна над своей судьбой, — тихо проговорило сопрано, — да и не хотела бы ее менять. Я обещала Полу, что остановлю врага. Дайте мне слово, что поможете мне сдержать это обещание.

— Хорошо… — прошептала Консуэла. Члены экипажа, разместившиеся ниже ее, тоже всхлипывали. Она сердито утерла глаза.

— Спасибо, полковник. — Ответ машины прозвучал ясно и собранно.

Гонсалес остановила свой танк и приказала батальону покинуть место последнего сражения Ники.

Разведывательные спутники посылали на дисплеи до ужаса отчетливую картинку. Консуэла в унынии наблюдала, как Боло «Непобедимый», установка два-три-Бейкер-ноль-ноль-семь-пять-эн-кей-и рвется вперед сквозь вражеский огонь. Некоторые танки наемников, прежде чем погибнуть, успевали выпустить заряды, прожигавшие в керамической оболочке Ники огромные дыры. Их «Хеллборы» были не столь мощными, однако у нее оставалась всего одна плазменная батарея, тогда как противник поливал Нику плазмой со всех сторон, приближая ее гибель. Ее магазинные пушки палили не переставая, бронемашины пехоты и десантные стингеры взрывались и сыпались с неба огненным дождем, противопехотное оружие сеяло смерть. После прямого попадания в переднюю подвеску она сбросила рассыпавшиеся гусеницы и рванулась вперед на голых катках. Прямо по ее ходу из укрытия выскочила «Пантера», и Ника, мгновенно поменяв направление, раздавила танк как ореховую скорлупу.

То был титан, левиафан, изрыгающий лавины огня, умирающая львица, разящая гиен. Настал момент, когда даже разведывательные спутники утратили способность что-либо видеть сквозь клубы дыма, окутавшие поле боя. Экран показывал только дым, но, даже если бы на него вернулась четкая картинка, Консуэла Гонсалес ничего не смогла бы разглядеть: слезы застилали ей глаза. То, что она успела увидеть, она поклялась не забывать никогда. Этого не смог бы забыть никто. В наушниках Консуэлы звучало мелодичное сопрано Ники, мужественно встречавшей смерть, — то была последняя строфа из любимого стихотворения Пола Меррита. Казалось, ее любимый еще жив и способен внимать простым волшебным словам.

Предатель

Холодный, пронизывающий до костей зимний ветер завывал, пока гигантский транспорт грохотал по долине со скоростью пятьдесят километров в час. Его поддерживали восемь независимых подвесок, четыре спереди и четыре сзади, расположенных по всей ширине его гигантского корпуса, и каждая гусеница шириной в десять метров глубоко уходила в почву долины. Плотное облако пыли — тальковой, мелкой, абразивной и удушающей, как смерть, — поднималось из-под колес на высоту пяти метров, но тридцатиметровая башня движущейся горы выталкивала свой Хеллбор из клубящегося кокона. Несмотря на все свои размеры и мощь, он двигался с неземной бесшумностью, и единственными звуками были завывание ветра, мягкое урчание приводов с термоядерным двигателем, скрип ходовой части и приглушенный стук звеньев гусениц.

Боло двигался вперед, сенсорные головки поворачивались, и земля дрожала от его приближения. Он с угрожающим видом катился сквозь густой дым и зловоние взрывчатки, меняя курс только для того, чтобы избежать самых глубоких воронок и искореженных останков боевых машин пришельцев. В большинстве мест эти обломки лежали только по одному или по два; в других они громоздились в разрушенных брустверах так густо, что обойти их было невозможно. Когда так происходило, жуткая тишина передвижения Боло растворялась в пронзительном визге сокрушаемого металла, когда он устремлялся прямо вперед, давя его своими тринадцатью тысячами тонн смерти и разрушения.

Он достиг препятствия, слишком большого даже для него. Только наметанный глаз мог бы распознать в этом растерзанном и изуродованном трупе еще один Боло, развернутый бортом, чтобы преграждать врагу путь даже после смерти, разбитый Хеллбор все еще нацелен в долину, люки ракетных отсеков открывали взору пустые колодцы шахт, в которых закончились боеприпасы. Пятнадцать вражеских машин лежали мертвыми перед ним, безмолвное свидетельство жестокости его последнего боя, но живой Боло даже не остановился. В этом не было никакого смысла, поскольку раскаленный корпус мертвого Боло из дюраллоя излучал ненужное тепло от вышедшего из строя термоядерного реактора, который его и выпотрошил. Даже его невообразимо хорошо бронированный центр выживания не смог бы уцелеть, и живой Боло просто изменил курс, чтобы протиснуться мимо него. Вулканическая скала завизжала как от боли, когда движущийся бронированный бок оцарапал склон скалы с одной стороны, а мертвый Боло содрогнулся с другой, когда вес его собрата отбросил его в сторону.

За последние тридцать километров движущийся Боло миновал четверых погибших товарищей по бригаде, и сам не остался неповрежденным. Два его бесконечных повторителя правого борта были превращены в искореженные обломки, от попаданий энергетического оружия расплавленные брызги дюраллоя стекали по по гласису и застывали, как слезы боли, треть кормовых сенсорных решеток была снесена в результате близкого попадания, а его передний гусеничный щит правого борта

заклинило в нижнем положении, погнутый и разорванный вражеским огнем

. На его башне был опознавательный код 25/D-0098-ART и обнаженный золотой меч командира батальона, но он был один. Уцелело еще только одно подразделение его батальона, и это подразделение находилось впереди, за пределами этой задушенной смертью долины. Он был где-то там, двигаясь даже сейчас по бездорожью и безводным пустошам планеты Камлан, и линейное подразделение ART постоянно грохотало в поисках его.

Приближаясь к своей непосредственной цели, я запрашиваю свою инерциальную навигационную систему. ИНС — не самый эффективный способ определить мое местоположение, но вся орбитальная сеть Камлана, включая разведывательные и навигационные станции, а также ретрансляторы связи, погибла при первом ударе противника, и ИНС вполне достаточна. Я подтверждаю свои текущие координаты и двигаюсь вперед, наконец-то покидая долину.

То, что лежит передо мной, когда-то было неглубокой чашей плодородной зелени среди лавовых полей; теперь это почерневшая яма, и, когда я смотрю в передние оптические датчики на руины города Морвиль, я ощущаю ужас массовой гибели людей. Больше нет необходимости спешить, и я уделяю первоначальному осмотру целых 6,007 секунды. Я не ожидаю никаких угроз, но мои записи с места происшествия будут бесценны для судебных дознавателей, которые, как я знаю, будут созваны для вынесения приговора моей бригаде. Я осознаю свой собственный страх перед вердиктом этого суда и его последствиями для всех Боло, но я линейное подразделение. Как бы горько ни было, это тоже мой долг, и я не отступлю от него.

Я уже наблюдал, какие огромные потери понесла рота "С", отступая с боями вверх по долине Блэк-Рок. Машины противника по отдельности меньше, чем Боло, в диапазоне от 500,96 стандартных метрических тонн до не более чем 4982,07 тонн, но тяжело вооружены для своих размеров. Они укомплектованы экипажами, не осознают себя, и противник потерял многих из них. На самом деле, я оцениваю совокупный тоннаж его потерь в одной только долине Блэк-Рок как эквивалентный, по меньшей мере, трем полкам Боло. Нам еще предстоит определить происхождение этого Врага или мотивы его нападения на Камлан, но бойня, которой он добровольно подверг свой личный состав, является убедительным доказательством его решимости… или фанатизма. Точно так же, как разрушенные, усеянные телами улицы Морвиля являются достаточным доказательством его свирепости.