Вьюга выдохнула снег в холодное стекло. Дом скрипнул от порыва ветра.

– Что? – переспросил я.

– Я ничего не говорил,– ответил Чарли Симмонс. Он стоял у камина, потряхивая воздушную кукурузу на решетке.– Ни единого слова.

– Черт возьми, Чарли, я же слышал…

Я зачарованно смотрел, как снег падает на далекие улицы и пустые поля. В такие ночи к нашим окнам приходят белоснежные призраки, а потом улетают и теряются.

– У тебя богатое воображение,– сказал Чарли.

"Разве? – подумал я.– Неужели у зимы есть голос? Может быть, это язык ночи, времени, снега? Что за нить протянулась из вьюжной тьмы к моей душе?"

Не было ни луны, ни фонаря, но по стеклу пролетали бледные тени, словно от целой стаи голубей.

Может, это снег шепчет за окнами, или прошлое, средоточие времен и надежд, похороненных и отринутых, наконец, обрело голос?

– Боже мой, Чарли… Сию минуту, хоть присягнуть, я слышал, как ты сказал…

– Что я сказал?

– Ты сказал: "Загадай желание".

– Разве?

Он засмеялся, но я не обернулся. Стоял, смотрел на снег и говорил, не в силах молчать…

– Ты сказал: "Это особая, замечательная, небывалая ночь. Загадай самое заветное, самое небывалое желание за всю твою жизнь, из самой глубины сердца. И оно исполнится". Вот что я слышал.

– Ничего подобного,– в стекле я видел, как он покачал головой.– Послушай, Том, ты битых полчаса смотришь на снегопад, вот тебе и мерещится. Это говорил огонь в камине. Желания не исполняются, Том. Или…– тут он прервался и добавил изумленно,-бога ради, Том, неужели ты и вправду что-то слышал? Садись. Выпьем.

Воздушная кукуруза начала потрескивать. Чарли разлил вино, но я не прикоснулся к бокалу. Снег все так же обдавал окно своим бледным дыханием.

– Почему? – спросил я.– Почему мне послышалось именно желание? И если не ты сказал это, то кто же?

"Кто? – подумал я.– Что там, снаружи, и кто мы сами? Два бывших писателя, одинокие; друг пришел ко мне скоротать ночь. Оба слишком любим толковать о призраках, спиритизме, тароте и телепатии. Старые приятели – мы с полуслова понимаем друг друга, шутим, подкалываем, дурачимся.

Но вот что-то пришло оттуда, снаружи, и положило конец шуткам, стерло улыбки. Похоронило наш смех…"

– "Почему?" – повторил Чарли, пристально глядя на рождественскую елку в красных, синих и зеленых огоньках. Он отхлебнул вина и перевел взгляд на меня.– Отчего-то считается, что именно эта ночь создана для желаний. Да, это ночь Рождества, вотвот исполнится рождение Христово. И праздник, и зимнее солнцестояние\ приходятся на.одну неделю, удостоверяя, что Земле предстоит ожить. Зима исчерпала себя, и время теперь начнет карабкаться вслед за Солнцем, все выше и выше. Потому-то все и верят, что эта неделя – особенная.

– Да…– пробормотал я в ответ, размышляя о древних временах, когда пещерный человек обмирал, стоило наступить осени. Солнце притухало, и эта полуобезьяна тосковала и выла до тех пор, пока мир не начинал просыпаться от белого сна, обещая тепло и возрождение вселенной.-Да, особенная…

– Так вот…– Чарли легко прочел мои мысли.– Христос – это обещание весны, не так ли? Посреди самой длинной ночи наступает потрясение Времени, Земля вздрагивает и разрешается мифом. "С Новым Годом!" – возвещает этот миф. Но ведь Рождество не совпадает с Новым Годом, это – день рождения Христа, когда его дыхание, сладкое и пряное, смешивается с нашим в зимнюю полночь" обещает новую весну. Так что дыши поглубже, Том.

– Заткнись!

– В чем дело? Ты что, снова слышишь голоса?

Да! Я снова повернулся к окну. До утра Его рождения оставалась всего минута. "И тогда,-испуганно подумал я,-наступит час чистейший и чудеснейший, час исполнения желаний".

– Том…– Чарли тронул меня за плечо, но я не обратил внимания: я слишком глубоко задумался, слишком замечтался.

"Неужели эта ночь и вправду особая,– думалось мне,– неужели святые духи странствуют в ночи вместе с метелью и в этот заветный час исполняют наши желания? Если я что-то загадаю про себя – разве эта ночь предшествия, эта древняя метель и этот странный сон не усилят его вдесятеро?"

Я крепко зажмурился. В горле пересохло.

– Не надо…– сказал Чарли, но слова уже рвались с моих губ. "Сейчас,– думал я,– вот сейчас, пока чудесная звезда еще горит над Вифлеемом".

– Том,– выдохнул Чарли,– Христа ради…

"Да, Христа ради",– подумал я и сказал:

– В этот час я хочу…

– Нет! – Чарли попытался зажать мне рот.

– … чтобы мой отец снова ожил. Пожалуйста, сделай так. Каминные часы пробили десятикратно и еще дважды.

– О, Томас…– тихо сказал Чарли. Ладони его опали с моих плеч.– Ох, Том…

Вьюга стукнула в окно, залепила его снегом, словно смертным саваном.

Дверь сама собою распахнулась.

Снег влетел в комнату.

– Какое ужасное желание, Том. И ведь… это может сбыться.

– Может сбыться! – я метнулся к распахнутой двери – она манила, как отверстая могила.

– Не надо, Том,– снова сказал Чарли.

Дверь хлопнула позади меня. Я выскочил из дома и побежал. Боже мой, как я бежал!

– Том, вернись! – голос Чарли терялся во вьюжной белизне.– Ради бога, н е н а д о!

А я бежал и бежал через ночь, совершенно обезумев, невнятно бормотал, убеждая сердце биться быстрее, гнать кровь по жилам, а ноги – бежать и бежать.

"К нему! К нему! – думал я.– Туда! Пусть это случится.

Пусть воплотится мое желание. Туда, на это место!"

И тут зазвенели, возвещая Рождество, запели, загомонили все колокола по всему заснеженному городу, и звоны окружили меня, подгоняли, тянули, а я все бежал к своей безумной цели.

"Идиот! – подумалось мне.– Вернись! Он же умер!"

А что, если все-таки ожил, всего на один этот час, и будет ждать меня, и не дождется?

Я оказался в поле, без шляпы, без пальто, но разгоряченный бегом, с лица моего при каждом шаге осыпалась соленая маска и тут же намерзала снова, а счастливый перезвон относило кудато, и он там терялся.

Вьюга была со мною до самого конца пути, до самой темной стены.

Кладбище.

Я остановился у тяжелых чугунных ворот и оцепенел, глядя сквозь прутья.