И вот солдаты в пути... Идут далеко от обжитых деревень. Идут шоссейными и проселочными дорогами, идут просеками соснового леса. Проходит день, за ним другой, а обещанного лагеря все нет и нет.

Через два дня части обеих бригад разместили снова во французских деревнях, по тем же чердакам и сеновалам, только эти деревни находились далеко в тылу. Не успели люди разместиться, как было получено распоряжение построить роты для зачтения им приказа генерала Лохвицкого. В приказе говорилось, что на месте нового расквартирования части дивизии должны приступить к занятиям по боевой подготовке, так как им надлежит скоро выступить на фронт.

Этот приказ заставил солдат насторожиться, ибо он расходился с уверениями генерала Лохвицкого о том, что дивизия в ближайшее время на фронт отправлена не будет.

Прошел день, другой; новые приказы не поступали; офицеры в ротах не появлялись; несмотря на приказ, солдаты на занятия не выходили: одни отдыхали, другие целыми ротами помогали французским крестьянам в поле.

По вечерам снова звучали полковые оркестры, как это [81] было в первые дни после выхода с боевой линии фронта. Пользуясь заслуженным отдыхом, солдаты продолжали живо интересоваться революционными событиями, происходившими на их родине.

Представители солдат — члены будущих комитетов — непрестанно занимались разъяснительной работой. С повестки дня солдатских собраний не сходили три вопроса, поставленные перед генералом Лохвицким. Ежедневно проходили заседания пока еще не оформившихся солдатских комитетов, переговоры со старшими офицерами дивизии, встречи представителей частей дивизии.

Наконец начались собрания частей всей дивизии. На них бурно обсуждали приказ начальника дивизии о подготовке к выступлению на фронт. Генерал Лохвицкий не сдержал своего слова. Вместо обещанного удовлетворения просьбы солдат, изложенной ему делегатами, он издал приказ о боевой подготовке. Солдаты правильно расценивали этот приказ как попытку подавить их революционные настроения жестким режимом.

Руководители солдат разъясняли им, что наступлению командования они должны противопоставить высокую организованность и сплоченность. Просьбы солдат о создании солдатских комитетов становились все настойчивее и категоричнее.

Генерал Лохвицкий вынужден был обратиться к генералу Палицыну за разъяснением: как быть? можно ли допускать в частях организацию комитетов?

Генерал Палицын в свою очередь обратился к русскому верховному командованию со следующей телеграммой:

«Начальники бригады запрашивают о возможности допущения в полках комитетов. Сведения доходят сюда только из газет, смущают людей, выведенных теперь из боевой линии. Не откажите дать приказ и не полагаете ли, что надо предварительно спросить высшее французское командование, которому войска подчинены. Сообщите, какие вопросы подлежат ведению комитетов, если таковые будут установлены, и на каких началах они должны быть составлены...»{16}.

Генерал Палицын не хотел допустить организацию комитетов в частях русских войск во Франции, хотя положение о комитетах в войсковых подразделениях и полках и «Декларацию прав солдата» он хорошо знал, получив [82] эти документы еще 16 апреля. Запросы Палицына в ставку не успокоили людей. Приказ Лохвицкого о подготовке к выступлению на фронт накалял обстановку.

Начавшаяся открытая борьба между революционно настроенными солдатскими массами и реакционным командованием русских войск во Франции выдвинула из солдат политически развитых и активных руководителей, таких, как Глоба, Гусев, Ткаченко, Дворецков, Волков, Быстров и другие. Выражая надежды и чаяния солдат, они стали самыми популярными людьми в дивизии. С большой энергией они проводили подготовку к празднованию Первого мая и без разрешения начальства намечали и обсуждали по частям и бригадам состав делегации для посылки к Временному правительству в Россию.

Принимало соответствующие контрмеры и русское военное командование. В середине апреля начальник дивизии генерал Лохвицкий созвал совещание, на котором присутствовали все старшие офицеры дивизии и представитель французского командования Лелонг. На совещании был поставлен вопрос о разоружении 1-й бригады, как революционного ядра дивизии.

В ходе борьбы солдат 1-й русской дивизии за свои права произошла соответствующая расстановка сил среди самих солдат дивизии. Наиболее революционно настроенным соединением дивизии являлась 1-я бригада. Выделившееся с началом революции в России ядро руководителей солдатской массы в 1-й бригаде включало в себя и немногих членов РСДРП(б), как Быстров и Савин, и беспартийных, но политически развитых солдат, унтер-офицеров, преимущественно из рабочих, таких, например, как Волков, Ткаченко, Глоба, Козлов, Чашин, Афиногенов и другие.

Это революционное ядро вело среди солдат 1-й бригады большую разъяснительную работу и руководило всеми массовыми выступлениями солдат бригады.

По-иному сложилась обстановка в 3-й бригаде. Там с первых дней революции к руководству солдатским движением пришли представители соглашательских партий — меньшевики и эсеры. Они стали, прикрываясь революционными фразами, умело проводить соглашательскую политику, насаждать в бригаде реакционную идею «оборончества». Поэтому революционное сознание значительной части солдатской массы 3-й бригады заметно [83] отставало от революционного сознания солдат 1-й бригады.

Этим не преминуло воспользоваться командование русских войск во Франции: оно сделало отсталых и обманутых солдат 3-й бригады орудием своей реакционной политики.

Учитывая реально сложившуюся обстановку в дивизии, совещание старших офицеров дивизии приняло решение: 1-ю бригаду, вышедшую из повиновения, разоружить с помощью французских невооруженных солдат, которых под видом отпускников послать в места расположения рот бригады. Для этого разрешить 1-й бригаде праздновать день Первого мая и вывести ее на плац-парад баз оружия.

Полки 3-й бригады, как благонадежного соединения, на парад не выводить, а передислоцировать в другие, более отдаленные от 1-й бригады населенные пункты.

Таким образом, план генерала Лохвицкого сводился к тому, чтобы во время празднования 1-й бригадой Первого мая французские солдаты-»отпускники» захватили оружие бригады и взяли под свою охрану всю ее военную технику и имущество.

Но генерал Лохвицкий просчитался. Солдаты-»отпускники», прибывшие в расположение 1-й русской бригады, растворились среди русских солдат и выдали им тайну генерала Лохвицкого.

1 мая в 9 часов утра роты полков 1-й бригады стали собираться на западной окраине деревни Конжи. Во главе рот 2-го полка шли офицеры и выборные делегаты солдат. При полном вооружении, с красными знаменами части полков выходили на плац и выстраивались на заранее отведенном месте.

1-й полк на парад прибыл тоже с оружием, но без офицеров. Они, вопреки приказу генерала Лохвицкого, демонстративно отказались принять участие в празднике.

Командир 2-го полка полковник Иванов был очень удивлен, увидев 1-й и 2-й полки в полном вооружении. Он понял, что план Лохвицкого разоружить солдат 1-й бригады провалился.

Тем не менее офицеры 2-го полка, прибывшие на праздник, остались на месте и держали себя с достоинством, не подавая ни малейших признаков какого-либо беспокойства. [84]

Трибуна была украшена лозунгами, большими алыми знаменами. Вот на трибуну поднялся солдат Гусев.

— Мы, солдаты, рабочие и крестьяне, — сказал он, — первый раз открыто празднуем день Первого мая... Буржуазия жестоко расправлялась с нашим народом, душила революцию. В тысяча девятьсот пятом году царь и его министры всю Россию залили кровью, потому что рабочие восстали за свои права, а крестьяне — за землю. Теперь нет в России царя... Но идет революция! Революция — война более тяжелая, чем та, которую ведет сейчас буржуазия всех стран. Победа революции зависит от нас, вооруженных солдат, и народа. Поклянемся же, что, пока революция не победит, оружия у нас никто не возьмет...