Он закатывает глаза к потолку, будто ищет помощи у высших сил. Мне это очень нравится.

Я наблюдаю, как медленная ухмылка расползается по его лицу, а он закусывает уголок нижней губы.

— Они, как и всё остальное в тебе, выглядят отлично, – произносит он нарочито медленно. Теперь он покашливает, когда я краснею, не отрывая от него глаз. — Но…о чём ты спрашивала?

Я теряю нить, забывая собственные слова. Но, оглядев комнату, наконец вспоминаю, где нахожусь – а значит, и вопрос.

— Как ты познакомился с Сарой и Калебом?

Бо откидывается на диван, пальцы бесцельно теребят свободный воротник рубахи.

— Мы с Калебом встретились через общего друга лет шесть назад. А в этом году снова пересеклись из-за работы. Он хороший парень. А ты?

— Я знаю Сару всю жизнь. Наши мамы были лучшими подругами в школе, и обе случайно забеременели в выпускном классе. Они растили нас вместе, как почти родных сестёр.

— Значит, Калеба ты знаешь с…

— С девятого класса, да, – перебиваю я. — Мы ходили в одну школу. С тех пор я вечный третий лишний.

— Третий лишний, – повторяет он. Его улыбка кривится. — Я хотел спросить, пришла ли ты с кем-то, но перефразирую: есть ли кто-то, кто может набить мне морду за то, как я на тебя только что смотрел?

— Нет, – прикрываю улыбку пальцем, проводя костяшками по губам, прежде чем снова собраться. — Никого. Ни здесь, ни в любой другой комнате.

Звучит куда более двусмысленно, чем я планировала, но это работает мне на пользу – его ухмылка расползается, а взгляд на секунду цепляется за мои губы.

— В любой комнате, – кивает он, слегка приподняв подбородок. — Запомню.

— А у тебя? Есть девушка, о которой мне стоит знать?

Он смотрит так, будто я оскорбила его самим вопросом.

— Нет!

— Парни в отношениях иногда ведут себя так, будто абсолютно свободны, – парирую я. Мой бывший, например, часто так делал.

— Справедливо. – Он успокаивается. — Нет, никакой девушки. Ни здесь, ни в любой другой комнате, – дразнит он.

— Ладно, – устраиваюсь поудобнее, слегка выгибаю спину – грудь приподнимается, и Бо на секунду задерживает на этом взгляд. — Тогда…расскажи о себе. Кто ты?

— Почему этот вопрос всегда звучит так устрашающе? – он проводит костяшками по щеке, большим пальцем скользя вдоль линии челюсти.

— Потому что человеческий опыт нельзя уместить в пару предложений. Но всё равно вежливо попытаться.

Он кивает, бросает на меня взгляд – любопытный, будоражащий, такой естественный для него, что у меня учащается пульс.

— Ну что ж, – начинает он. — Мне двадцать девять. Я финансовый аналитик. – Поднимает руку, будто предупреждая мой вопрос. — Да, захватывающий выбор карьеры, но мне правда нравится. – Почёсывает нос большим пальцем. — Я единственный ребёнок в семье. Отец живёт во Франции, так что видимся редко. Но он, как это ни грустно, мой лучший друг. Мама умерла, когда я был маленьким. – Сухо смеётся, будто не уверен, не переборщил ли. — В университете работал бариста, и теперь я невыносимый кофейный сноб. В подростковом возрасте прочитал книгу о здоровых привычках для мозга, и теперь каждый день решаю судоку – параноидально боюсь, что мозг атрофируется. Люблю собак, но никогда не заводил. Мой любимый цвет – фиолетовый? – добавляет он, словно не знает, где остановиться.

— Отлично, спасибо, – говорю я.

— Да? Я прошёл?

— Очень информативно. Хотя у меня есть уточняющие вопросы.

— Разве ты не должна сначала рассказать о себе? – поднимает бровь Бо.

— Ах, да, конечно, – беру стакан со стола перед нами.

Он ждёт, облокотившись на спинку дивана, взгляд прикован ко мне.

— Мне двадцать восемь. Работаю в кафе, так что тоже кофейный сноб. Сезонно подрабатываю спасателем – обожаю это. Проводила бы всю жизнь на улице, если бы могла. Мама ласково называла меня своей белочкой – и не только из-за этого, но и потому что я склонна к накопительству. Сейчас это растения. Мама живёт во Флориде с чередой более-менее приличных бойфрендов… Стараюсь навещать её раз в год, но мы не особо близки. Отца я никогда не знала. И… – ищу последнюю деталь. — Ах да, мой любимый цвет – зелёный.

— Что ж, приятно познакомиться, Фред.

— Пожалуйста, не называй меня так, – говорю я, наполовину шутя, наполовину серьёзно.

— Что? Почему? – Он выглядит комично оскорбленным.

— Это не самое сексуальное имя. Уиннифред – еще куда ни шло, но Фред? Звучит как жуткий дядя, которого не зовут на День благодарны.

— Согласен не соглашаться.

— Представь, как кричать Фред в постели. – Его ухмылка растет, а я сверлю его взглядом, решив проиллюстрировать свою точку зрения. — Ох, Фред, – стону я. — Да, Фред! – вскрикиваю уже слишком громко, изображая страсть. — Это ужасно.

Несколько гостей, смущенные и, возможно, слегка возмущенные, оборачиваются в нашу сторону. Я салютую им, прежде чем они возвращаются к своим разговорам, не отрывая глаз от Бо.

Это ужасно клишировано, но его улыбка сияет ярче солнца. Я чувствую, как расцветаю под ее лучами, будто это моя личная версия фотосинтеза.

— Почему ты так на меня смотришь? – спрашиваю я, внезапно смутившись.

— Ты смешная, – констатирует он, выражение лица не меняется.

Хм.

Я стараюсь осмотреться, делая вид, что другие гости и их костюмы внезапно стали мне гораздо интереснее. Я гиперосознаю, что краснею от комплимента, и отчаянно желаю, чтобы это прекратилось.

Когда я наконец снова смотрю на Бо, его внимание сосредоточено на спинке дивана. Его рука лежит на верхней части сиденья рядом со мной, а кончик большого пальца рисует маленькие круги вокруг одной из декоративных пуговиц.

Я не должна реагировать на это, и буду отрицать, если кто-то спросит, но в этом движении есть что-то откровенно сексуальное. Я завороженно наблюдаю, как его палец нежно скользит по пуговице. Горло сжимается, губы слегка приоткрываются, и я представляю, как этот же палец скользит по моей коже. Месяцы прошли с тех пор, как у меня было свидание, которое закончилось бы чем-то подобным – не то чтобы тот опыт был особо удачным. Но судя по прерывистому дыханию, я бы позволила Бо попробовать.

— Итак, – Бо прерывает мои мысли, заставляя перевести взгляд с пуговицы на его лицо, — ты здесь ни с кем...

— Это вопрос? – мой голос звучит хрипло.

Он закатывает глаза. Мне это тоже нравится.

— Полагаю, – растягивает он слово, — вопрос в том: почему?

— О, мы уже дошли до части вечера «в чем твои недостатки?»?

— Я скорее думал в духе «как такая девушка может быть одна?», но да, – говорит он.

— Ну, спасибо, – несмотря на сарказм, я чувствую, как снова краснею, и проклинаю себя за это. Третий раз за вечер? Должен быть рекорд. Который я надеюсь никогда не побить. — Честно говоря, ответ не такой уж интересный. Я просто не ищу ничего серьезного. Сара говорит, что я слишком независимая.

Я не говорю ему, что выросла, наблюдая, как мама приводит домой одного неудачника за другим, прекрасно зная, что нам было бы лучше без них. Ее бойфрендам требовалось всего несколько недель, чтобы начать вести себя так, будто они имеют право решать за нее – за нас. Все начиналось с мелочей: ее любимый кофе заменяли на их предпочтения. Потом все медленно усугублялось. Наши вечерние марафоны сериалов превращались в «ну, дорогая, сегодня игра, почему бы тебе не пойти сделать уроки?» Или «нет, сегодня тако не будет, имя-бойфренда их не любит». А потом они уходили, и мы возвращались к исходной точке. Сара, ее мама и я наслаждались короткой передышкой, пока мама не находила следующего, а потом снова подбирали осколки, когда все неизбежно разваливалось.

И я быстро усвоила: чтобы сохранить жизнь, которую я хотела, нельзя было пускать мужчину в свой мир.

Но, как и большинство наивных романтиков, в двадцать с небольшим я забыла о своем правиле и переехала к Джеку – тому самому парню, который хотел, чтобы все было по-его, и не заботился о том, как ему для этого приходилось себя вести. Конечно, это тоже закончилось ужасно. Я до сих пор собираю осколки. Моя самооценка и планы на жизнь все еще в руинах.