И, чёрт возьми, я тоже соберусь и вернусь в гонку. Как советует мистер Синатра.

Я скольжу по дому, грациозно вальсируя с рукой на своём «почти что» беременном животе, периодически останавливаясь, чтобы перекусить льдом. Когда простыни в сушилке заканчивают сушиться как раз под последние ноты на второй стороне пластинки, я заправляю кровать и забираюсь в неё.

Достаю телефон и сразу же проверяю сообщения от Бо. Он спрашивает, как я устроилась, даёт инструкции по поводу душевого крана (который, оказывается, установлен задом наперёд и может капризничать) и сообщает, что вернётся завтра до обеда. Я быстро отвечаю, затем открываю переписку с мамой. Печатаю несколько извинений, но потом решаю просто позвонить.

Она поднимает трубку после первого же гудка.

— Она жива, — объявляет мама вместо приветствия.

— Привет, мам. Прости. В последнее время было очень много дел. Я скучала.

— Сара тоже так сказала. Хотя больше ничего не рассказала. Как всегда, хранит твои секреты. Полагаю, поэтому ты и звонишь? Не хотела быть посредником?

— Нет! Ну… да, она сказала, что ты звонила. Но дела и правда были. И да… мне нужно кое-что тебе сказать. — Я поднимаю глаза к потолку, пытаясь подобрать слова. Или, как вариант, надеясь, что прямо сейчас начнётся инопланетное вторжение или апокалипсис. — Я беременна.

Два слова. Вот и всё. Просто. Теперь это сказано. Обратного пути нет.

В трубке воцаряется тишина. Болезненная тишина.

— Мам?

— Я здесь.

— Ты… ты меня слышала?

— Слышала что? Извини, у меня сериал идёт.

— «Королева Юга»? Мам, он же на Netflix — просто поставь на паузу. — Некоторые традиции, например, воскресные теленовеллы, никогда не умрут. Наверное, Сара сейчас тоже лежит в кровати и смотрит. Это всегда было их с мамой делом, а иногда они приглашали присоединиться меня и Марси. Только если мы не задавали слишком много вопросов вроде: «Разве он не умер?», «Кто это?», «Когда она успела закрутить роман между убийствами?» или «Разве это не её отчим?»

Она ворчит, кресло скрипит, когда она тянется за пультом.

— Ладно, ладно, ладно. Просто ты застала меня на самом интересном месте. Тереза только что позвонила...

— Я беременна, — перебиваю я.

— Ты? — резко говорит она, и в её голосе слышится ошеломлённый смешок.

Не знаю, почему её удивление меня задевает, но это так.

— Да, я.

Она издаёт звук, похожий на фырканье. Половина — удивление, половина — шок.

— Ну… а кто отец?

Конечно. Ни «как ты себя чувствуешь?», ни «какой срок?». Хотя ладно, наверное, следующий вопрос логично про отца, но первые два важнее.

— Его зовут Бо. Он мой друг. Мы… закрутили на вечеринке, ну а дальше ты знаешь. — Не совсем ложь. Маме не обязательно знать, что я переспала с парнем в день знакомства. Некоторые вещи не стоит рассказывать женщине, которая начала проповедовать мне «целомудрие превыше всего» с десяти лет.

— Контрацептивы — ноль, женщины МакНалти — два, — сухо шучу я.

— И? Он неудачник или нормальный мужчина?

Я оглядываюсь по сторонам — уютная спальня в его доме, новая кровать, которую он мне предоставил, — и киваю про себя.

— Нормальный. Мы, эм… вообще-то, съехались вместе.

В трубке раздаётся сдавленный звук — что-то между облегчением и довольным вздохом.

— О, это прекрасно, Уинни. Правда, правда прекрасно.

Наверное, мне следовало бы объяснить, в каких обстоятельствах мы съезжаемся, но к чему сейчас об этом говорить? Не хочу усложнять разговор, если в этом нет необходимости.

— Прости, что не позвонила раньше, последние дни — сплошной вихрь. Я сильно болела, и...

— Ну и какой он?

— Ой, — вырывается у меня прежде, чем я успеваю сдержаться.

— Что? — резко отвечает мама.

— Мам, — стараюсь звучать спокойнее, чем чувствую. — Я только что рассказала, что меня каждый день выворачивает наизнанку, а ты перебиваешь, чтобы спросить о нём. Бо в порядке. Он замечательный. Но твоей дочери не помешал бы материнский совет.

— Прости, ты права. Я тоже ужасно мучилась, когда ждала тебя, цыпка. Это кошмар, но однажды всё окупится.

— Есть какие-то советы?

— Мне помогало только одно: пить пиво и есть солёные крендельки в невероятных количествах. Хотя сейчас врачи, наверное, запретили бы такой метод.

— Думаешь, поэтому у меня такая фигура?

— Уиннифред Джун!

Я хихикаю в трубку. Мама тоже, но, как всегда, старается сдержаться.

— У меня срок 24 июля, — говорю я, когда смех утихает.

— О, значит...ты уже на сносях. — В её голосе явная обида, которую я и вызвала. Мне неприятно, что она расстроена, но я не жалею, что не позвонила раньше. Если бы я сказала ей до переезда к Бо, этот разговор превратился бы в нотацию и поток разочарованных нравоучений.

«Я думала, ты учтёшь мои ошибки».

«Я воспитала тебя лучше».

«Как ты собираешься обеспечивать ребёнка, работая в кафе?»

«Какой мужчина теперь за тебя возьмётся?»

Да, я использую Бо как невольную страховку, позволяя маме думать, что мы вместе. Но что они не знают, то им не навредит.

— Вчера исполнилось 15 недель, — делаю паузу, чувствуя лёгкий укол вины. — Правда было не до звонков. Обещаю.

— Ну, спасибо, что сказала сейчас, наверное.

— Прости, мам. Я слишком зациклилась на том, как тебе сказать. Сама ещё не была готова принять это как реальность.

— А сейчас готова? — спрашивает она.

— Нет, — честно отвечаю.

Она вздыхает, и в её голосе снова появляется тепло.

— Я тоже так чувствовала. Пока тебя, крошечную и орущую, не положили мне на руки, всё казалось ненастоящим.

— А потом стало чудесно? Величайшим благословением в жизни? Даром небес? — играю голосом.

— Конечно. Потом страшно. Потом снова чудесно. Потом опять страшно. И так по кругу... бесконечно. А если очень повезёт, однажды этот ребёнок позвонит в случайное февральское воскресенье и сообщит, что ты станешь бабушкой.

— Сюрприз, — пою я вяло.

— Значит, теперь мне лететь к тебе летом, да?

— Было бы здорово.

— Полагаю, твоё расписание теперь свободнее, — смеётся она.

— Август, наверное, подойдёт лучше — чтобы малыш точно появился до твоего приезда. Не хочу, чтобы ты застала роды — вдруг он стесняется.

«И чтобы тебя не было рядом с больничной палатой», – мысленно добавляю.

— Ладно, я уточню у Дункана, когда мне лучше приехать.

— У тебя новый экстрасенс? Что случилось с Морин?

— Нет, дорогая, Дункан — мой кавалер. Уже почти четыре месяца. Я же рассказывала о нём. О! — Она радостно смеётся. — У меня есть Дункан, а у тебя — Бо.

Дункан? Кажется, я о нём впервые слышу. Но сказать это маме — значит рискнуть очередной ссорой, как в июле из-за Трэвиса. Мама страшно обижается, когда я не проявляю интереса к её личной жизни и не запоминаю всех её мужчин.

Понимаю, что это лицемерие: мне всё равно, если мои друзья меняют партнёров, но маму это раздражает. Всегда раздражало. Я не хочу, чтобы она снова и снова вкладывала всю себя в отношения на пару месяцев, а потом опустошённо страдала, когда мужчины исчезают.

— Ах да, Дункан. Конечно. Он пилот или просто знает, когда удобно путешествовать? — спрашиваю я, признаю, с долей язвительности.

— Ну, я же не могу просто взять и уехать, Уинни. — Она смеётся над моей абсурдной идеей.

— Не можешь? Хотя бы на пару дней, чтобы навестить единственную дочь и внука?

— Я сказала, что уточню, Уин. Хватит грубить матери.

Я медленно вдыхаю и выдыхаю, встряхиваюсь.

— Ладно. Просто дай мне знать, хорошо?

— Хорошо... — Она причмокивает, ища новую тему, но, видимо, не находит. — Ну, тогда давай закончим.

— Хорошо, мам.

Я могла бы попросить её продолжить. Рассказать, как мне страшно. Как хочется и ускорить время, и отмотать назад. Как мне не хватает её крепких объятий. Но не делаю этого.

— Я люблю тебя, — говорю вместо всего.

— Я тоже люблю тебя, девочка моя. Отдыхай побольше. И передай внуку, чтобы поменьше тебя мучил.