Я назвала свое имя и предъявила документы администратору, после чего мы сели в зале ожидания рядом с очень беременной женщиной и ее партнером. Комната была выкрашена в ярко-голубой цвет и освещалась мерзким флуоресцентным светом.

На стенах кое-где приклеены наклейки с бабочками и лесными зверями, а в углу стоит небольшая стопка журналов, которые листает та самая женщина, которая выглядит куда более беременной.

Она выглядит…самодовольной. Гладит свой живот, будто это хрустальный шар гадалки. Улыбается, задрав нос, словно только она одна спасает человеческий вид от вымирания.

— Первый? – спрашивает она сладким, как сахарная вата, голосом, указывая на мой живот. Затем щелчком отдергивает палец и поднимает плечи в восторженном умилении.

Я киваю, вежливо улыбаясь тонкими губами.

— Первый ребенок это так особо. Ох, но тебе, наверное, очень страшно, – притворно надувает губы.

Ну конечно.

— Бедняжка, – сюсюкает она, хмурясь.

Я ответила ей в этот раз? Я смотрю на Бо, который внезапно увлекся несуществующими ворсинками на своих джинсах, ковыряя колено. Его глаза и кривая усмешка говорят мне, что он тоже слышит, насколько нелепа эта фертильная Миртл. Хотя, судя по ее тону, ей больше понравилось бы прозвище «Мать Мария».

— Это, наверное, наш последний осмотр, – кладет руку с таким огромным бриллиантовым кольцом на живот, что я волнуюсь за несущую способность ее плаценты. — Нам уже тридцать девять недель. — Вторую руку она кладет на плечо мужа. Тот с гордостью смотрит на нее, не отрывая глаз. Он удивительно похож на Неда Фландерса – с пышными усами и простодушным выражением лица.

— Мы родим в любой день, – объявляет Нед Миртл так громко, что слышно всей комнате.

— Вау, а у тебя даже живота не видно, – указываю на его живот с ухмылкой, которую можно принять за дружелюбную.

— О, она смешная, – Миртл показывает на меня, глядя на Бо. — Надеюсь, это наследственное.

— Смешная жена – счастливая жизнь, вот что я всегда говорю, – добавляет Нед рядом с ней.

Бо бросает на меня самый короткий взгляд, в котором читается сотня вопросов. Я молча соглашаюсь со всеми.

— О, я бы не знал. Мы только что встретились в холле. Я хотел посмотреть, в чем тут шум, и она разрешила мне подняться с ней, – невозмутимо заявляет Бо.

— Я Гвиневра, кстати, – протягиваю руку для рукопожатия. — Извините, забыла представиться.

— Ланс, – отвечает он, глядя на пару напротив. — А вы?

— Мелисса… – женщина вдруг странно смущается.

— Тед.

Близко.

— Приятно познакомиться, – кивает Бо через проход. — И тебе, – подмигивает мне так, чтобы наши новые друзья не видели, дабы не раскрыть «прикрытие».

— Так…ты не отец? – спрашивает Тед (он же Нед).

— Чей отец? — Бо в замешательстве.

— Ее ребенка. – Тед смотрит на меня, его губы разъезжаются в разные стороны. Бедняга не может быть более сбитым с толку.

— О! Ребенка Гвен? – Бо указывает на меня большим пальцем.

Я так сильно сдерживаю смех, что у меня дергается нос.

— Да, – проясняет Тед, все больше теряясь. Бедняга. Мелисса лишь выглядит раздраженной, уставившись на свои кутикулы.

— Нет, он не отец, – подтверждаю я, голос дрожит. — Но… – поворачиваюсь к Бо, — если ты свободен, работа твоя.

— О, вау, – Бо кладет руку на сердце, не отрывая от меня взгляда. Я изо всех сил стараюсь не рассмеяться. — Я был бы польщен…

Мелисса кашляет, привлекая наше внимание.

— Знаете, если не хотели разговаривать, можно было просто сказать. Не обязательно грубить.

Тед, кажется, все еще в восторге от нашего маленького спектакля.

— То есть ты не знаешь, кто отец?

— Боюсь, это ситуация «Мамма Миа», – отвечаю я.

— Ну вот, началось, – бормочет Бо себе под нос, пока Мелисса притягивает Теда к себе и начинает что-то шептать ему на ухо. Закончив внушать мужу, чтобы он перестал с нами общаться, Мелисса агрессивно хватает рядом лежащий журнал «People» начала 2000-х и с размахом открывает его.

Мы с Бо избегаем зрительного контакта, но я чувствую, как его плечи трясутся рядом со мной, пока он подавляет смех, превращающийся в прерывистое дыхание. Раньше я позволяла себе быть такой глупой на публике только с Сарой, зная, что она всегда прикроет. Видимо, это хороший знак, что с Бо это вышло так легко.

Хотя мне немного жаль Теда. Доброго, простодушного Теда.

— МаКналти? – раздается голос медсестры из-за угла, и она появляется только тогда, когда я поворачиваю голову на звук.

— Да! – я поднимаюсь и замечаю, что ноги внезапно стали слабее, чем когда я поднималась по лестнице. Честно говоря, я благодарна Мелиссе, Теду и Бо за отвлекающий маневр – до этого момента мне было не до нервов. Но сейчас они накрывают с новой силой.

Дело не в том, что я боюсь какого-то ужаса с ребенком. Беременность пока что протекала спокойно, хотя тошнит меня каждый день. Доктор Салим уверяет, что даже это – хороший знак: малыш растет крепким.

Страх, кажется, рождается от того, насколько внезапно реальным все стало. Каждый шаг по этому коридору к кушетке – будто новое подтверждение моего выбора. Напоминание, что я приняла это огромное решение почти без логики, почти на чистом инстинкте. До сих пор сохранение ребенка казалось чем-то гипотетическим. Но как только мы зайдем в тот кабинет – это уже навсегда. Мой ребенок. Наш ребенок.

Бо идет быстрее, чем позволяют мои ноги, обгоняя меня и подстраиваясь под шаг медсестры. Он оборачивается, подмигивает мне и ободряюще улыбается, прежде чем повернуться обратно.

Интересно, чувствует ли он то же самое? Важность этого момента. Давление. Ощущение, будто гравитация исчезла, и мы плывем по этому коридору. Несемся, по сути, к новой реальности.

Скорее всего, нет.

Но когда я оказываюсь на кушетке, задираю рубашку, обнажая все еще почти плоский живот, я ищу поддержки у Бо слева. И он ее дает – протягивает руку, чтобы я могла сжать ее.

— Все в порядке, – говорит он. Его голос напоминает то, как родители успокаивают детей перед взлетом. Тон, который говорит: «миллионы людей проходили через это, нет причин для паники» – но с легкой ноткой собственной тревоги, будто добавляет: «хотя самолеты иногда падают».

— Обещаю, – добавляет он, хмуря брови и кивая. Выражение его лица становится сосредоточенным, твердым. Видимо, я выгляжу настолько испуганной, что он решается на слово вроде «обещаю».

Медсестра справа что-то говорит, много говорит. Я улавливаю лишь половину. Я не отвожу глаз от Бо. Наблюдаю, как он внимательно слушает ее и кивает – это не дает мне провалиться в пучину паники. По крайней мере, он здесь. Он запомнит все, что нам нужно знать.

Прикосновение медсестры к плечу заставляет меня повернуться к ней и аппарату, за которым она стоит.

— Сейчас нанесу гель, будет холодно. Не волнуйтесь, потом все вытрем. – Она показывает мне тюбик, и я слабо улыбаюсь в ответ.

Я сильнее сжимаю руку Бо. Он отвечает ритмичным пожатием, будто пытается подстроиться под мой пульс. На секунду мне даже жаль, что я не позвала с собой Сару – тогда бы мне не пришлось вцепляться в этого парня, как в спасательный круг.

Холодный гель растекается по животу. Датчик прижимается с неожиданным давлением – она буквально копается там внутри. Проходит несколько мучительно долгих секунд, и я начинаю бояться, что, может быть, она не может найти ребенка. Что, может быть, его больше нет.

Ужас поднимается по спине, как ледяная вода, пока миллион худших сценариев захватывают мой мозг. В комнате становится холоднее, мурашки бегут по коже, каждая клетка кричит, что пора паниковать.

Но тут Бо резко вздыхает и возвращает меня с края.

Я смотрю на него: глаза широко раскрыты, рот приоткрыт, он смотрит на экран за моей спиной, на который я боюсь повернуться. Его дыхание дрожит, лицо озаряется. Он наклоняется вперед, бормочет что-то невнятное – возможно, даже не предназначенное для моих ушей. Затем замирает, когда датчик снова двигается, меняя угол.