Бой длился секунд тридцать, но казалось – вечность. Когда последняя нянька упала, продырявленная пулями Мэри, в камере воцарилась тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием матки и капаньем зеленой крови с потолка.

Мы стояли посреди кладки, окруженные трупами последних богомолов и разбитыми яйцами. В дальнем конце камеры матка пыталась отползти, но ее огромное тело было слишком повреждено. Она могла только извиваться, издавая низкий, вибрирующий звук – не визг, а что-то похожее на стон.

Мэри подошла ближе, прицелилась и двумя короткими очередями отстрелила матке оставшиеся клешни. Теперь та была совершенно беспомощна – огромная груда плоти, неспособная ни защищаться, ни бежать.

– Ну, вот и все, – Капеллан поднял винтовку, целясь в массивную голову матки. – Покончим с этим созданием преисподней. "И сказал Бог: да произведет земля душу живую по роду ее, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их. И стало так." Но не здесь, не этих тварей. Огонь!

Его палец начал сжимать спусковой крючок, но я вдруг шагнул вперед и опустил ствол его винтовки:

– Стойте! Не стреляйте!

Капеллан замер, глядя на меня как на сумасшедшего:

– Васильков, ты что творишь?

– Подождите, старшина, – я смотрел на матку, и в голове складывался безумный, невозможный план. – Просто… дайте мне минуту. Не убивайте ее…

Контузия – штука коварная. Вроде бы все части тела на месте, крови не видно, но мир вокруг плывет как в дурном сне, а каждый звук отдается в голове колоколом. Капитан Бекетова сидела в кресле пилота своей покалеченной "Стрекозы" и методично проверяла системы, стараясь игнорировать пульсирующую боль в висках и странное ощущение, будто весь мир накренился градусов на пятнадцать влево.

Приборная панель выглядела как новогодняя елка в доме пессимиста – половина индикаторов мигала красным, четверть желтым, и только жалкие остатки светились успокаивающим зеленым. Правая турбина мертва окончательно – даже если бы нашелся гений-механик с полным набором запчастей и парой свободных недель, воскресить ее было бы невозможно. Левая держалась на честном слове и изоленте, которую Яна щедро намотала на треснувший воздухозаборник.

– Топливо на нуле, гидравлика течет, электроника глючит, – пробормотала она, проводя пальцами по приборам с нежностью, с которой гладят умирающего друга. – Девочка моя, ты еще жива или уже всё?

– Что? – Толик высунулся из-под консоли, где пытался что-то починить. На его бледном лице красовалось масляное пятно, придававшее ему вид особенно неудачливого механика-самоучки. – Вы что-то сказали, капитан?

– Говорю – машина на издыхании, – повысила голос Яна, все еще плохо слыша собственную речь. Барабанные перепонки медленно приходили в себя после вакуумного взрыва, но мир звучал так, словно она находилась под водой.

– Лучше ответьте сразу, до ближайшей базы долетим? – в голосе Толика сквозила плохо скрываемая паника. Он нервно теребил рацию, в сотый раз пытаясь связаться с ушедшими в пещеру. – Санек! Старшина! Кто-нибудь! Прием!

Молчание. Только шипение статики в ответ.

Яна наблюдала за его суетой с раздражением, которое не могла объяснить даже себе. Нет, вру – могла, просто не хотела признаваться. Обида на Василькова саднила как заноза под ногтем. Вот он закрывает ее от взрыва, рискует жизнью, а через пять минут спокойно передает Толику, как неудобный багаж. "Отведи барышню, приятель, а я тут с мужиками делами займусь."

– Может, просто помехи от породы, – продолжал успокаивать себя Толик, крутя ручки настройки. – Или рация повреждена взрывом. Или…

– Или они все мертвы, – мрачно закончила Яна.

– Не говорите так! – он вскочил, ударившись головой о низкий потолок кабины. – Черт! Санек выбирался и не из таких передряг… Короче, он везучий. И Капеллан тертый калач, а Кроха вообще неубиваемый…

Яна слушала его нервную болтовню и думала о другом. О том взгляде, который бросил на нее Сашка перед уходом обратно в пещеру. В нем было что-то… целеустремленное. Как будто он увидел что-то важное, что-то, что перевесило желание быть рядом с ней. И это задевало больше, чем хотелось признавать.

Рация неожиданно ожила, выплюнув в эфир треск помех, а потом – голос Капеллана, спокойный и усталый:

– "Стрекоза", это Капеллан. Мы выходим.

Толик выдохнул так, словно не дышал последние десять минут:

– Все целы? – Яна поймала себя на том, что наклонилась к рации, затаив дыхание. Злилась на себя за это беспокойство, но ничего не могла поделать.

– С Божьей помощью, – подтвердил Капеллан, и в его голосе прозвучали странные нотки – что-то между изумлением и усталостью. – Более того, у нас… пополнение.

Яна и Толик переглянулись. Одинаковое выражение недоумения отразилось на их лицах.

– Что? – спросили они одновременно.

– Пополнение? – переспросил Толик. – Вы там кого-то нашли? Выживших? Пленных?

Пауза. Потом Капеллан, явно подбирая слова:

– Капитан Бекетова, у вас лебедка на аэролете цела?

Яна автоматически проверила соответствующий индикатор:

– Вроде как цела. Один из немногих узлов, который не пострадал. А что…

– Тогда, если вас не затруднит, – перебил Капеллан, и в его голосе сквозило что-то, похожее на смущение, – подведите вашу "Стрекозу" как можно ближе ко входу в пещеру. Мы тут… не справляемся с ношей.

– С ношей? – Яна нахмурилась. – Что за ноша? Старшина, объясните, что происходит?

– Увидите, – коротко ответил разведчик и отключился.

Яна выругалась – длинно и витиевато, используя весь богатый арсенал авиационных проклятий. Толик восхищенно присвистнул:

– Круто загибаете, госпожа капитан! Где научились?

– Два года в летном звене на этой проклятой планете, – буркнула она, запуская единственную турбину. – Пристегнись, боец, а то выпадешь…

Турбина закашляла, выплюнула очередное облако черного дыма, чихнула пару раз и нехотя заработала. Аэролет поднялся в воздух, уже по старинке сильно накренившись. Яна компенсировала крен рулями, но машина все равно летела как пьяная.

Расстояние до входа в пещеру не большое, но эти метры дались тяжело. Дважды аэролет чуть не зацепил скальные выступы, один раз опасно просел, едва не врезавшись в камни. Но Яна все же мастерски довела машину до места, приземлившись буквально в трех метрах от завала.

– Жгутиков, бери трос! – приказал она. – И дуй в пещеру!

Толик выпрыгнул, размотал лебедку, схватил тяжелый металлический трос и побежал к входу. Яна наблюдала, как он скрывается между камнями, и гадала, что же такое они там нашли.

Минуты ожидания тянулись как час. Потом лебедка дернулась – кто-то прицепил трос. Механизм заработал, наматывая стальной канат. Яна почувствовала, как аэролет накренился от веса груза – что бы там ни было, оно было тяжелым. Очень тяжелым.

И тут из-за камней показалось… нечто.

Сначала Яна не поверила своим глазам. Решила, что контузия сыграла с ней злую шутку, что галлюцинации от перепада давления. Потому что то, что выволакивали из пещеры, не могло быть реальным.

Это же мамаша богомолов собственной персоной. Живая.

Чудовищная груда плоти размером с грузовик, бледно-зеленая, пульсирующая. Обожженная с одной стороны, истекающая зеленой кровью из множества ран, с отстреленными клешнями, но живая. Трос был обмотан вокруг её массивного тела, и лебедка медленно тащила это чудовище по камням.

Матка издавала звуки – не рев, не визг, а что-то среднее между писком и стоном. Высокий, пронзительный звук, от которого закладывало уши даже через остаточную глухоту от контузии. Звук страха, боли и ярости одновременно.

Следом показались люди. Капеллан, весь в зеленой жиже и каменной пыли. Кроха, чей эндоскафандр чуть ли не дымился от перегрузки. Мэри с винтовкой наперевес, как всегда по привычке прикрывающая тылы. И Сашка – усталый, грязный, но с улыбкой и горящими глазами человека, которому в голову пришла гениальная идея.