– Ладно, я другого сценариста надыбаю, – успокоила ее Тина, – Москва большая.

Сценариста по диалогам нашли среди студентов московского литературного института.

Вернее, он сам нашел Алису.

И у них… И между ними…

Возникла любовь…

Иван Иванович Полугаев имел с Зинаидой определенный вид отношений, держа эту как он ее ласково называл – "оглоблю", он держал ее в своем хозяйстве как некоторые чудаки-коллекционеры из желания быть оригинальными, заводят экзотических животных – змей, игуан и прочих редких тварей.

Ивана Иваныча тошнило от всех. Ему были противны и глупые алчные сослуживцы, и завистливые родственники, и так называемые друзья, которые всегда были готовы подставить подножку и всадить в спину нож, и кабы не тошнотворное отвращение к житейской банальности, а суицид Иван Иваныч считал именно пошлой банальностью, то может, и покончил бы он с собой, повесившись на подтяжках из-за того, что ему была отвратительна вся эта московская жизнь…

Ему были до кровавой тошноты отвратительны все эти восемнадцатилетние юные жонки олигархов, с которыми по долгу службы Ивану Ивановичу приходилось общаться в обязаловке ночных тусовок, составлявших непреложную и не отменяемую часть его деловой жизни, и может, именно поэтому, богач из богачей и олигарх из олигархов – Иван Иванович женился не на семнадцатилетней блондинке с бюстом "намбер сикс" и с гибкостью Алины Кабаевой, но выбрал себе спутницу с весьма выразительной антивнешностью. И когда его секретарь, отвечавший помимо всего прочего и за имидж своего шефа, сказал, – "баста, барин, далее одному без супруги вести светскую жизнь нам просто неможно", барин выбрал в качестве спутницы самую неблондинку и при этом, самую не ласкающую привередливый глаз.

Зинаиду Иван Иванович увидал в Георгиевском зале Кремля, где ему – Ивану Ивановичу Полугаеву Президент вручал тогда Орден за заслуги перед Отечеством Второй степени. А Зинке вместе с еще десятком спортсменов, давали тогда Орден Знак Почета, причем ей, как капитану сборной по баскетболу, выигравшей в том году кубок Европы.

Иван Иваныч как ее Зинку увидал, так и порешил – вот эта и будет меня сопровождать, когда по-протоколу надо будет являться с супругой…

К Зинке тут же подослали секретаря-порученца с приглашением на ужин во дворец.

Там после ужина она и осталась жить. И вот жила здесь уже почти три года.

Конечно же, Ивану Ивановичу докладывали отвечающие за безопасность дворца, что Зинаида, мягко говоря, не отличается нравом монашки и позволяет себе порою приводить во дворец иных мужчин…

Докладывали, но Ивану Ивановичу настолько в жизни было на все плевать, что он плевал и на химеры супружеской верности, и на верноподданнические доклады своих охранников.

Однако, когда на пятый день после своего возвращения из Китая, где Иван Иваныч подписывал соглашения с Китайским нефтяным консорциумом, он почувствовав недомогание, обратился к своему врачу и тот поставил патрону юношеско-мальчишеский непристойный диагноз, тогда Иван Иванович не на шутку на Зинку разозлился.

– Que vous vous se-permettez, Madame? – нахмурив брови, сердито говорил Иван Иванович, – Vous lancez chez vous-memes quelle-que visiteurs de nuit et ensuite vous recevez la maladie de qui je suis meme se-infecte. C'est inadmissible, Madame.

– Это может вы не от меня, а от горничной, от Аньки триппер получили, почему именно от меня? – обиженно фыркнула Зинаида, – вы сперва разберитесь в ваших половых отношениях, мужчина, а потом наезжайте.

– Moi et mademoiselle Anna, nous avais seulement le sexe orales, – с сухой иронией возразил жене Иван Иванович, – et la medecine ne connait pas les cas de gonoreya orales, chere Madame.

– Не знаю я, где вы своей гонореей заразились, может и в Китае китайскую гонорею подцепили, откуда мне знать, а теперь вот наезжаете, – обиделась Зина и повернувшись на каблуках, ушла на свою половину дворца.

– Коля, отвези нашу горничную Анну в хороший частный ка-ве-де, – Иван Иваныч отдавал распоряжения своему секретарю-порученцу, – а еще узнай, кто был у Зинки в последний раз и пробей пацана по своим данным, кто, откуда, зачем и под кем ходит, сам знаешь… (сноски: "что вы себе позволяете, мадам? вы пускаете к себе ночных гостей, а потом я заболеваю от вас неприличной болезнью" "я и мадмуазель Анна занимались оральным сексом, а медицине не известны случаи оральной гонореи, мадам!")

Во второй половине дня у Ивана Ивановича была важная встреча с Медвединским.

Забились переговорить о делах в Третьяковке. Был как раз понедельник, в Государственной Третьяковской Галерее для всех выходной, а для больших государственных мужей – день эксклюзивных экскурсий.

Иван Иванович любил, чтобы ему поставили кресло напротив Левитановского "Вечернего звона" или напротив его любимой картины "Христос в пустыне" Крамского, и чтобы затворили все двери и не мешали, покуда он сам не решит, что насмотрелся вдоволь.

На этот раз по просьбе Ивана Ивановича администрация распорядилась, чтобы поставили два кресла в зале Шишкина напротив "Утра в сосновом лесу". Одно кресло для Ивана Ивановича и одно для Медвединского.

– Пора мне на твоем телевидении порядок наводить, – сказал Иван Иванович.

– Чего это так ты на телевидение осерчал? – удивился Медвединский.

– Эти твои все Лагутин, Погребайло, Брэм, они доиграются, а ты же должен брать дрын и дрыном, и дрыном их рихтовать, ты же бугор, – сердился Иван Иванович.

– Ну, бугром над ними Вездеславинский, – пожав плечами, фыркнул Медвединский.

– И этот тоже доиграется, – пообещал Иван Иванович, – плохо работают.

– Исправим, – заверил патрона Медвединский, – все наладим, дай срок.

– И слушай, кто этот Тушников там у вас? – спросил Иван Иванович.

– Не знаю такого, – ответил Медвединский.

– А ты узнай, – настоятельным тоном сказал Иван Иванович, – узнай и разберись.

– Хорошо, – ответил Медвединский и оба принялись смотреть на картину.

Кира и Сережа любили коротать вечера вдвоем – пить чай и смотреть телевизор.

Особенно по пятницам и по субботам. Впрочем, и по воскресеньям – тоже.

Сереже очень нравился бокс со звездами, а Кира была сама не своя от фигурного катания, можешь лишить Киру сладкого, но только дай ей посмотреть фигурное катание, где певец Митя Красивый делает поддержку фигуристке и чемпионке Олимпийских игр Вике Малаевой.

Как только Сережа переехал к Кире жить, он тут же купил ей (а впрочем – им двоим) большой плазменный телевизор на сорок два дюйма и к нему еще домашний кинотеатр звука "сэрраунд стерео" с пятью колонками и собуффером.

Теперь вечера для Киры стали все сплошь счастливыми "до немогу"…

– Что будем сегодня смотреть? – звонила Кира своему Сереже, когда рабочий день начинал уже клониться к своему концу, – может, возьмем в Пятерочке креветок, ты же любишь с пивом, и как раз сегодня твой бокс показывать будут…

Кира загораживала рукой рот с прижатым телефоном, чтобы сослуживицы не заметили ее счастливой улыбки и ее счастливых глаз, когда она разговаривала со своим Сережей.

– Заедешь за мной в семь? Ладно?

И Сережа заезжал.

Свою облезлую белую "девятку" всю в коричневых разводах бугрившийся под краской ржавчины ставил подле "вольво" старшей менеджерши, и Кира была все равно счастлива, потому что на сиденье, на котором ей предстояло ехать домой, всегда лежала красная розочка. И прежде чем сесть, Кира брала растение в руки и спросив кокетливо, – это мне? – звонко целовала своего шофера в щеку.

А вечером они включали свой большой телевизор, Кира накрывала на журнальном столике, придвинутом к дивану, и они, прижавшись друг к дружке, глядели шоу Алины Хованской "Фабрика невест". Глядели и лопали креветок запивая их пивом.