– Я не позволю тебе отворить ему кровь, Элспет.

Элспет замерла над наполовину разрезанной повязкой и изумленно посмотрела на нее.

– Как ты смеешь отдавать мне приказания? Ты думаешь, я буду молча стоять рядом и смотреть, как он умирает?

Собрав остатки мужества, Гвендолин подошла к ванне, смочила полоску ткани в теплой воде и решительным шагом направилась к кровати.

– Спасибо, что присмотрели за Дэвидом в мое отсутствие, Марджори, – сдержанно сказала она. – Теперь я сама буду за ним ухаживать.

Марджори стиснула горшок, который она держала перед Дэвидом, и бросила неуверенный взгляд на Элспет.

– Ты больше не подойдешь к нему, ведьма! – взвизгнула Элспет. – Ты и так уже натворила достаточно бед!

– Возможно, будет лучше, если ты уйдешь, Гвендолин, – предложила Ровена, холодно глядя на нее со своего места у окна.

Не давая себя запугать, Гвендолин проигнорировала Ровену и смело встретила полный ненависти взгляд Элспет.

– Макдан, – сказала она необыкновенно спокойным голосом, – разве ты не затем привез меня сюда, чтобы я попробовала вылечить твоего сына?

В комнате воцарилась напряженная тишина, прерываемая только тихими всхлипываниями Дэвида.

– Да, – согласился Алекс.

– Тогда прикажи этим женщинам не вмешиваться, – холодно потребовала Гвендолин. – И тогда я смогу продолжить свою работу.

В течение нескольких долгих, томительных секунд Элспет, Ровена и Марджори выжидающе смотрели на Макдана. По выражению их лиц нетрудно было догадаться, что они полагали, что он разрешит спор, приказав Гвендолин уйти. Алекс вынужден был признать, что сначала именно так он и намеревался поступить.

Войдя сюда и увидев сына в таком состоянии, он пришел в ужас. В то первое мгновение мысль о том, что вина за состояние Дэвида может лежать на Гвендолин, наполнила его слепой яростью. Но затем Алекс взглянул на нее и увидел страх в широко раскрытых серых глазах девушки, не отрывавшихся от Дэвида. Совсем не такой он ожидал увидеть ведьму, которая намеренно пыталась повредить его сыну. Он понял, что если Гвендолин и спровоцировала этот приступ, то сделала это не специально. Размышляя дальше, он вспомнил, что подобные случаи, какими бы ужасными они ни казались, в последние несколько месяцев были обычным явлением. Об этом свидетельствовали уродливые шрамы на маленьких худых руках мальчика. Поэтому вполне возможно, что причиной такого состояния его сына были совсем не странные методы лечения Гвендолин.

Но что если все-таки дело в них?

– Лэрда Макдана не введет в заблуждение твоя ложь, ведьма, – заявила Элспет, расценивая молчание Алекса как собственную победу. Она извлекла из шкатулки маленькую грязную мисочку и поставила ее рядом с рукой Дэвида.

Слабое протестующее хныканье, вырвавшееся из груди его сына, положило конец колебаниям Алекса.

– Меня радует твоя забота о здоровье моего сына, Элспет, – заговорил он. – Я знаю, что единственное твое желание, чтобы Дэвид был здоров и крепок…

Элспет бросила на Гвендолин торжествующий взгляд и занесла над рукой мальчика свой тусклый нож.

– …вот поэтому я прошу тебя не вмешиваться.

На изумленном лице Элспет застыло выражение недоверия.

– О чем ты говоришь, Алекс? – запротестовала Ровена. – Ты только посмотри на парня!

Рвота Дэвида на время утихла, и он обессиленно откинулся на подушку. Легкий румянец, который Алекс видел на щеках сына, когда Гвендолин купала его, исчез, и впалые щеки мальчика сделались бледнее наволочки подушки, на которой покоилась его взмокшая от пота голова. Дыхание стало слабым и поверхностным, как будто ему было больно вдыхать больше воздуха, чем необходимо для жизни. Глядя на него, трудно было поверить, что он сможет дожить до утра.

«Если он умрет, – подумал Алекс, – я не переживу этого».

Он поднял взгляд на Гвендолин, которая пристально смотрела на него. Выражение ее лица оставалось непроницаемым, но Алекс понимал, что она просто решила не показывать своих чувств в присутствии остальных. У двери комнаты собралась небольшая толпа домочадцев. Они с молчаливым страхом смотрели на Макдана, несомненно, считая его распоряжение верным признаком того, что их лэрд действительно безумен.

«Она – ведьма, приговоренная к смерти, и убийца, – сурово напомнил себе Алекс. – Жизнь моего сына ничего не значит для нее. Если его смерть каким-либо образом способна принести ей пользу, она без колебаний убьет его».

Но затем он поймал себя на том, что вспоминает, какими нежными были прикосновения Гвендолин, когда она держала его сына, как ласково звучал ее голос, когда она шутливо разговаривала с ним, вспоминал тревогу и сострадание, которыми, казалось, тогда было пронизано все ее существо. Алекс смотрел на лезвие ножа, занесенного над бледной рукой сына, и не в силах был принять какое-либо решение. Он воин, лэрд, а не лекарь. Он не может судить о пользе или вреде свежего воздуха и купаний, а также дурно пахнущих снадобий, спертого горячего воздуха и непрерывных кровопусканий.

Единственное, в чем он был уверен, – его сын умирает, и никто не в силах спасти его.

– Не вмешивайтесь, женщины, – приказал он, моля Господа, чтобы помог ему сделать правильный выбор, – и предоставьте Гвендолин ту помощь, которая ей может потребоваться.

Все ошеломленно посмотрели на него. Даже Гвендолин была удивлена.

– Заклинаю тебя, лэрд Макдан! – взмолилась Элспет. – Ты не должен оставлять эту помощницу дьявола рядом с ним.

– Ты получила приказ, Элспет.

Крепко зажав в кулаке маленький нож, она беспомощно смотрела на него.

– Алекс, ты должен прислушаться к голосу разума, – запротестовала Ровена.

– Я не привык, чтобы мои указания подвергались сомнению, Ровена. Если ты не хочешь помогать Гвендолин, то можешь уйти. – Его голос был угрожающе тих.

Ровена открыла рот, а затем закрыла его, как будто сначала хотела продолжить спор, но, очевидно, подумав немного, отказалась от этой затеи.

– Я не останусь и не буду принимать во всем этом участия, – дрожащим голосом заявила Элспет. Она бросила испачканный кровью нож и мисочку обратно в шкатулку и торопливо пошла к двери. – Да сжалится Господь над душой бедного мальчика.

– А как насчет тебя, Ровена? – поинтересовался Алекс. – Ты предпочтешь остаться и помогать Гвендолин или уйти?

Ровена не колебалась. Обиженная резкостью, с которой Алекс обращался к ней в присутствии всего клана, она подхватила юбки и вышла из комнаты.

– Ты тоже можешь быть свободна, Марджори, – предложил Алекс.

– Если мне будет позволено, Макдан, – заговорила Марджори, все еще державшая в руках ночной горшок Дэвида, – я бы хотела остаться и помочь.

Толпа собравшихся у двери членов клана удивленно охнула.

Алекс кивнул:

– Гвендолин, скажи Марджори, что тебе нужно, и она принесет.

Гвендолин лихорадочно размышляла.

– Свежую постель и ночную рубашку, – сказала она, торопясь сделать так, чтобы Дэвид снова лежал в чистоте и чтобы ему было удобно. – Этот горшок тоже нужно опорожнить и тщательно вымыть. Кроме того, мне нужен кувшин с чистой питьевой водой и чашка, а также лоскут материи, чтобы перевязать ему руку.

Алекс смотрел, как Гвендолин подошла к его сыну и принялась вытирать его лицо теплой влажной тканью.

– Ну вот, Дэвид, – тихим голосом успокаивала его она, – теперь мне нужно, чтобы ты немного привстал и я могла снять с тебя ночную рубашку.

С этими словами она откинула в сторону испачканные простыни.

Дэвид слабо застонал. Гвендолин осторожно приподняла мальчика и, ласково поддерживая, принялась снимать с него рубашку. Внезапно она в нерешительности остановилась.

– Мне кажется, твой сын имеет право на то, чтобы на него не глазели, Макдан, – сказала она, бросив взгляд на собравшуюся у дверей толпу.

Ее забота о гордости мальчика удивила его. Никто из прежних лекарей Дэвида не задумывался, прежде чем раздеть его в присутствии посторонних, считая его слишком больным, чтобы волноваться по этому поводу. Но Дэвиду уже исполнилось десять, и если даже он слишком слаб, чтобы протестовать, то он определенно был достаточно взрослым, чтобы смущаться в присутствии такого количества зрителей.