— Воистину, твои шрамы подобны редким драгоценным украшениям, — с нескрываемым волнением прошептал Яниэр, потрясенный глубиной пережитого и переосмысленного соучеником опыта. Болезненного, порой мучительного опыта, который сделал Элиара тем, кто он есть. — Иногда чаша поломана так красиво, что это делает ее настоящим произведением искусства…
Белый жрец помолчал и мысленно продолжил жестокую, безжалостно точную идею, оставшуюся оборванной и недоговоренной.
«Иногда душа поломана так красиво, что это делает ее великой».
— Без этих ран и без этих шрамов я не был бы самим собою, — словно в подтверждение его мыслей, твердо произнес Элиар.
— Похоже, это действительно так, — задумчиво согласился Яниэр. — Но знаешь ли ты, что шрамы могут украшать не только тело, но и душу? Каждый из нас должен пройти уготованные судьбой испытания. Позволь же и Учителю носить свои золотые шрамы. Самые страшные — и самые дорогие шрамы, от ран, что болели больше прочих. Увы, жизнь такова, что главные вещи в ней не зависят от человеческой воли. Мы можем лишь принимать то, что происходит с нами по воле судьбы, — и то, кем мы становимся в итоге, если доведется пережить ее сокрушительные удары.
Подумав над его словами, Элиар медленно кивнул и вышел из беседки, более не произнеся ни слова.
* * *
Межвременье. Сезон, когда зерна прорастают
На небе появляется первая радуга. День тридцать девятый от пробуждения
Бенну. Цитадель Волчье Логово
*черной тушью*
Опочивальня в Красных покоях вновь была обильно украшена свежими цветами: горели киноварью пышные тысячелепестковые пионы.
После едва перенесенного тяжкого недуга лицо Учителя все еще оставалось смертельно бледным, словно бы покрытым тончайшим слоем воска. Длинные алые штрихи у внешних уголков глаз еще сильнее оттеняли эту болезненную бледность. Несмотря на слабость, Красный Феникс сидел, облокотившись на подушки, на плечах его торжественно возлежала алая мантия верховного жреца; в высоко забранных волосах сверкала красная яшма, пряди чистого серебра благородно обрамляли заострившиеся скулы.
Эпоха Черного Солнца была завершена. Новая эпоха вызревала вместе с лотосной кровью Учителя, готовая начаться с чистого листа. А пока мир застыл в хрупкой тишине, в удивительном волшебстве безвременья, завис в длинном тягучем прыжке между двумя огненными вехами.
Дабы не беспокоить наставника излишним вниманием, которое могло быть сочтено навязчивым или даже неприятным, Элиар перевел взгляд на не так давно принесенный Яниэром чай, остывающий на изящном столике рядом с кроватью. Предусмотрительный Первый ученик заварил его душистым мятным кипятком, и теперь танцующие зеленые чаинки, собравшиеся на дне крутобокой чаши, источали нежнейшее вешнее благоухание, причудливо смешивающееся с ароматной свежестью мятного листа. Словно бы живительное дуновение весны ворвалось в Красные покои, которые в последние дни были наполнены лишь тяжелой скорбью и болью.
— Мой Второй ученик увлекся искусством заваривания чая? — насмешливым тоном вопросил Учитель, вырвав его из облака созерцательных размышлений. — Посмотри на меня, волчонок.
Пойманный на этой нехитрой уловке, Элиар смутился, но все же поднял взгляд на холодный, волнующе красивый лик наставника. Голос Учителя был привычно строг, но, к недоверчиво приятному удивлению Элиара, во взоре не крылось ни намека на строгость: смеющиеся глаза давали понять, что Красный Феникс пребывает в добром расположении духа. Видя его смущение, Учитель ободряюще кивнул, разрешая говорить.
— Я боюсь ваших глаз, мессир, — нехотя вымолвил Черный жрец, с трудом начиная непростую беседу. Это был их первый разговор с момента ссоры и бегства Учителя в Ром-Белиат. Столько всего произошло с тех пор.
— Не стоит. — Учитель взял в руки столь сильно занимавшую Второго ученика чашу и сделал пару маленьких глотков. — В них не появилось ничего, что должно пугать, не так ли?
Этого Элиар не мог сказать: в пресветлых глазах цвета циан, словно в чистейшей морской воде, отражались воспоминания и какие-то сложные чувства. Смотреть в них было отрадно и одновременно… больно. Кажется, от этого пронзительного взгляда он окончательно утратил полезную способность изъясняться связно.
— Надеюсь, вас не побеспокоят здешние весенние ветра, мессир. — Отчаявшись, Элиар решил сменить неловкую и щекотливую тему. — Погода в Бенну меняется, и сохранять жизненные силы в переходный период становится особенно трудно. По утрам в саду обильная роса: вашей светлости не стоит выходить до полудня, чтобы не промочить ноги. Однако есть и хорошие новости: наступил предпоследний день трансмутации. Уже завтра ваша лотосная кровь полностью вызреет, обретя былое могущество. Красный Феникс Лианора вновь возродится во всем своем великолепии. Наверное, уже не осталось ничего… или почти ничего из прошлого, чего бы вы не вспомнили.
— Да, — уклончиво отозвался Учитель, с легким стуком поставив чашу обратно. — Я вспомнил… достаточно.
Элиар имел в виду многое, но прежде всего то, что волновало его больше прочего, — трагические и горькие события первого возрождения Красного Феникса. Учитель уже должен был вспомнить ту инкарнацию и свою краткую вторую жизнь. Может, однажды они двое найдут в себе силы поговорить об этом откровенно. Но не сейчас. Сейчас все еще слишком болело, и прошлое было лучше не ворошить. Каждый из участников тех страшных событий, и Яниэр, и Агния, и сам Учитель, вероятно, больше всего на свете хотели бы уберечь друг друга от слишком болезненной темы.
— Подойди, — кратко проронил Красный Феникс и протянул для поцелуя унизанную перстнями руку. Элиар послушно приблизился и, поклонившись, коснулся губами тонких пальцев — его ледяной и бесстрастный Учитель был непривычно великодушен сегодня.
Мирное настроение наставника до глубины души поразило Элиара. Говоря откровенно, он ожидал от Красного Феникса прямо противоположного: гнева, раздражения, подчеркнуто вежливой отчужденности, знакомой непроницаемой маски… но Учитель взирал на него совершенно спокойно и открыто, как будто и не было на его руках никакой крови.
— В моей смерти на алтаре нет виновников, — ровным тоном провозгласил Красный Феникс, очевидно, догадавшись, что беспокоит его ученика. — Я не виню никого: ни тебя, ни Яниэра, ни других. А если уж я не держу на тебя зла, то тем более сам себя ты не должен проклинать. Я запрещаю тебе это, слышишь? Будь добрее к себе и не взваливай на свои плечи непомерно тяжелые грехи, которые тебе не принадлежат.
— Но, мессир, я действительно виноват, — недоуменно отозвался Элиар, отказываясь верить в услышанное, хоть и было оно столь желанным. — Я призвал в мир проклятие черного солнца…
Выразительный взгляд фениксовых глаз заставил его умолкнуть. Наставник решительно покачал головой.
— В этом твое осуждение и в этом же — оправдание.
— Я не понимаю, Учитель. — Элиар страдальчески наморщил лоб, изо всех сил пытаясь постигнуть сие многозначительное изречение. — Ваши речи всегда так туманны…
— Солнце — священный символ вечно обновляющейся жизни, круговорота смертей и рождений, — терпеливо начал объяснять его светлость мессир Элирий Лестер Лар. — Солнце не бывает всегда одинаково, оно непостоянно и имеет тысячу ликов. Оборотная сторона его — противосолнце. Это больное, прокаженное солнце, черное солнце мертвых, которое издревле устрашает и вселяет в людей отвращение. Несмотря на дурную славу, задача его благородна, хоть и тяжела, — вести человеческое сердце сквозь самую темную бездну, сквозь страдания, боль и отчаяние, к недосягаемым вершинам сияющего солнечного полюса. Это яд, что приносит жизнь. Все мы знаем, что на закате красное солнце уходит на покой во мрак и естественным образом становится черным. Таков извечный порядок вещей. Так противник света становится главным его защитником: густая черная смола перерождается в красный янтарь, а несовершенный свинец превращается в совершенное алое золото. Так материя подчиняется духу. Так дракон, проглотивший солнце, исчезает и сам становится солнцем. Это мучительная, но необходимая для трансформации стадия: нельзя возродиться, прежде не умерев. Тьма — обязательная ступень, первый этап чудесного таинства преображения. Тьма — то, что нужно превзойти, чтобы от невежества совершить долгое путешествие к духовному просветлению.
