*черной тушью*
Когда Элиар вернулся в привычную реальность, к его облегчению, вокруг вновь оказались знакомые Красные покои и покинутая не так давно опочивальня Учителя.
Неизвестно как оказавшаяся рядом Шеата смотрела на него очень странно. Глаза у нее были совершенно дикие и как будто влажные… от… слез? В руке блестел окровавленный ритуальный нож Яниэра, который Шеата, по-видимому, только что выдернула из его сердца. С длинного белого клинка тягуче капала кровь, полная могущества черного солнца. Элиар рефлекторно прижал руку к груди: на месте выхода острия одежда была разорвана и насквозь промокла от крови. Но сердце, удивительное дело, билось как ни в чем не бывало. Черный жрец невольно усмехнулся: выходит, Яниэру оказалось не по статусу принести его в жертву.
Обернувшись на Первого ученика, Элиар наткнулся на его ошеломленный взгляд и почти различил в прозрачных глазах страх. Кажется, случилось нечто очень важное. Кажется, они сотворили невозможное… но единственное, что волновало сейчас Элиара, — состояние Учителя.
— Что произошло здесь? — хрипло спросил Черный жрец.
— Вы… вы были мертвы, ваше высокопреосвященство… — растерянно отозвалась Шеата, решив, что вопрос ее господина относится к его собственному ранению.
Элиар поморщился от несообразительности приближенной. О небожители, что за глупости… этого просто не может быть. Он был мертв? Прошел сквозь смерть и вернулся обратно? Невозможно.
Впрочем, не время сейчас терзаться загадками — были дела посерьезнее.
— Что с Учителем? — не решаясь прямо посмотреть на постель наставника, кратко уточнил Элиар.
— Похоже, кровь Красного Феникса полностью очистилась, — вмешавшись в этот допрос, сдержанно ответил Первый ученик. Несмотря на то, что все были живы, Яниэр, кажется, опасался преждевременно радоваться и дарить надежду, которая могла оказаться ложной. — Однако Учитель все еще очень слаб: ему нужен свежий воздух, много жидкости и полный покой. Если Великий Иерофант не возражает, я попросил бы всех посторонних покинуть Красные покои и дать больному немного отдыха в тишине.
Глава 41
Носить золотые шрамы
Межвременье. Сезон, когда зерна прорастают
На небе появляется первая радуга. День тридцать девятый от пробуждения Бенну. Цитадель Волчье Логово
*серебряной гуашью*
На время покинув уже ставшие ему родными Красные покои, Яниэр вышел в сад и с облегчением перевел дух.
В саду сияло солнце, цвели вишневые деревья — и самое страшное было позади.
Первый ученик неторопливо прошелся по дорожкам, любуясь пронзительно-ясным, чистым после снегопада небом и ветвями, усыпанными нежным цветом. Почуяв близкое присутствие хозяина Волчьего Логова, который тоже, очевидно, решил немного прогуляться, Яниэр осторожно заглянул в беседку. Он имел все основания опасаться гнева Великого Иерофанта после того, что совершил, но Элиар, кажется, был слишком рад тому, что все кончилось благополучно, и не торопился вымещать на нем раздражение. К тому же Учитель еще не восстановился полностью и нуждался в уходе опытного врачевателя. Вряд ли Элиар в такой час лишит его присмотра первого лекаря Материка.
— Скажи мне, старший брат, — едва завидя Яниэра, поджидавший его Элиар поднялся со скамейки и решительно шагнул навстречу, — после исцеления от черного мора тело Учителя окрепло достаточно, чтобы выдержать ритуал дознания?
От этого неожиданного вопроса Яниэр вздрогнул и пристально посмотрел на соученика.
— Ты и в самом деле осмелишься сделать это? — Он холодно поджал губы. — Осмелишься вторгнуться в его разум и стереть память только потому, что тебе так вздумалось? Но что останется тогда от Учителя? Да, тело его выдержит. Однако, проведя ритуал дознания, ты уничтожишь не тело, но саму его личность.
Элиар неуверенно передернул плечами.
— Не личность… — гортанный голос прозвучал встревоженно. — Только те воспоминания, что причиняют боль. Я могу разорвать все нити, что связывают душу Красного Феникса с дурным прошлым… особенно с его второй жизнью… краткой и полной страданий. Учителю станет проще жить, не помня зла.
— Нет, — как можно мягче возразил Яниэр, отчаянно пытаясь найти аргументы, чтобы усовестить своенравного и упертого соученика. Учитель все еще слишком слаб и не сможет противиться ментальному вторжению, если подобное взбредет в голову Элиару. — Это тебе станет проще жить, если он не будет помнить. Ты хочешь сделать Учителя полностью удобным для тебя, заключить его в клеть беспамятства. Это жестоко и безответственно.
— Ты ошибаешься! — с накопившейся за последние дни бессильной злобой резко ответил Элиар. — Я думаю о душевном спокойствии Учителя, а не о своем. Я в любом случае буду испытывать чувство вины. Но, вспоминая прошлое, Учитель страдает — и будет продолжать страдать. Я хочу избавить его от боли. Хочу, чтобы в новую жизнь он вошел без тяжкого груза на сердце.
— Тогда, может быть, ты спросишь у него самого, желает ли он забвения? — с невозмутимым видом предложил Яниэр, кажется, найдя подходящее решение. — Если ты все делаешь правильно, то Учитель, безусловно, с радостью согласится с тобой и добровольно откроет тебе свою ментальную защиту, предав в твои руки свои вновь обретенные воспоминания.
Элиар кинул на него беспомощный взгляд и промолчал. Это молчание не на шутку беспокоило — неужели упрямец по-прежнему стоит на своем?
— Взгляни на Аверия — хочешь, чтобы и с Учителем стало так же? — в сердцах воскликнул Яниэр. — Ты ведь не можешь до такой степени заботиться о нем против его воли?
— Если я сохраню ему память о том, что было, он меня никогда не простит, — едва слышно выдохнул Черный жрец, отведя в сторону угрюмый взгляд.
Яниэр отрицательно качнул головой.
— Ты не можешь знать этого наверняка. Сердце Красного Феникса велико и непостижимо. Он — тот, кто способен явить милосердие после гнева. Но, изведя под корень воспоминания, ты точно никогда не получишь прощения, ведь Учитель даже не будет знать, за что тебя нужно простить. Лишив Красного Феникса памяти, ты взрастишь в его душе не прощение, а ненависть. Ты добьешься прямо противоположного: рано или поздно сердце его почувствует ложь и отвернется от тебя. А ты продолжишь чувствовать тяжесть вины.
— Почему ты говоришь мне это? — хмуро пробормотал Элиар, начиная выходить из себя. — Разве ты не знаешь, что я убийца и предатель? Прощение невозможно для таких как я. Поэтому не стоит и надеяться.
— Дело не в том, кем ты был… а в том, кем ты стал, — с несвойственным ему напором серьезно сказал Яниэр. — Даже если ты и был убийцей и предателем, все это в прошлом. В настоящем же ты сделался спасителем целого мира. Ты солнце, что поднялось из черной бездны. Солнце, которое мы ждали.
Элиар только вздохнул и вновь ничего не ответил. Повинуясь неясному сердечному порыву, Яниэр спросил:
— Почему спустя столько лет ты не исцелил свои шрамы?
Подняв голову так, что закатное солнце старого клейма стало полностью видно на горле, Черный жрец рассеянно посмотрел на него.
— Разве они не исцелены?
Элиар помедлил немного и, видя его недоумение, счел возможным подробнее развернуть свою мысль:
— Ты большой ценитель различных искусств, старший брат, и, конечно же, знаешь о знаменитом искусстве тонкой золотой реставрации, при котором разбитые предметы возвращают к жизни при помощи особого лака, смешанного с золотой пудрой. Мастера понимают: если чаша разбита, этого уже не исправить. Как ни старайся, разбитое не сделать целым, покрытому трещинами не вернуть первозданный вид. Даже если залатать и умело замаскировать все повреждения, это не сделает чашу неповрежденной, не сделает ее прежней, той, что еще не потерпела урон. В конце концов, если посмотреть с другой стороны, это неплохо: ведь именно трещины и сколы делают чашу уникальной, говорят о ее истории, о ее неповторимой судьбе. Они не заслуживают забвения и маскировки, а потому мудрые мастера-реставраторы нарочно делают повреждения еще более заметными с помощью яркого золота. Отреставрированные места становятся гораздо крепче и дороже, чем были до этого. Они приобретают ценность. Поэтому я с гордостью и смирением ношу свои золотые шрамы.
