Для Эсме эта деревня была как провалившийся нос на трупе сифилитика. Она дымилась, воняла и текла по открытым желобам потоками нечистот, которые сливались в глубины руин. Она кричала, визжала и бранилась, проклиная все на свете.

Эсме сразу окунулась в весь этот хаос. В узких улочках и переулках было не протолкнуться от народу. Лоточники расхваливали свой товар. Коптели жаровни, испуская вонь горелого жира. Торговцы привалились к дверям своих лавок, сложив руки на груди и беззастенчиво разглядывая публику.

Эсме стала поспешно проталкиваться сквозь всю эту круговерть, опустив голову и натянув пониже капюшон, – но лишь после того, как опять как следует завернула свое сокровище в одеяло. Крикит держался за ней, иногда предупреждающе пощелкивая клешнями. И все же твердые плечи постоянно толкали ее, чья-то рука попыталась сдернуть у нее с пояса кошель, но Эсме вовремя оттолкнула ее. Зловеще ухмыляющийся беззубый мужчина уставился на нее так, словно она была чем-то, упавшим с одной из жаровен.

Стиснув зубы, Эсме упорно пробивалась дальше, направляясь к тому уголку деревни, в котором обосновались чанарины – такие же, как и она, вынужденные в свое время покинуть пустыню и в итоге осесть здесь. Располагался этот квартал на самых задворках, дальше всех от входа в руины.

Эсме постоянно оглядывалась, внимательным взглядом изучая обстановку у себя за спиной. Если охотники и продолжали преследование, она уже не могла их заметить.

«Надеюсь, что то же самое относится и ко мне».

Она пробиралась сквозь давку, дым и гам, пока толпа наконец не поредела. Вдали от входа в руины лавки вокруг уже представляли собой ветхие строения почти из одной только ржавчины и осыпающегося песчаника.

Эсме почувствовала, что ей стало легче дышать. Вскоре ее нос уловил запах благовоний, сопровождающий бесчисленные религиозные обряды чанаринов. В темных глубинах убогих лачуг без окон горели лампы и свечи. У многих не было и дверей – ее народ не выносил замкнутых пространств. Представителям чанаринских кланов, привыкшим к простирающимся до самого горизонта просторам Пустоземья, эти дома представлялись клетками работорговцев. В пустыне даже ложа для сна выкапывались в более прохладном песке и накрывались пологами из шкур ящериц, наружная чешуя которых отражала бесконечный свет солнца и его жар.

Проходя через этот уголок деревни, Эсме заметила, что ее соплеменники почему-то кучками собрались в дверях и в узеньких переулках, глядя куда-то вверх.

Крикит внезапно засуетился перед ней, его глаза возбужденно заметались на своих стебельках.

– Что такое? – прошептала она.

Он воздел клешни к небу, привлекая ее внимание. Эсме, которая по пути сюда почти не поднимала головы, теперь озабоченно выгнула шею и откинула капюшон – и тут даже сбилась с шага.

За окраиной деревни среди древних развалин была выровнена лопатами небольшая посадочная площадка. Летучие корабли иногда прилетали сюда, но такие зрелища были редкостью. Бо́льшая часть богатств, добытых в Сихке, в итоге оказывалась на спинах молагов или в длинных вереницах повозок, запряженных более крупными особями, отправляясь отсюда во все концы Венца.

Только вот то, что громоздилось сейчас перед ней, возвышаясь над деревней, превосходило своими размерами все, что Эсме могла себе представить. Летучий корабль – как минимум вдвое крупней самого большого, когда-либо ею виденного – представлял собой настоящую гору из дерева, железа и ткани летучего пузыря. Но отчего у нее на самом деле перехватило дыхание, так это от вида железного чудища, украшавшего его носовую часть. Огромный скульптурный дракон нависал над деревней, широко распахнув крылья и мягко покачиваясь на месте под дуновениями ветра, словно живой.

Под его стальным взглядом Эсме ощутила, что не способна даже пошевелиться – словно пескокрыс, беспомощно застывший перед готовым к броску песчаным аспидом. Наконец она с содроганием сбросила оцепенение и, натужно сглотнув, отступила еще на шаг, по-прежнему охваченная суеверным страхом. Такие крылатые монстры упоминались во множестве древних чанаринских преданий, повествующих о гневе богов и огненном разорении.

Судя по испуганному шепоту и обеспокоенным жестам, прочие люди на улице были в равной степени встревожены этим зрелищем. Ее соплеменникам оно наверняка представлялось гибельным предзнаменованием.

Увы, но такие представления подтвердились, когда чья-то рука схватила Эсме за локоть и резко развернула к себе.

Огромный бритоголовый мужчина хмуро смотрел на нее сверху вниз. Его густые брови оттеняли прищуренные глаза, черные, как самая глубокая яма. Она без труда узнала его. Все знали этого негодяя, грозу деревни.

При виде Рахла хи Пека, жестокого предводителя банды головорезов и угнетателей, Эсме испуганно съежилась. Хотя в деревне были и староста, и стража, никто не осмеливался перечить Пеку и ему подобным.

Жесткие пальцы больно впились ей в руку. Пек склонился еще ниже над ней, обдав ее вонью прокисшего эля.

– У тебя есть кое-что мое, детка… Я не могу позволить, чтобы у меня что-то украли, а тем более какая-то песчаная соплячка.

Эсме попыталась высвободиться, однако Пек еще крепче сжал пальцы. Никто не пришел ей на помощь – по крайней мере, никто из чанаринов. Один лишь Крикит, почуяв враждебность и угрозу, сунулся было к обидчику, но Эсме взмахом руки велела ему держаться подальше. Тем более что Пек явился не один. За плечом у негодяя стояли еще пятеро мужчин, чумазых и запыхавшихся. По их лицам струился пот.

Эсме поняла, что это наверняка те самые разорители, которые охотились на нее. Видать, как-то сумели передать сообщение наверх. Наверное, почтовой вороной. Или посредством тех мерзких нитей, что протянулись по всей деревне, соединяя таких вот подонков – одна из них и разбудила паука, который сплел эту паутину…

И все же Эсме отказывалась отступать.

– Я ничего не крала. Я сама добыла этот артефакт! По праву вольного собирательства он принадлежит мне.

– Наглое вранье! – презрительно бросил один из мужчин, стоявших позади Пека, лицо которого от волос до самого подбородка пересекал неровный шрам, отчего верхняя губа у него кривилась в вечной усмешке. – Она украла у меня его, когда я отвернулся!

– Лашан прав! – выпалил другой. – Я видел, как она его взяла!

У Эсме вспыхнули щеки. Воровство у чанаринов считалось столь же гнусным деянием, как и убийство.

– Я не воровка!

Глаза у Пека сузились.

– Не думаю, что ты поняла… Это не имеет никакого значения. Все в этой деревне моё, пока я не скажу, что это не так. – Он притянул ее ближе. – Покажи-ка мне, что ты подняла из развалин.

Эсме выпрямила спину, отказываясь подчиняться.

Пек взмахом руки подозвал двух своих людей. Оба держали в руках кинжалы. Остальные трое выхватили короткие мечи, чтобы не позволить чанаринам вмешаться, хотя никто и не пытался.

Неспособная остановить их, Эсме была вынуждена повиноваться. Срезав лямку, грабители сняли с нее завернутое в одеяло сокровище и показали его Пеку, который все еще держал ее.

– Открывайте! – потребовал Пек, брызжа слюной, которой давно уже исходил в предвкушении поживы.

Пара развернула на песчанике одеяло, и из него с лязгом выкатилась бронзовая рука. Хотя она и почернела от времени, часть металла не была затронута патиной и тускло блестела на солнце.

Собравшиеся поразевали рты. Даже тот тип со шрамом, Лашан, – что лишь выдавало его ложь касательно того, что он сам ее обнаружил.

Оттолкнув от себя Эсме, Пек рассмотрел бронзовую руку более внимательно.

– Ну что ж, вещица настолько достойная, что я, пожалуй, даже не стану тебя убивать. Ты сильно меня облагодетельствовала, детка.

– Что это? – спросил кто-то из воров, алчно сверкая глазами.

Ответ поступил из-за спины у Эсме:

– Это часть та’вина.

Она повернулась, так и не отступая от сокровища, лежащего у ее ног. К ним подходили еще трое каких-то мужчин в сопровождении старосты Хасанта, поставленного надзирать за осевшими здесь чанаринскими кланами.