– Потому что сегодня все будет по-другому. Наверное, – неожиданно высказался Раффи, к изумлению сидящих за столом.
– С каких это пор ты стал разбираться в опере? – спросила Кьяра.
Гвидо, удивившись еще больше, мысленно отметил: любопытства в тоне его дочери больше, нежели сарказма.
Раффи тоже отложил вилку и глотнул воды.
– Это же очевидно, разве нет? Если группа дает два концерта, они же не могут быть одинаковыми, верно? Даже если музыканты будут исполнять одни и те же песни. Почему с оперой должно быть иначе?
– Но ведь сюжет не меняется, – сказала Кьяра. – На сцене происходит одно и то же.
Раффи пожал плечами.
– Однако люди-то не машины, верно? У них бывают хорошие дни, бывают плохие. Как у других певцов.
«Слава богу, он не сказал “у настоящих певцов”, – подумал Гвидо. – Надежда еще есть!»
Удовлетворившись объяснением брата, Кьяра посмотрела на мать.
– А ты почему не идешь?
Паола улыбнулась своей самой нежной и самой опасной улыбкой:
– Ты сегодня идешь заниматься к Лючии, а Раффи после полудня поможет Франко спустить лодку на воду и там же поужинает.
Она встала, собрала протянутые ей тарелки, поставила их в мойку и вернулась с огромным блюдом жаренных на гриле овощей.
– Не уверена, что это ответ, Mamma! – воскликнула Кьяра.
– Ты поймешь, когда выйдешь замуж и у тебя появятся собственные дети, stella![424] – сказал ей Брунетти.
Девочка переключила внимание на него.
– У мамы будет возможность побыть одной дома, Кьяра, – сказал он.
– А что в этом такого уж хорошего? – спросила дочь.
Паола, которая сидела за столом напротив Кьяры, посмотрела на нее спокойным, «взрослым» взглядом. Откусила немного от кружка цукини, кивнула, одобряя собственную стряпню, и сунула остаток в рот. Потом поставила локти на стол и обхватила подбородок ладонями.
– Мне не придется готовить ужин, подавать его и перемывать потом посуду, Кьяра. Я смогу просто поесть хлеба с сыром и салатом или обойдусь без салата и даже без хлеба с сыром, а приготовлю себе что-нибудь по настроению. И что самое важное, смогу поесть, когда захочу, и почитать за едой, а потом пойти к себе в кабинет, лечь на диван и читать весь вечер. – Увидев, что Кьяра хочет что-то сказать, Паола остановила ее жестом и продолжила: – Я смогу пойти в кухню и налить себе вина или граппы, или сделать кофе или чай, или просто выпить стакан воды. И мне не придется ни с кем разговаривать, не нужно будет ничего ни для кого делать. Потом я вернусь к своей книжке, а когда устану, лягу в кровать и буду читать уже там.
– И тебе этого хочется? – спросила Кьяра тихо-тихо, будто муравей из-под листочка.
Заметно потеплевшим тоном Паола ответила:
– Да, Кьяра. Иногда мне хочется именно этого.
Выгнутой стороной вилки Кьяра разминала кусочек морковки, пока он не превратился в бесформенное пятно на тарелке. Наконец голосом, обретшим громкость и силу, она поинтересовалась:
– Но ведь так бывает не всегда?
– Нет. Не всегда.
На обратном пути Брунетти думал о том, с каким изяществом и снисходительностью Паоле удается учить детей житейской мудрости. Его восхищению не было предела. В детстве ему даже в голову не приходило, что у мамы может быть собственная жизнь. Она была матерью – и этим все сказано. Это ее место и предназначение во вселенной. Планета, чью орбиту задает семья: сыновья, муж…
Кьяре же только что пришлось переосмыслить космологию, понять, что планеты движутся по собственным орбитам, а вовсе не так, как хочется ей. На этой неделе на глаза Брунетти попалась статья, в которой утверждалось, будто двадцать пять процентов американцев не знают, что Земля движется вокруг Солнца. Интересно, сколько людей осознают, что мир не вращается вокруг них? «Лучше пусть Кьяра узнает это сейчас», – пробормотал Брунетти и тут же нервно оглянулся – не услышал ли его кто-нибудь.
В квестуру он пришел к половине четвертого. Фоа как раз пришвартовывал лодку к причалу. Виче-квесторе поднялся по ступенькам из кабины, увидел Брунетти и махнул ему рукой, чтобы он подождал. Патта, пластичный и ловкий, как антилопа, перепрыгнул на рива, даже не потрудившись поблагодарить водителя. Фоа, набросив веревку на столбик, подтянул лодку поближе к берегу и достал из-за румпеля сегодняшнюю Gazzetta dello Sport[425].
Брунетти подождал начальника, придерживая для него дверь. Комиссарио сподобился вежливого кивка, может, благодаря своему чину.
– Через пять минут жду вас в своем кабинете, – сказал виче-квесторе и удалился.
Что ж, он, Брунетти, явно не Солнце, вокруг которого ходит планета под названием Патта…
Где пять минут, там и десять, решил про себя комиссар. Можно еще зайти к Альвизе – вдруг на пленках обнаружилось что-нибудь интересное. Его Брунетти отыскал в тесной комнатушке, где поместились только стул, стол и ноутбук. Настольная лампа на гибкой подставке освещала пространство возле компьютера. Скупой естественный свет проникал через единственное овальное окно у офицера за спиной.
Увидев Брунетти в дверях, Альвизе встал, но честь отдавать не стал – наверное, чтобы ничего не задеть на столь ограниченном пространстве.
– Добрый день, комиссарио! – сказал он серьезным тоном. – Кажется, я кое-что обнаружил.
– Что конкретно? – спросил Брунетти, обходя стол так, чтобы оказаться у коллеги за спиной и лучше видеть монитор.
– Женщина входит в гараж, – сказал Альвизе и, сверившись с рукописными заметками на столе, продолжил: – Это было восемнадцатого числа, то есть десять дней назад, в три часа дня.
Он придвинул стул поближе к столу и спросил:
– Вы не против, если я сяду, комиссарио? Мне так проще пользоваться компьютером.
– Конечно, садитесь, Альвизе! – сказал Брунетти и чуть отодвинулся, давая ему возможность проскользнуть на рабочее место.
Альвизе стал водить указательным пальцем по тачпаду. Брунетти наклонился к экрану и через секунду увидел, как из двери, за которой начиналась лестница, вышел Фредди и двинулся прямиком на камеру. И так же быстро исчез. Еще секунда – и он уже в поле зрения другой камеры, снимающей его со спины. Фредди направляется к длинной череде машин. Останавливается возле одной из них, обходит ее, открывает багажник и бросает туда свою наплечную сумку. Затем проходит к водительскому месту, открывает дверцу и опускается на сиденье. Выводит авто на шоссе и уезжает.
Альвизе подвигал курсором, и из той же двери показалась женщина. Она торопливо свернула к цементной колонне и затаилась за ней, время от времени выглядывая оттуда.
– Она вышла вслед за Фредди? С каким интервалом? В минутах, – сказал Брунетти, не зафиксировавший тайминг на предыдущей видеозаписи.
– Через тридцать четыре секунды, комиссарио.
Женщина простояла за колонной две минуты и семь секунд, потом развернулась, прошла к лестнице и исчезла. В ее движениях было что-то… странное.
– Она есть на других видеозаписях? – спросил Брунетти.
– Нет, сэр. Камера, направленная на дверь, через два дня перестала работать.
– Сама по себе или благодаря чьим-то усилиям?
– Я звонил в гараж. Они говорят, у них это обычное дело.
– Спасибо, что взяли это на себя, Альвизе! Утомительное занятие, особенно если у тебя всего один ориентир – припаркованная машина.
Таким тоном Брунетти когда-то разговаривал со своими детьми – когда хвалил их рисунки.
– Я пересмотрел все записи дважды. Эта дама – единственная, кто был в гараже, но не сел в машину и не уехал.
Выпрямившись, Брунетти потрепал коллегу по руке.
– Отличная работа, – сказал он и только потом сообразил, что Альвизе может поблагодарить его за похвалу. Чтобы избежать этого, комиссар добавил уже более строгим голосом: – Теперь можете вернуться в оперативный отдел, к своим обычным обязанностям.
