Хог: Вам нравилось заставлять людей смеяться? Нравилось внимание?

Дэй: Это лучше, чем работать помощником официанта или чистить ботинки. Было весело. Люди к нам подходили, хлопали нас по спине. Советовали обратиться к ним, если вдруг надумаем заняться сантехникой.

Хог: А у вас было ощущение, что именно этим вы всю жизнь и хотите заниматься?

Дэй: Нет, ни капельки. Мел учился в Городском колледже и копил деньги, чтобы пойти учиться на стоматолога. Я был в том возрасте, когда по-настоящему интересуешься только тем, когда у тебя пройдут прыщи. Мы были просто мальчишки, мы развлекались. Таких там тогда было много — Ред Баттоне выступал со стендапом в «Паркстоне», Сид Сизар играл на саксофоне в «Вакейшнленд». Мел Брукс тоже там работал. Он родом из Бруклина. Настоящий зануда. Заноза в одном месте.

Хог: И вы правда ни разу себе не сказали: «О, я нашел себя! Я комик!»?

Дэй: Нет. Я не представлял, что в этом мое будущее. И потом, не забывай, Мел взял и умер в 1940 году. Я очень тяжело это переживал. Для меня его смерть стала страшной потерей. Мел был для меня всем — отец, старший брат, лучший друг, напарник. Когда он умер… Я правда не знал, что мне делать, но выступать я больше не мог. Это точно. Комические номера слишком напоминали мне про Мела.

Хог: И что вы делали дальше?

Дэй: Закончил школу и сдал экзамен для поступления на государственную службу. Нашел работу в Вашингтоне, клерком у одного из важных рузвельтовских шишек. Жил в меблированных комнатах. Как-то раз у Потомака познакомился с милой девушкой из Индианы. Джуди Монро ее звали. Стенографистка. У нее были рыжие волосы и самая белая кожа, какую я только видел. Моя первая настоящая девушка. Мы ходили в кино, ели в китайских ресторанчиках. Я чуть на ней не женился. А потом японцы разбомбили Перл-Харбор. Я пошел в армию. Меня отправили на начальную подготовку в Хеттисберг, штат Миссисипи. Там было жарко и влажно, а кормили такой жирной и отвратительной едой, что я за первый же месяц скинул больше десятка кило. Плюс ко всему не лучшее место для парня из Бруклина по фамилии Рабинович. Я в учебном лагере был единственный еврей. Белая беднота с Юга, как правило, считала, что это из-за нас США влезли в войну. Так что мне часто приходилось драться — прямо как когда-то на Гейтс-авеню. Только теперь я был совсем один — без Мела, без Стейгов. Во всей казарме ко мне нормально относился только один высокий тощий парнишка из Небраски. Койки у нас там были двухэтажные, и он спал как раз подо мной.

Хог: Как его звали?

Дэй: Гэбриел Найт. А остальное — это уже история шоу-бизнеса.

(конец записи)

Больше за всю первую неделю мне никто никаких подарочков не подкидывал. Один раз кто-то вроде как пошуровал в заметках и магнитофонных кассетах у меня на столе, но я решил, это просто Мария пыль вытирала. Во всяком случае, при свете дня решил. Когда настала ночь и завыли койоты, я преисполнился убеждения, что кто-то меня запугивает, и у этого кого-то отлично это получается. Я стал по ночам заглядывать под кровать, не прячется ли там кто, но находил там только Лулу.

Мне никак не верилось, что все это дело рук Санни — настолько охотно он шел на сотрудничество, настолько откровенно обо всем рассказывал. Работа у нас шла прекрасно. Так мне казалось, пока однажды утром после тренировки он не заявил, что все обдумал и решил полностью исключить Гейба Найта из книги.

Мы сидели у бассейна и ели грейпфрут. На нем был белый махровый халат, на котором слева на груди было вышито «Санни». На мне тоже был халат. Подарок. На моем было вышито «Хоги».

— Вы шутите, — сказал я, чуть не подавившись долькой грейпфрута.

— Я вполне серьезен, приятель.

Он и правда был серьезен. С теплоты и открытости он внезапно переключился на сдержанную осторожность.

— Нам и так есть о чем поговорить, — продолжил он. — О моей философии комедии, о моей теории режиссуры, о том, как я вылечился…

— Погодите. Вы не можете так поступить.

— Но это же моя книга, разве нет?

— Ваша, но покупать ее будут потому, что хотят прочитать про вас двоих. Люди хотят знать, почему вы разошлись. Взгляните фактам в лицо. Гейб сейчас очень…

— Ну так я верну им бабки. Я передумал. Проект отменяется. Я тебе возмещу потраченное время. Вик купит тебе билет на сегодняшний рейс до Нью-Йорка.

Тут как по заказу появился Вик. Он запыхался и грыз ноготь.

— Я… я им позвонил, Санни, — нервно признался он. — Я позвонил в полицию.

— Как позвонил? — гневно поинтересовался Санни.

— Они сказали, что м-мало что могут сделать, — упрямо продолжил Вик, вытирая лоб ладонью. — Раз уж вы уничтожили доказательства и все такое. Но так хоть они это официально зарегистрируют. Так будет лучше, точно вам говорю.

Я прокашлялся. Они не обратили на меня внимания.

— Вик, я же тебе говорил, что не хочу, чтобы ты им звонил! — заорал Санни, багровея.

— Ну да, говорили, — признался Вик, — но вы мне платите за то, чтобы я вас защищал.

— Я плачу тебе за то, чтобы ты делал что я тебе велю!

— О чем конкретно речь, господа? — вмешался я.

Санни и Вик переглянулись. Вик смущенно переступал с одной огромной ноги на другую.

Санни повернулся ко мне, хмурясь.

— Да чего уж скрывать, Хоги. На самом деле ничего серьезного. Мне сегодня утром пришло письмо с угрозами.

Я сглотнул.

— И что там было написано?

— Он мне не говорит, — сказал Вик. — А письмо он в унитаз спустил.

— Именно в сортире ему и место, — резко сказал Санни. — Вик, я тебя, конечно, люблю, но ты мне сейчас не очень нравишься. Я серьезно расстроен тем, что ты втянул в это дело полицию. Они наверняка все сольют прессе. У меня тут повсюду будут репортеры ползать — только этого мне и не хватало. В следующий раз, когда у тебя возникнет светлая мысль, сделай одолжение, вспомни, что ты болван. Всегда был болваном и всегда будешь. Понял?

Вик несколько раз моргнул, кивнул и вытер нос тыльной стороной руки. Я вдруг понял, что он пытается не плакать.

— Санни, я…

— Уйди с глаз моих!

— Хорошо, Санни. — Вик поплелся обратно в дом, опустив голову.

Санни посмотрел ему вслед, покачал головой.

— Болван.

— Санни, он просто делал свою работу.

— А у тебя, Хог, даже работы нету, — рявкнул Санни. — Если я захочу услышать твое мнение, я тебе об этом скажу, а пока заткнись.

И он погрузился в чтение утреннего выпуска «Вэрайети». Я посидел секунду в полном ошеломлении, потом бросил салфетку и пошел вокруг бассейна к гостевому домику собирать вещи. А потом остановился. Книга Санни вдруг показалась мне очень важной.

— На хрена вы вообще меня сюда притащили? — заорал я ему с другой стороны бассейна.

Санни поднял голову и озадаченно нахмурился.

— В каком смысле?

— В смысле, зачем вы зря потратили мое время? Я столько сил вложил. И получается у нас пока что очень здорово, по-моему. Я уже собрался начать писать. Унты распаковал, приготовил все. На хрена надо было меня сюда тащить, а?

Он подергал себя за ухо, потом рассмеялся.

— Ну и чего в этом смешного? — возмутился я.

— Да ты смешной, мистер маринованный нью-йоркский умник. Если б я тебя не знал, я б поклялся, что ты все это принял близко к сердцу.

— Может, мне просто не нравится видеть, как вы идете на попятную.

— Санни Дэй никогда не идет на попятную.

— Правда? Вы говорили, что хотите рассказать эту историю. Нет, даже что вам прямо-таки нужно ее рассказать. Говорили, что это часть вашего процесса исцеления.

— Ты должен обо мне кое-что понять, приятель.

— И что же?

— Никогда не слушай то, что я говорю.

Я вернулся к столу и сел напротив него.

— Почему вы упираетесь, Санни?

— Я… ну так получается. Вся эта история с Гейбом… это слишком болезненно.

— Больше, чем разговор о вашем отце?

— Гораздо больше.

— Почему?