– Я была со своим аккомпаниатором, Риккардо Туффо. В Венеции я всегда работаю с ним. Я услышала, что в одной из репетиционных комнат кто-то поет, и захотела узнать, кто это. Чудесный голос… Риккардо постучал, и нам открыли. Там были пианист и девушка, я ее узнала: после прошлого спектакля она ждала меня вместе с другими поклонниками в холле. Это было в тот же день, когда я виделась с вами. Эта девушка хотела поблагодарить меня за представление.

Флавия отвлеклась от созерцания своих рук, посмотрела на Брунетти и добавила:

– У нее потрясающий голос: настоящее контральто, глубокое и звучное.

– И что же ты ей сказала?

– Как обычно: что она прекрасно поет и ее ждет большой успех.

– Мог ли кто-то еще слышать ваш разговор?

Флавия ненадолго задумалась.

– Нет, нас было четверо: я, девушка, Риккардо и тот, другой рипетиторе, ее отец. И все.

– Может, был кто-нибудь еще? – не сдавался Брунетти.

В большинстве случаев, когда просишь человека перепроверить воспоминания о каком-нибудь разговоре или событии, он отвечает сразу, словно тем самым хочет показать, что сомневаться – значит оскорблять и его памятливость, и его самого. Но Флавия снова посмотрела на свои руки, а потом повернулась на стуле, чтобы видеть колье.

– Когда мы с Риккардо двинулись дальше, к своей репетиционной, нам навстречу по коридору действительно шли какие-то люди. Я продолжала нахваливать девушку, и меня могли услышать.

– Ты узнала кого-нибудь из них?

– Нет. Я много лет не пела в «Ла Фениче», так что новых лиц тут много. – Флавия взяла расческу и затолкала колье обратно под бумагу, с глаз долой. – Вообще-то я не смотрела по сторонам, – заключила она.

А потом спросила, буднично кивнув в сторону колье, словно это партитура, забытая кем-то у нее в гримерной:

– А с этим что будешь делать?

– Как обычно, – ответил Брунетти, – заберу с собой в квестуру. Там с него снимут отпечатки.

– Ты правда это сделаешь? – уточнила Флавия.

– Да. – А затем комиссар спросил: – Кого я должен указать в качестве владельца?

– Это необходимо?

– Когда криминалисты изучат это колье, оно вернется к владельцу.

– Правда? – Флавия не сумела скрыть изумления. – Оно ведь стоит кучу денег!

– Это я уже понял, – сказал Брунетти. – Хотя могу и ошибаться.

Комиссар посмотрел на то место, где лежало колье, но теперь его скрывал слой синей оберточной бумаги.

– Зачем дарить мне что-либо подобное? – продолжала недоумевать Флавия.

– Чтобы произвести на тебя впечатление, – пояснил Брунетти. – Дать неоспоримое доказательство своего уважения и привязанности.

– Безумие какое-то, – проговорила Флавия, и на этот раз в ее голосе слышался гнев, а не сомнение. – Привязанность? – Это прозвучало так, словно она впервые услышала это слово. – Что ты этим хочешь сказать?

– Только то, Флавия, что ты чем-то его привлекаешь. Этот подарок – попытка вызвать у тебя интерес к дарителю, который так щедр к тебе и… способен на широкие жесты! – Прежде чем она успела отреагировать, Брунетти продолжал: – Согласен, это безумие. Но в данном случае мы вряд ли имеем дело с нормальным человеком.

Флавия сменила тональность на более игривую:

– Не слишком ли это резкое суждение для полицейского?

Брунетти засмеялся и, чеканя слова, словно робот, ответил:

– Вы правы, это недопустимо. Мы должны оставаться непредубежденными и уважать всех своих сограждан – ежесекундно, семь дней в неделю!

Сделав короткую паузу, он тоже сменил тон на более легкомысленный:

– Признаваться в том, что у него на уме, полицейский может только в кругу семьи и в разговоре с друзьями.

Флавия посмотрела на него и с улыбкой коснулась его руки:

– Спасибо, Гвидо.

Брунетти подумал, что сейчас, наверное, самое подходящее время сказать ей то, на что он так долго не решался.

– В этом деле есть еще один аспект, который нам стоило бы обсудить.

– Полагаю, достаточно и того, что этот человек – сумасшедший и знает, где я живу, – сердито отозвалась Флавия. – Хватит с меня сюрпризов!

– Это не станет для тебя сюрпризом, – произнес Брунетти, зная, что это неправда.

– О чем ты? – спросила певица, быстро убирая руку от его руки.

– Все мы почему-то решили, что твой поклонник – мужчина. Говорим о нем в мужском роде, хотя веских оснований для этого у нас нет.

– Ну конечно это мужчина! – Флавия чуть повысила тон. – Женщины не разгуливают по городу, чтобы столкнуть другую женщину с моста.

– Флавия! – начал Брунетти, прекрасно понимая, что рискует окончательно ее разозлить. Но как сказать это, чтобы не обидеть ее? С другой стороны, зачем тратить время на предположения и дополнительные вопросы? Не лучше ли сказать все как есть и будь что будет? – В прошлый свой приезд… вернее, последние два раза ты жила в Венеции с женщиной.

Она отшатнулась так, словно опасалась удара, но смолчала.

– Добавлю: с очень приятной женщиной. – Брунетти улыбнулся, но ответной улыбки не последовало. – Люди искусства на такое не обращают внимания, но это не обычный случай. Особенно если человек на чем-то зациклен.

– То есть это месть лесбиянок за то, что я снова переключилась на мужчин? – спросила Флавия, даже не пытаясь скрыть гнев. – Или какая-то женщина хочет, чтобы теперь я полюбила ее?

– Понятия не имею, – спокойно ответил Брунетти. – Но твое прошлое не тайна, и, хочешь ты или нет, мы должны учесть вероятность того, что тебя преследует, – он наконец вымолвил это слово: – женщина!

Флавия молчала, поэтому комиссар продолжил:

– То, что женщины менее жестоки в сравнении с мужчинами, конечно, успокаивает, но твой преследователь уже прибег к насилию. И если причиной послужил ваш с девушкой разговор… Ему хватило незначительного повода.

Ответ Флавии удивил Брунетти.

– За девушкой в больнице присматривают?

– Да, я отправил туда офицера. Время от времени он наведывается к ней и проверяет обстановку.

– Что это означает?

– Я сделал все, что мог, – сказал Брунетти, решив не объяснять подробнее. – Скоро Франческу выпишут, и она будет под защитой родственников, – заключил он, хотя на самом деле совершенно не был в этом уверен.

Флавия помолчала, беспокойно ерзая на стуле, потом спросила:

– Но если злоумышленник – женщина, ты предполагаешь, что она будет нападать на любую, с кем я заведу разговор?

– Я не это имел в виду, Флавия! Я всего лишь прошу тебя рассмотреть такую вероятность.

И снова она на какое-то время умолкла. Брунетти терпеливо ждал.

– Одна моя подруга, – произнесла наконец Флавия, – меццо-сопрано, как-то упомянула в разговоре о женщине, угрожавшей ей ножом.

Еще минута – и терпение комиссара было вознаграждено.

– Эта женщина присылала ей записки – всегда с комплиментами и очень остроумные – после спектакля. Нечасто, может быть, раз или два раза в год. На протяжении восьми или девяти лет. А потом, тоже в записке, предложила отправиться в бар после представления в лондонском театре. По словам подруги, приглашение было сделано в такой милой – и корректной – форме, что она согласилась.

И снова молчание… Брунетти уже засомневался, услышит ли финал этой истории. Но Флавия, стряхнув с себя раздумья, продолжила:

– После спектакля они встретились в баре, и как только сели за столик, моя подруга поняла, что эта женщина – сумасшедшая.

Перехватив озадаченный взгляд Брунетти, она сказала:

– Это трудно объяснить словами. Ты просто понимаешь: перед тобой безумец.

– И что было дальше? – спросил Брунетти.

– Та женщина стала говорить, что моя подруга – любовь всей ее жизни, единственная и неповторимая, и им суждено быть вместе. А когда подруга хотела встать и уйти, достала нож и пригрозила убить ее, если она не пойдет с ней.

– Что же сделала твоя подруга?

– По ее собственным словам – улыбнулась и даже нашла в себе силы предложить собеседнице отправиться на такси к ней в гостиницу.