Я терялся в беспокойных догадках. Где же был наш юный разведчик? Неужели его постигла беда?

Ругая себя за опрометчиво принятое решение — послать во вражеский тыл мальчика, я лежал на койке не в силах заснуть и завидовал тому, что мой ординарец ефрейтор Фоминых давно спит.

Сибирский парень по происхождению, несколько медлительный, но настойчивый и старательный, когда это требовалось, Коля Фоминых обладал удивительным свойством засыпать в любую минуту, где только предоставлялась для него возможность. Спать ему не мешали ни разрывы снарядов артиллерии, ни пулемётные очереди, ни громыхание идущих мимо танков.

Бывало, ещё на земле Украины останавливались мы в хатах-мазанках. Фоминых забирался на печку или устраивался на лежанке возле неё — любил тёплые места. Лишь придёт время сна, сразу же как моторчик включит. Минута — и уже похрапывает. Случалось, ночью принесут приказ. Приедет кто-нибудь или срочный вызов в штаб дивизии. Постучит ли посыльный в окно, я мгновенно просыпаюсь, а Фоминых ничего не слышит, свистит себе носом. Я ему:

— Фоминых!

Тот же храп.

— Фоминых, стучат, не слышишь?

По-прежнему никакого впечатления.

Тут уж я разозлюсь:

— Фоминых, чтоб тебя!.. так-то и так-то... Проснешься ты наконец?!

На это сразу:

— А?!

Только тогда и просыпался.

И тут. Лежу в темноте. Предаюсь своим невесёлым мыслям. Фоминых спит за затворенной дверью. Храп его не слышен. И вдруг у меня запищал полевой телефон. Не успел я ещё до него и добраться, как из двери Фоминых. Выскочил голый, только в трусах, и сразу к аппарату.

— Есть! Сейчас будет говорить.

И ко мне с трубкой:

— Дежурный по части, товарищ капитан.

Беру трубку.

— Слушаю.

— Товарищ капитан, разрешите доложить, — весёлым голосом говорит дежурный. — Петреску прибыл в расположение.

Что рассказывать, как я обрадовался!

— Отлично! — кричу. — Давайте его ко мне.

Положил трубку. Смотрю, Фоминых не ушёл. Стоит, смотрит на меня, и сна в глазах не видать.

— Товарищ капитан, не Ваня вернулся?

— Он, — киваю. — Прибыл. А ты что, неужели не спал?

Ефрейтор пожал загорелыми плечами — и с обидой в голосе:

— Как же я мог, товарищ гвардии капитан, спать, когда не знаем, что там с ним, с парнем? Что я, куркуль какой-нибудь?!

— Да ты ж, — говорю, — спать умеешь, что бы ни было.

А сам подумал: ну уж если Фоминых не мог спать, беспокоился за Иона, значит, крепко полюбился нашим румынский мальчишка.

Заспешили мы с ординарцем одеваться. Нужно было встретить разведчика по форме. Вскоре приходит Ион с лейтенантом. Сердюка дежурный поднял первого. Тот сразу же прибежал в штаб. С разведчиками явился и успевший подняться старшина. Впрочем, навряд ли он и спал. Наверное, беспокоился и переживал за своего парня: что там с ним, где он?

Ион был одет всё в тот же, теперь будто театральный, наряд. Вошёл, вытянулся передо мной, и, вижу, мальчишка растерялся. Не знает, можно ли прикладывать руку к шляпе. Но всё же решился. Козырнул и по-военному докладывает:

— Ион Петреску, товарищ гвардии капитан, из разведки с того берега, где противники, прибыл!

Набрался он, гляжу я, у старшины кое-каких строевых навыков и стал тому подражать.

Я тоже встал, руки по швам. По-уставному принимаю его доклад, потом говорю:

— Ну, хорошо. И будет тебе. Снимай своё сомбреро. Рассказывай: куда подевался, что там высмотрел? Есть, наверное, хочешь, голодный?

Ион быстрым взглядом окинул нас, кивнул. Я велел Фоминых принести что у нас найдётся съестного. Ведь была ночь. К Ушакову не побежишь.

— Где же был-то, отчего к лейтенанту вовремя не прибыл?

Не терпелось мне узнать, что с ним приключилось.

Юный разведчик торопливо говорит:

— Нельзя было. Там мадьярские патрули. Они недалеко от речки, в лесочке. Туда я прошёл. Назад никак... Они бы выстрелили, убили меня. Ничего бы вам не узнать.

Фоминых принёс молока и хлеба. Нарезал баночной колбасы. У Иона, можно сказать, слюнки текли, но он к еде не прикасался. Сперва хотел доложить, чего дознался на том берегу.

Сказал ему, чтобы ел. Лейтенант меж тем разложил карту. Ион, уплетая хлеб и колбасу, которые запивал молоком, рассказывал о том, что близко от берега солдат не видать. Подальше венгерские патрули. Они в неглубоких окопчиках. Некоторые с ручными пулемётами. Но тут, если изловчиться, через лесочек можно между ними пройти, что ему и удалось. Дальше, в хуторах, также стоят мадьяры.

— Покажи, в каких именно, — просим мы Иона, желая отметить на карте. Стараясь, чтобы он и сам сумел в ней разобраться.

Ион морщил лоб, смотрел на карту, но угадать на ней, где именно находятся венгерские солдаты, затруднялся. Тут на разлинованный на квадраты лист с витками линий рельефа местности упал кусочек хлеба с колбасой. Неопытный оперативник замер, не проглотив еду. Испугался, что он испортил карту. Потом сказал:

— Дайте мне лучше бумагу. Я сам буду нарисовать, где там что.

Положили перед ним чистый лист и карандаш. Ион еду отодвинул и принялся не очень умело, но понятно отмечать виденное. Нарисовал две дороги, домики с деревьями. Это были хутора, где, по его словам, крестьян почти не оставалось. Потом ещё нарисовал церквушку с колокольней и на ней офицерика с биноклем. Значит, там был наблюдательный пункт. Но Ион так думал, что здесь наступления наших войск не ждут и вообще, даже наоборот, надеются тут остаться, пока Красная Армия их не обойдёт и они попадут в плен. Он полагал, что мадьярские солдаты и сами бы сдались русским, но дальше хуторов линия обороны гитлеровцев. Если бы только венгры попытались сдаваться, немцы сразу бы расстреляли их сзади из своих пушек. Хотя самих немцев близко нет. Они только приезжают на размалёванных пятнами машинах и поскорей уезжают назад.

Тут Ион почти совсем по-детски нарисовал машину с маскировочным камуфляжем, в каких ездят по фронту гитлеровские офицеры.

— Они, наверное, требуют, — утверждал Ион, — чтобы мадьяры следили, нет ли чего-нибудь нового на нашей стороне, и сразу бы докладывали.

От хуторов в сторону немецкой обороны протянуты телефонные провода. Это он видел. Мадьяры немцев боятся. Если бы его увидели переходящим к нам, наверное, схватили бы и отправили к немцам. Вот он и ждал ночи, чтобы перебраться сюда в темноте. Дорогу назад он помнил. Сказал, что всегда хорошо запоминал дороги.

Мы, кто тут были, переглянулись между собой. Нельзя было не порадоваться за неглупого мальчишку и не одобрить его осторожных действий. Было видно, старшина прямо сиял, довольный сообразительностью своего воспитанника.

Я обнял парнишку за плечи.

— Молодец, гвардии Ион. Сослужил ты хорошую службу. Теперь иди спать и снимай маскарад. Думаю, больше тебе уже этот наряд не понадобится. О доме не беспокойся. Вернёшься туда прилично одетым.

Старшина, довольный, рассмеялся.

— Мы, товарищ гвардии капитан, з утра усему этому сделаем автодефе.

— Какое автодефе, Грищенко, откуда ты взял?

— А это Ваня говорил. Он такую книгу про давнишнюю Испанию читал. Там всё сжигали, и людей тоже. «Автодефе» называлось.

— Ах, вот в чём дело! Аутодафе. Ну, жгите. Нечего с собой таскать такое тряпьё.

Любопытный всё-таки был парень Ион. Оказалось, увлекался историческими книгами. Где только он их находил. Подумать, и старшину нашего просвещал. Не только, значит, они в свободные часы пели украинские песни, на которые Грищенко у нас был мастак. Пели, надо сказать, красиво, на два голоса. Кто мимо шёл, останавливался и слушал. Да, приобрёл себе старшина под конец войны доброго друга. Ничего, что лет на десяток младше себя.

С добытыми Ионом сведениями, которые мы с Сердюком перенесли на карту, как и данные инженерной разведки, ранним утром поехал я в штаб дивизии. Там остались довольны тем, что подтвердилось известное раньше. Удивлялись, как это всё удалось узнать с надёжной точностью. Меня так и подмывало рассказать, какой знатный разведчик действовал от нашей части на вражеской территории, но я промолчал. Боялся, как бы не влетело за то, что мы не только взяли к себе румынского мальчика, а ещё и рисковали им. Могло так обернуться: мне бы немедленно приказали отправить его домой.