Ион покивал головой и снова своё:
— Она всех просила, товарищ гвардии капитан. И жандарма тоже. Ни один за неё не заступается. У кабатчика денег много. Над ней все смеются, говорят: «Что ещё тебе надо? У твоего отца ничего нет, радуйся, глупая, богатой будешь...» Только вы и можете заступиться. Мы сюда садом пришли. Никто не видел.
Девушка платок к губам приложила и, сдерживая рыдания, умоляюще на меня продолжает глядеть. Догадалась, о чём идёт речь. Ну, просто беда.
Я тяжело вздохнул.
— Нет, нет, Ион. Как бы я ни хотел им помочь, не имею на то права. Гражданское это дело, цивильное, как они говорят.
— Так она же не понимает. Она думает, вы всё можете.
— Нет, не могу, — развожу руками. — Жаль мне очень её с любимым, но я бессилен. Ничего не могу.
Тут Ион, хотя были мы в доме одни, перешёл на таинственный шёпот:
— А вдруг они, товарищ гвардии капитан, убегут с Тудором подальше, в Бухарест, и женятся там? Потом уж никто ничего не сможет сделать.
— Что же, это уж их дело, — пожал я плечами. — Решатся бежать — значит, убегут.
Но Ион не отступает.
— Так им надо до поезда только убежать, чтобы не поймали. Или, если Тудора найдут, до смерти забьют, а Мариору всё равно за того противного выдадут. Живо поженят. Поп заодно с богатыми.
— Тогда не знаю, что им и делать.
Но участливый мальчишка не хотел сдаваться.
— Товарищ гвардии капитан, — заговорщически продолжал он. — А если их на машине до поезда? Там сядут и уедут. До поезда их никто не догонит. Тут же машин нет, только лошади.
— Да ты что, Ион? Как же это так, на нашей машине?! Что люди здешние скажут? Откуда взялось этакое самоуправство у советского командира? Почему он в цивильные дела вмешивается, свадьбы расстраивает? Большой шум будет. Дойдёт до генерала, он нам такого задаст! Ты ещё его не знаешь.
Но Ион не останавливается.
— Так мы же тихонько. Вы будто, капитан, ничего и не знали. Я уже с Петей, товарищем ефрейтором Садовниковым... Он сказал, если капитан позволит машину... Мы, как темно будет, уедем подальше, до лесочка. В лесочке до ночи и будем ждать. Мариора из дому убежит, когда уже все спать лягут. Она сумеет. Никто и не увидит. А Тудор — он тоже станет её в лесочке ждать. Мы их до поезда увезём, а сами поскорее на машине сюда, к нашим солдатам. А вы себе спите, ничего не знаете. Машину у вас никто и не спрашивал. Товарищ ефрейтор мало ли куда ездил.
Ну, думаю, хитрец. Понял я: всё это у него было заранее придумано и Мариору он сюда притащил, чтобы меня разжалобить.
Смотрю. Девушка притихла. Плакать перестала, сцепила руки как в молитве, а глазами, ещё блестящими от слёз, то на меня, то на Иона. Ах, пройдоха! Понимал же он: не могу я приказать отменить свадьбу, вот и решил организовать побег молодых.
В трудное я попал положение. С одной стороны, вмешиваться в гражданские дела никак не наша забота. Ну, а если посмотреть по-человечески... Можно ли было равнодушно пройти мимо такого случая?! Ведь в Румынии, думал я про себя, если всё пойдёт нормальным образом, старые порядки сгинут в прошлое. Настанет иное время, а для красавицы Мариоры счастье будет потерянным навсегда. Чем тогда она вспомнит советского капитана, который прошёл мимо её горькой судьбы? Возможно, сумей мы сейчас помешать совершиться насилию над девичьей волей, молодая пара потом обретёт свою счастливую жизнь в новой Румынии. Выходило, так или иначе, а помочь им следовало.
Взвесил я всё это и решил: была не была. Говорю Иону:
— Ладно, шельмец. Делайте с Садовниковым как знаете. Я тут будто ни при чём. Ничего не слышал. И Мариоре скажи, чтобы не проболталась кому, иначе всё погубит.
Ион даже засиял от радости. Замахал руками: дескать, я могу быть совершенно спокойным. Всё они сделают как надо. Торопливо переводит девушке наш разговор. У неё глаза мгновенно высохли и на щеках выступил румянец. Она было опять собралась кинуться на колени, теперь уже в знак благодарности, но тут уж Ион не дал ей того сделать и поскорее увёл с собой.
Всё у него было, видимо, рассчитано. И то, что хозяева нашего дома были в этот час в поле, и что маленькие их дети наверху ещё спали. Никто не должен был видеть того, что Мариора сюда приходила.
В ту же ночь затея его была исполнена. И надо сказать, сделано было всё ловко. Сквозь сон слышал я, как зафырчал наш легковой газик. Звук его мотора скоро растаял в дали посёлка. Утром пришёл один из участников ночного приключения, ефрейтор Садовников, и рапортует:
— Так что, товарищ гвардии капитан, особое задание по вашему приказу выполнено.
Я покачал головой.
— Что ещё за задание? Никаких приказов я тебе, помнится, вчера на ночь глядя не давал.
— Точно, — озорно соглашается он. — Никакого приказа не было. Сплошное самовольство. — А сам глазами смеётся.
— Ну так что, в порядке всё? — однако же не выдержал я.
— В полном порядке, — уже по-простому рассказывает мне бравый шофёр. — Полетели голубки... Подъехали мы, а тут как раз поезд. Ну, они сели и укатили. А сказать вам, парень ничего такого особого. Тоже чернявенький, небольшого росточка, но хваткий. Они, как встретились, сразу друг к другу, будто десять лет не видались. Выходит — любовь. Я про такую раньше только в книгах читал. Думал, на самом деле и не бывает. Получается, что есть. Как вы думаете, товарищ гвардии капитан, есть она, любовь?
— Сам же говоришь, видел. Значит, есть.
— Да, приходится верить, — согласился мой верный водитель. — А того пузатого, кабатчика, мне Ваня показывал. Нет, не в пару он ей.
— Ладно, — остановил я его. — Сделали — и помалкивай. А где же этот гвардии Ион? Его-то хоть никто не видел?
— Всё было в ажуре, товарищ капитан. Ехали — ни одного огонька в домах не светилось. Я пулей село проскочил и фар не зажигал. Иону сказал на пол машины садиться, чтоб и головешка его ни-ни...
Велел я его позвать. Мальчишка, видно, того только и дожидался, сразу влетел. Счастливый, щёки горят. Был безмерно доволен, что помог молодой паре бежать. Ему же кроме доброго дела всё это ещё и очень интересно было. Ну и благородный поступок.
Но я сказал:
— Ты вот что, друг. Теперь из расположения никуда. Чтобы до самого отъезда нашего отсюда быть на глазах старшины. Потому, как узнают, кто всему этому изобретатель, тебя не то что побьют — убьют без сожаления.
— Что вы, товарищ гвардии капитан! Я только сейчас от старшины и опять буду к нему... Одного шага не стану делать от ваших военных.
Предостережение, между прочим, было не зряшным. С утра в местечке началась паника. Бегали со двора на двор, громко переговаривались и размахивали руками женщины. Одна с другой сходились и секретничали молодые девушки. Собрав несколько односельчан, что-то кричал возле своего дома кабатчик.
Его толстый сын посадил приятеля в коляску с пароконной упряжью и куда-то с ним умчался. Вернулись они к вечеру, так же только вдвоём. Крепко, видно, выпившие. Пролетели мимо окон нашего штаба. Непонятно было, не то пели, не то просто орали и нещадно нахлёстывали взмыленных лошадей.
Вскоре после этой истории покидали мы уже обжитый посёлок. К тому времени о несостоявшейся свадьбе, кому на счастье, кому на беду, и разговоры затихли. Красавица Мариора исчезла в неизвестном направлении. Конечно, все понимали, что тут всё дело в Тудоре, но, где теперь молодые, пока не знали и её отец с матерью. Не видно было, чтобы и почтальон носил им письма. Сын кабатчика, немало попив, шумно кому-то погрозившись, уехал. Понемногу стихло всё. К великому моему удовольствию, нас в содействии побегу, кажется, никто не подозревал.
И всё же, когда, покидая местечко, чтобы уже никогда сюда не возвращаться, мы проезжали по главной его улице,
Ион попросился ко мне в машину, на секретное место. Наверно, побаивался, не догадывается ли кто-либо о его участии в расстройстве свадьбы...
Наступила последняя военная осень. Она застала нас на восточном краю венгерской земли. Наш доброволец перешёл границу юным бойцом Красной Армии. Да собственно, границы в те дни никакой и не было. Она стала полосой фронта.
