Румыния осталась позади. Венгры разговаривали на своём, нисколько не похожем на любой другой, языке. Правда, многие понимали по-немецки. Словом, спасительным переводчиком, каким мы знали Иона Петреску у него на родине, он больше не был.

Но Ион тем не огорчался. Мальчишке нравилось, что местное население принимало его за русского. Женщины удивлялись, откуда такой молодой солдатик, и спрашивали у старшины, не его ли это сын.

Однажды Ион попросил меня:

— Товарищ гвардии капитан, вы не говорите им, что я румынский. Пусть все думают, что я советский. Можно так?

Я согласился. Что же, если это ему доставляло удовольствие. Позже узнал, что о том же он просил и лейтенанта Сердюка, и других офицеров. О старшине Грищенко нечего и рассказывать, тут у них была полная договорённость.

Но ещё до начала зимы произошёл у нас с Ионом любопытный факт. Случилось это в октябре, в дни фронтового затишья. В часть к нам собрался прибыть командир дивизии. Генералу вздумалось лично вручить ордена и медали тем из сапёров, которые отличились под Яссами и в других наступательных боях.

Построение к командирскому приезду было назначено на двенадцать часов. До того я приказал всем привести себя в лучший вид. Отделенным сержантам лично оглядеть каждого солдата. Ведь среди них были люди аккуратные, даже чистюли, держащие себя достойно бойца, но встречались и такие, что могли по двое-трое суток ходить небритыми и носить подворотничок, который уже сделался чуть ли не чёрным от грязи.

День, к общей радости, выдался тёплый, какие у нас в Ленинграде не часты и в августе. Можно было построить солдат в летней форме, чтобы на виду гляделись гвардейские значки, ордена и медали или нашивки перенесённых ранений.

С утра по селу из дома в дом бегали военные с утюгами, сапожными щётками или баночками ваксы в руках. Фронтовики наводили гладь и блеск на своё бывалое в походах обмундирование. Те, что половчее, под шумок выпросили у прижимистого старшины и новые гимнастёрки.

Известный хитрец-мудрец — повар Ушаков готовил праздничный обед и колдовал над какими-то особенными закусками, чтобы удивить генерала, которого я задумал пригласить к себе на стакан вина, посидеть с нашими офицерами.

Кто служил в армии, знает: приезд в часть высокого командира — дело нешуточное. Он мог захотеть посмотреть, в какой обстановке отдыхают солдаты. Надумает, попробует щей из котла или расспросит кого-нибудь из рядовых, как ему живётся-можется. Хотя я и доверял своим офицерам и младшим командирам, а всё же свой глаз был повсюду нужен. Кому хочется получить нагоняй от начальства, да ещё в этакий день. Генералы на похвалу не щедры. Находилось о чём побеспокоиться и что проверить.

Кто в те хлопотливые часы совершенно выпал из круга моего внимания, так это Ион. Было не до него. Да и сам он, наверное, понимал и на виду не болтался.

К приезду командира дивизии решили починить ветхий мост через речку-канаву по пути к нам. Повезло местным жителям. Не жди мы генерала, вряд ли стали бы наново перебирать настил старого моста. На то попросту не нашлось бы времени.

Полувзвод с сержантом во главе вернулся в село часам к одиннадцати, доложив, что мост теперь выглядит картинкой. Я думал, наш юный сапёр ходил с солдатами на ремонт моста, но среди возвратившихся в село его не было. Ну, значит, решил я, теперь помогает кому-то другому. Скорее всего старшине, с которым вообще бывал почти неразлучен.

Генерал прибыл в назначенный час. Солдаты уже стояли в парадном строю. Как только комдив вышел из машины и направился к нам, я поспешил ему навстречу, доложив, что часть для вручения наград построена. Командир дивизии поздоровался с солдатами и, услышав бравое ответное приветствие, остался ими доволен. Понятно, сапёры хотели не подкачать. Люди они были служивые и солдатское дело знали.

Потом началось награждение. Лейтенант из штаба дивизии читал приказ. По фамилиям он выкликал награждённых. Гвардии сержанты и рядовые по одному выходили из строя и, сделав несколько шагов на несгибаемых ногах, приближались к покрытому кумачом столику. Получив орден или медаль из рук генерала и услышав его поздравление, они выпаливали: «Служу советскому народу!» — а потом тем же строевым шагом возвращались на место. Чуть поодаль, в стороне от столика, толпились местные крестьяне, с интересом наблюдавшие происходящее. На всех ближайших деревьях, заборах и даже на крышах сидели, стояли, висели любопытные мальчишки, счастливые этаким редким зрелищем.

Не видно здесь было лишь одного Иона.

Обыкновенно, если взводы строились для прочтения приказа или по какому-нибудь иному случаю, он находился с края левого фланга, замыкая строй. Своим местом в строю Ион гордился и, подражая настоящим солдатам, браво выпячивал грудь с гвардейским значком на ней. Сегодня последним в шеренге был низкорослый солдат Весёлкин. Про себя я подумал, что это даже хорошо. Стой там Ион Петреску, генерал непременно спросил бы, что это за мальчик и откуда он у нас взялся. Кто знает, чем могло кончиться для Иона, если бы командир дивизии узнал, что в строю находится самовольно усыновлённый нами румынский паренёк.

Я полагал, что Грищенко велел своему воспитаннику на всякий случай не попадаться на глаза генералу. Решив так, мысленно я даже похвалил старшину за нелишнюю предусмотрительность.

День завершался на славу. Довольный порядком в части, генерал, недолго посидев с офицерами и поговорив с ними о том о сём, покидал нас в хорошем расположении духа. Мы проводили его до машины, в которой в тени старого бука дремал добро накормленный Ушаковым генеральский шофёр сержант. Генерал, попрощавшись, неторопливо уселся рядом с ним и велел ехать в расположение медсанбата, где его в тот день тоже ждали. Так больше и не воспользовавшись отремонтированным нами мостом, он отправился через село в другую сторону. Через минуту, когда поднятая колёсами пыль улеглась, генеральской легковушки уже не было видно.

Провожавшие вернулись в дом. На столе ещё оставалось много вкусных вещей. Можно было посидеть и поговорить без натянутости, которая неизменно возникает в присутствии большого начальства. Я сказал Фоминых, чтобы он позвал Иона и угостил мальчишку всем, чего ему захочется.

Вернувшийся минут через пятнадцать ординарец доложил, что Иона нигде нет. Сбегал он и к старшине, но и тот про него ничего не знает. Грищенко думал, что это я велел Иону не высовывать своего носа. Не видел его старшина с самого утра. И обедать к Ушакову Ион тоже не приходил.

Шло время. Постепенно краснея, солнце багровым светом зажгло вершины пирамидальных тополей. Улицу исполосовали их длинные колючие тени. Ион Петреску всё не появлялся. Вспоминая огорчительный день, когда ещё в начале нашего знакомства соотечественники мальчика его крепко побили, я было начал тревожиться за судьбу Иона. И уже решил дать команду начать поиски, как Ион, целёхонький и даже какой-то старательно прибранный, предстал передо мной, посланный сюда старшиной, который велел парню доложить, что всё с ним, с Ионом, в порядке.

— Теперь, когда ты здесь стоишь, я вижу, что всё в порядке, но где же ты болтался весь день?

— Я нигде не болтался, товарищ гвардии капитан, — бойко ответил Ион. — Я под мостом был. Там сидел.

— Под каким мостом, зачем?

— Под тем, который сделали как новый. Я там прятался.

Фоминых, бывший тут же в комнате, не выдержав, расхохотался. Ион, метнув в его сторону сердитый взгляд, продолжал:

— Вы же, товарищ гвардии капитан, говорили, что, если товарищ генерал узнает, что я у вас есть, он велит меня прогнать домой, к маме, или отвезти назад к боярину.

Вспомнилось: действительно, что-то такое я ему в своё время говорил. Он, видно, это крепко запомнил и не надеялся на то, что генерал, узнав о судьбе Иона, не стал бы нас строго судить.

— Но почему ты там?.. Мог же поближе. Здесь где-нибудь.