– Она не уйдет от возмездия… – злым шепотом повторила Барбара.

– Ну, хорошо же. Пойдём сейчас ко мне. Зачем ты написала ту глупую записку? В ней всё неправда…

– Я бы и сейчас ушла, куда глаза глядят, но мне некуда идти, – казалось, она не слушает его. – Казимир велел мне дожидаться его в доме Борисовых.

– От него пришла телеграмма? – Михаил напрягся, с тревогой глядя на её точеный профиль.

– Нет. И это меня тревожит ещё сильнее.

– Почему?

– Потому, что он может приехать совершенно неожиданно. Это в его духе. Нагрянуть, словно гром среди ясного неба.

– И пусть! – с жаром возразил он. – Мы уже будем далеко от этих мест. Я всё продумал. Слышишь?

В ответ она вновь с грустью покачала головой:

– Ты не понимаешь, о чём говоришь.

– Ну, отчего же? Я поеду в Петербург и сниму со счёта деньги. Мы встретимся на Варшавском вокзале и сразу же уедем в Париж. Мы поедем на самом лучшем поезде. Знаешь, туда сейчас ходит тот самый, знаменитый «Норд-экспресс». В нём купе сделаны, как комнаты. Есть своя уборная, спальня и гардероб. Есть там, говорят, и ресторация. На колесах! Варенька, мы будем ехать с тобой и смотреть на темный лес за окном. И нам уже не будет страшно, как сейчас. Нас никто не догонит. Мы всюду будем инкогнито. А может, возьмем на время чужие фамилии. Я что-нибудь придумаю. Мы затеряемся в Европе. И лишь спустя несколько лет потребуем у наших бывших спутников официального развода.

– Ты не понимаешь, о чём говоришь… Он никогда не даст мне развода. Он не отпустит меня. И он… Он очень страшный человек. Поверь мне. Он просто выследит нас и уничтожит. Пойми ты!

– Ничего подобного. Руки коротки. Земля большая. Нас никто не найдёт.

Молния вновь ударила где-то совсем близко с беседкой, а далее раздался трескучий удар грома.

– Варенька, милая, я люблю тебя. Люблю больше жизни. Вся жизнь без тебя мне уже не мила, – он протянул руки, стараясь её обнять.

Тьма в беседке сгустилась. Очередной разряд упал на землю, сверкнув так, что воздух вокруг словно бы наполнился электричеством. И в эти минуты ему показалось, что вполне себе осязаемая плоть его возлюбленной вдруг стала медленно таять и превращаться в пустоту, в лёгкий дым, струящийся со скамьи на пол. У Гладышева перехватило дыхание, и закружилась голова. Он отпрянул в сторону, чуть не свалившись со скамьи. А когда дым растаял, то лавка, на которой сидела Барбара, оказалась пустой. Он медленно перевел глаза на стол. Извиваясь гибким телом, по деревянным доскам столешницы ползла чёрная змея.

Он не сумел сдержать брани, сорвавшейся с языка. Но этот крик растворился в новом раскате грома. А за беседкой образовалась стена проливного дождя.

– Опять эти фокусы, вашу мать! – он высунул голову из беседки и попытался всмотреться в бушующую за порогом стихию.

Ливень лил как из ведра, а пространство вокруг казалось таким чёрным, что невозможно было разглядеть ни одного предмета, даже на расстоянии вытянутой руки.

– Барбара! – крикнул он в темноту, но его крик заглушил шум отвесного дождя. – Барбара, ну куда же ты делась?!

Он стукнул кулаком по столу и ещё раз от души выругался.

Домой он вернулся часа через полтора, когда ливень окончательно успокоился, и небо над Никольским просветлело. Дождевая тьма сошла на нет, уступив место Белой Гатчинской ночи. Летний костюм его промок до нитки. Часом ранее он бегал прямо под дождём и искал пропавшую Барбару.

«Зачем ты так со мной? Чем я заслужил подобные мистификации? Я же не полицейский, чтобы исчезать передо мною со всей помпой – с дымом и змеями, – от обиды у него выступили на глазах слёзы. – Видимо, твой муженек научил тебя таким подлым трюкам. Вам бы обоим только в цирке выступать. Как же всё гадко…»

Ночью он спал довольно скверно – ворочаясь с боку на бок. Ему показалось, что он подхватил простуду, и началась лихорадка. Так или иначе, но в темноте, прямо на постели, ему всюду мерещились чёрные змеи, либо куски, порубленных лопатой змей. И всё это жуткое непотребство извивалось у него прямо на подушке и простынях. А он силился поднять голову, чтобы пойти и принести непрошеным гостьям блюдце с молоком.

Утром он чувствовал себя ослабленным – сильно болела голова. С трудом переборов немощь, он всё же заставил себя подняться, чтобы попить крепкого чая с мёдом.

– Я определенно захворал, – с унынием думал он. – Только бы сама Варвара не подхватила вчера простуду.

Почти до обеда он провалялся в постели, лишь прислушиваясь к шуму летнего дня за окном.

«Как же мне уговорить её, ехать со мною в Париж, – думал он. – Ведь медлить совсем нельзя. Мы должны с ней и вправду поторопиться, пока не вернулся её „пожиратель эктоплазмы“».

При мыслях об этой мистической субстанции его затошнило.

«Барбара, я должен тебя украсть. Ты будешь всю жизнь несчастна с этим стариком. Вы с ним совсем не пара…»

Ближе к вечеру он с трудом поднялся на ноги и пошёл одеваться.

«Я должен её увидеть, – думал он. – Мне бы только остаться с ней наедине. Нам нельзя медлить. Скорее бы прошла моя простуда. Как не кстати-то всё».

Подходя к дому Борисовых, он слышал шум, смех и радостное веселье. Из открытого окна звучал граммофон.

«Как же я забыл, – вспомнил он. – Ведь сегодня к Борисовым должна была приехать какая-то их родственница. Чья-то племянница… То ли Натальи, то ли Юрия. Бог её знает. Да и какое мне, в сущности, дело? Мне бы только улучить хоть несколько минут и позвать Барбару в лес или на реку».

Вся знакомая компания сидела на двух лавках, выставленных возле дома. Но Барбара вновь отчего-то отсутствовала. Зато, вместо нее, прямо напротив святого семейства стояла юная девушка, одетая в розовое платье и кокетливую соломенную шляпку. Гладышев сначала скользнул по ней довольно равнодушным взглядом, а после отчего-то не смог слишком быстро отвести от гостьи своих любопытных глаз.

Это была совсем молоденькая и стройная шатенка с густыми волосами, спадающими вольными локонами на грудь. Да, это была очень миловидная девица, если не сказать более – она казалась именно прекрасной. Тонкие черты породистого лица выглядели очень правильными, почти классическими, если бы не чуть вздернутая форма маленького носа. Поражали красотой и её яркие, светло серые глаза, осененные густыми ресницами и летящими бровками. Завершали сие безукоризненное творение маленькие, почти детские губы, которые постоянно растягивались в смешливой улыбке, открывая ряд белоснежных зубов.

По-видимому, девица отлично знала, что она прехорошенькая, и что все мужские взгляды прикованы к её подвижному и яркому образу. Стараясь не засматриваться на её лицо, он бегло оглядел и контуры её стройной фигуры, отметив про себя невообразимо тонкую талию и маленькие груди.

– Ага, – услышал он голос Юрия. – Ага… – повторил он, глядя на Гладышева радостными глазами. – Вы всё-таки явились к нам, к вечеру. И это хорошо. А я ждал вас ещё к обеду.

– Занят был я, – ответил Гладышев и кашлянул.

– Вы, часом, не захворали? Не попали вчера под ливень?

– Нет, – соврал Гладышев. – Я сильно устал и сразу пошёл домой. А как вы? Никто не промок?

– Нет, слава богу. Тёща успела вернуться до грозы, да и Барбара лишь чуточку намокла.

– Вот и славно, – вновь повторил он и снова кашлянул, с тревогой глядя на дверь, ведущую в дом.

– Тогда пойдёмте, я вас представлю своей племяннице.

Он взял Гладышева за руку и подвел к подвижной девице, бойко рассказывающей нечто веселое Наталье Павловне и старухе.

– Познакомься, Раечка, это наш сосед. Помнишь, я тебе о нём рассказывал. Михаил Алексеевич Гладышев. Он у нас горный инженер и пишет научную работу.

Михаил поклонился.

– А это наша красавица Раиса. Лучшая ученица в Мариинском институте.