— Правда, она похожа на египтянку? — с азартом воскликнула Татьяна.

— Цвет кожи не тот, — со знанием дела возразил банкир, будто родился и вырос на берегах Нила, при Рамзесах или Ментухотепах. — Скорее какой-то кавказский народец. А ты как думаешь, Семен Ильич?

— Ну-ка, посмотрим, посмотрим! — старичка тоже увлекла викторина, и он достал из кармана позолоченный футляр, выудил из него очки в золотой оправе и водрузил их на крючковатый нос, сразу превратившись в старого, хищного филина. — Вроде и на еврейку похожа, — сделал он свое заключение и вполголоса добавил: — Извиняюсь, конечно.

— Вы все оказались неправы, — одарила присутствующих улыбкой Аида. — Мое происхождение для меня тоже загадка. Отца своего я не знаю. У меня немного раскосые глаза, не так ли?

Ее сообщение произвело фурор.

— Сиамка, с голубыми глазами? — удивился Патрикеев. — Сиамская кошка — понятно, но сиамская девушка!.. Такого я никогда не видел, хотя в Бангкоке бывал, и не раз.

— Голубоглазая сиамка в Екатеринбурге! — зачмокал слюнявым ртом Семен Ильич. — Это понравится газетчикам! Можно сделать рекламу моей туристической фирме! У нас как раз намечаются туры в Юго-Восточную Азию! Например, «В поисках голубоглазых сиамок» или что-то в этом роде.

— Кле-ово! — пропела совсем обалдевшая Татьяна. — Ее, кстати, заинтересовал твой китайский Будда, — отчиталась она перед отцом.

— Серьезно?

— Я — девушка набожная, — потупив взор, призналась Аида. — С детства мечтала уйти в даосский монастырь…

Торг с Денисом был коротким. Вечером, когда гости разъехались по домам, в кабинете Патрикеева состоялся сугубо мужской разговор, в присутствии старика Сперанского.

Денис сидел насупившись, как бы злясь и в то же время сознавая свою беспомощность перед сильными мира сего.

— В тебе бурлит молодая кровь, мой мальчик, — говорил Семен Ильич, поигрывая футляром от очков, то открывая, то захлопывая крышку. — Такую уникальную девушку нельзя мариновать в секретаршах. Она далеко пойдет.

— Ден, старина, не подумай обо мне плохо, — оправдывался Петр Евгеньевич, — но дочь не желает отпускать ее от себя. Ты же знаешь, какая она упрямая! Вы могли бы встречаться…

— Погоди, Петя, вопрос серьезный! — не дал договорить банкиру Сперанский. — Пусть он сделает первый шаг. Так сказать, принесет Богам жертву. А Боги щедро отблагодарят его.

— Разумеется! За мной дело не встанет! — уверял банкир. — Могу дать самый сумасшедший кредит под самые смешные проценты! Ты меня знаешь, приятель, я — человек не скупой.

— Петр Евгеньевич, Семен Ильич, — со вздохом начал Денис, — вы оба так много для меня сделали, что западло быть неблагодарной скотиной. И не надо мне никаких сумасшедших кредитов! У вас, Петр Евгеньевич, сегодня праздник, юбилей. Пусть это будет моим подарком.

— Вот это по-нашенски! — возликовал старик Сперанский.

— Спасибо, родной!

Патрикеев заключил Дениса в объятья, и они оба пустили слезу.

Крышка футляра захлопнулась.

Аиде выделили комнату для гостей на втором этаже, но она спустилась в нее лишь в третьем часу утра. Таня не желала отпускать гостью. Как можно расстаться с только что подаренной и сразу полюбившейся игрушкой? Они заперлись в комнате дочери банкира, после отъезда Дениса и Сперанского. Воскурили благовония, привезенные отцом из Китая. Переоделись в яркие, шелковые халаты. И еще Татьяна успела поставить какую-то странную музыку, как Аида догадалась, китайскую. А больше уже не было сил терпеть, обоюдное желание переполняло девушек.

Одними поцелуями они теперь не ограничились. Ласки становились откровенными и умопомрачительными. Или мозг дурманили запахи лилий и сандала?

— Я схожу с ума! Я схожу с ума! — словно под гипнозом бормотала Татьяна, когда подруга, полностью завладев инициативой, перевернула ее на живот и начала спускаться все ниже и ниже, к ягодицам. Аида, с материнской нежностью, раздвинула их…

Дочь банкира не была готова к подобному извращению и даже вскрикнула от неожиданности, а потом застонала и заметалась по кровати, дубася кулаками подушки. Наслаждение оказалось слишком острым и нестерпимым.

— Я тебя так люблю! Так люблю! — признавалась потом в слезах Татьяна.

Они пили коктейль, джин с персиковым соком и мороженым. А слезы текли сами собой.

— Мне ни с кем не было так хорошо! Веришь?

Аида отвечала кивками. Ее немного шокировал взрыв эмоций Татьяны, и, чтобы как-то утихомирить подругу, она с грустью произнесла:

— Вот и нашей маленькой китайской повести пришел конец. Стихла музыка, отдымились благовония, и вместо подогретого вина, как любят китайцы, мы пьем чисто европейский коктейль. Мне кажется, что у меня появилась сестра. У меня никогда не было сестры. Спасибо тебе за эту ночь, Та. Можно я тебя буду так называть?

— Можно, — разрешила Татьяна и еще больше залилась слезами.

— Не надо, маленькая, — обняла ее Аида. — У нас впереди еще много таких ночей.

— Правда? — Таня широко раскрыла глаза. — И мы будем жить вместе?

— Конечно.

— А твоя мама не будет против?

— Моя мама далеко.

— Как же ты живешь без мамы?

— А ты?

— Моя мама умерла от рака, когда мне было семь лет. Я только-только пошла в школу, — доверительно сообщила Татьяна. — Если бы она была жива, я никогда бы с ней не рассталась! Никогда! Слышишь?

Она теперь ревела навзрыд, и Аида не знала, что ей предпринять, и уйти не могла, и утешить не получалось. В конце концов, у нее опустились руки, и ужасно хотелось спать. Она вышла на балкон и закурила. Рыданья в комнате стихли.

Впереди черными геометрическими колоссами громоздился Академгородок. Вверху бледнела луна. Внизу пели сверчки, и им не было дела до уродливой архитектуры. В спальне банкира, на втором этаже, горел приглушенный свет и слышались голоса, но разобрать что-либо было невозможно.

Она вернулась в комнату и предложила Татьяне:

— Давай спать…

В комнате для гостей, которую ей отвели, стоял нежилой дух. Видно, в этом доме не сильно привечали гостей. Да и сам банкир, несмотря на столь пышное и многочисленное празднование юбилея, показался Аиде человеком одиноким.

Окно ее комнаты выходило на противоположную сторону, где спокойно соседствовали дворцы и хижины цыганского поселка. Девушку разбирало любопытство, что там происходит в спальне Патрикеева? До сих пор ли горит свет и ведутся неприятные (так ей хотелось!) разговоры или вовсю бушуют сновидения и раздается мирный храп?

«Вряд ли «Дохлой треске» понравилось такое горячее участие в моей судьбе Танюхи и ее папаши! — размышляла Аида. — А значит, скандал неминуем, сегодняшней ночью или завтрашней. Зачем откладывать?»

Из информации, полученной от Дениса, она знала, что пассию банкира зовут Мариной. Она была замужем за каким-то бизнесменом, но тот прогорел, влез в долги и, как часто бывает в таких случаях, пустился в бега, наплевав на женушку. Марине стали досаждать кредиторы, и когда дело зашло слишком далеко и под угрозой оказались жизни ее родителей, она продала квартиру. Но это была лишь капля в море. И неизвестно, чем бы все кончилось, если бы в один прекрасный день (или ночь?) она не очутилась в постели самого назойливого из кредиторов мужа, препротивнейшего старикашки, с вечно слезящимися глазками.

«Что мы привязались к несчастной женщине? — спросил после этого старикашка у себя и у других кредиторов. — Не по-джентльменски, господа, неблагородно».

И Марину оставили в покое, потому что старикашка был солидным человеком. При одном упоминании его фамилии люди посвященные трепетали и расплывались в верноподданнических улыбках.

Сделавшись любовницей Сперанского, она могла рассчитывать на многое в этой жизни, но просчиталась. Ей бы ходить перед ним на цыпочках да заглядывать в глазки, предупреждая каждое желание, а Марина решила показать характер. Обиделась на невиннейшую шутку, произнесенную за столом, на даче у одного высокопоставленного чиновника.