— Дерьмово работаете, следователь.

— Ага, — согласился я, потому что это был отец потерпевшей.

— Даже не докопались, кто насильник.

— Она не знает.

— Нет, знает!

— Почему же не сказала?

— Боится.

Мы с оперативником, капитаном Оладько, сделали синхронный поворот и прошли в комнату потерпевшей. Она сидела все в той же отстраненной от жизни позе. Я спросил почти обиженно:

— Оля, так вы с этим парнем знакомы?

— Нет, но видела его несколько раз.

— Где?

— В сквере. По-моему, он живет в нашем доме, в другом подъезде.

Дом в девять этажей, пятисотквартирный. Высокий парень, волосы светлые, кожаная куртка… Но капитан Оладько только усмехнулся. И пока он озадачивал оперативников и дворников, я позвонил в ГУВД и узнал, что дежурный следователь прокуратуры пока не требовался. Можно было поработать здесь.

Высокий парень, волосы светлые, кожаная куртка… Дворники его вычислили мгновенно: живет с матерью, нигде не работает, выпивает, тридцать лет. Костя Малахеев. Я пошел вместе с оперативниками. Но дворничиха предупредила:

— Они дверь не откроют.

— Милиции? — удивился Оладько.

— Никому.

— А вам?

— И мне не откроют.

— Вам-то почему?

— Я приводила участкового.

Капитан глянул на металлическую дверь с глазком — такую легко не выломаешь. Оперативники посмотрели на меня, на человека с портфелем и в очках. Ему-то откроют. Я неуверенно подошел к глазку, но Оладько жестом меня удержал. Он шагнул к третьей квартире на этой площадке и позвонил. Дверь приоткрылась на ширину цепочки. Капитан извинился и предъявил хозяйке удостоверение:

— Гражданка, у нас к вам просьба: позвоните в эту квартиру и попросите соли.

— Зачем мне соль?

— Ну попросите спичек.

— Мне и спички не нужны.

Капитан объяснил суть дела. Женщина подумала и вспомнила:

— У них мой утюг.

— Прошу, возьмите свой утюжок, — обрадовался Оладько, которому не хотелось попадать в квартиру с шумом и скандалом.

Женщина подошла к двери, позвонила и стала поближе к глазку. В квартире зашаркали. Женщина поторопила:

— Максимовна, я за утюгом.

После амбарного скрипа дверь приоткрылась. Капитан тут же рванул ее на себя так, что Максимовна вылетела на площадку далеко, ко мне, стоящему в сторонке. Не обращая внимания на ее крик, мы все — я, капитан, двое оперативников и двое понятых — вошли в квартиру.

Двухкомнатная. Большая по стандарту: шкаф, телевизор, ковер, стол. Зато вторая комната десятиметровая…

Во второй комнате на диване спал парень в одежде. Волосы светлые, куртка кожаная. От него шел алкогольный угар. В углу на подставе стоял небольшой телевизор с видеомагнитофоном. И вся мебель. Все остальное пространство стен было занято стеллажами с видеокассетами. Оперативник вытащил одну из них и прочел название: «Нежный маньяк».

Я начал составлять протокол об изъятии одежды для экспертизы. Мать, видимо привыкшая к милицейским наездам, принесла другие трусы, брюки и рубашку.

— «Сексуальный труп», — прочел оперативник.

Капитан исследовал комнату дотошно, но особого смысла в этом не было: не место преступления. Потерпевшая ни о каких пропажах не заявляла.

— «В постели с вампиром», — прочел оперативник.

Мать Малахеева почему-то решила, что к сыну нагрянули из-за пьянства, поэтому показала на кухне пустые бутылки: мол, распивал дома, не в общественном месте и цепляться к нему оснований нет.

— «Секс в космосе», — прочел оперативник.

— Неужели? — удивился я.

— Да, две серии.

Эти видеокассеты надо бы изъять да приобщить к делу в качестве вещественного доказательства. Ну, в порядке характеристики личности. Да не под силу — тут грузовик нужен. Я попросил капитана отобрать штук десять самых крутых, а полки сфотографировать.

— «Как изнасиловать мужчину», — засмеялся оперативник.

Допрашивать нетрезвого гмыкающе-хихикающего Костю Малахеева не имело смысла. Написав постановление, я велел отправить его в изолятор временного содержания. Поскольку потерпевшая сопротивления не оказывала, я даже его тело не осмотрел на предмет царапин и синяков. Дело примитивное, как пустая бутылка.

Вообще-то количество изнасилований сокращается. Вроде бы хорошо. Но сокращается оттого, что падает нравственность: женщины стали доступнее — зачем насиловать?

Прежде чем допрашивать подозреваемого, мне требовалась информация, хотя бы полученная по телефону. Сперва я связался с судмедэкспертом, который подтвердил время получения ссадин потерпевшей и характер орудия: тупой предмет, может быть, кулак или рукоятка ножа.

Затем позвонил гинекологу: Оля не обманула — до этого происшествия была девственницей и в половую связь не вступала.

Мне нужно было узнать, не судим ли этот Мала-хеев. Ждать официальной справки было долгонько, и я попросил майора Леденцова глянуть на компьютере и сообщить мне. Через пару часов он позвонил, видимо, послав сотрудника покопаться в архиве:

— Малахеев Константин Семенович судим дважды.

— Ого! И все за изнасилования?

— И все за квартирные кражи. Попадался, правда, по глупости. Обчистил квартиру, хозяин только что вызвал милицию, как звонок в дверь. Парень с его маленьким цветным телевизором: «Папаша, не купишь по дешевке?»

— Малахеев?

— Да, выпил на радости и, спутав, приперся к потерпевшему. Вторая кража связана с женщиной…

— Все-таки с женщиной.

— Девице выдал себя за морского офицера, а та пожелала увидеть его в форме, с кортиком. Он залез в квартиру капитана первого ранга и унес флотский мундир. Правда, без кортика.

— Спасибо, Боря.

Образ преступника сложился — можно идти допрашивать.

Пьющие люди суетливы, особенно на второй день, после крупно вдетой дозы. Малахеев сидел передо мной спокойно: как говорится, мускул на лице не дрогнул. Дрожали глаза; вернее, взгляд его был суетливо-водянистым. На его глаза ниспадали пепельные волосы, казавшиеся мне влажными, он их отбрасывал нервным движением руки. Таким же нервно-резким голосом он спросил:

— За что меня взяли?

— За изнасилование, — не стал я искать подходцев.

— Кого?

— Девушки из вашего дома, Ольги Черепановой.

— Неужели?

— Ага.

К наглецам я привык. Иного и не ожидал: изнасилование относится к тяжким преступлениям. Спросил я поофициальнее:

— Гражданин Малахеев, вам нужен адвокат?

— Адвокат нужен преступнику, а я чист, как спир-тяга.

— Значит, правду говорить не готовы?

— Готов.

— Тогда рассказывайте.

— О чем?

— Как вчера изнасиловали девушку.

— Гражданин следователь, вчера я никакой девушки не насиловал, а загребли меня только потому, что я судимый.

По-моему, работать с сидевшими легче, чем с первоходками. Опытные зря не возникают и как бы подчиняются логике процесса. Молодые же хотят казаться отпетыми, бывалыми, блатными и поэтому скандалят без всякого смысла. Но похоже, что этот сидевший тоже намерен показать зубы. Значит, предстоит допрос нудный и долгий.

— Гражданин Малахеев, знаете ли вы Ольгу Черепанову?

— Да, знаю.

Я догадался, что он имеет в виду то знакомство, когда жильцы дома знают друг друга в лицо.

— Когда ее видели?

— Ольгу-то? Да вчера.

— Когда?

— Часов в восемь встретились.

— И что дальше?

— Пошли.

— На лестницу?

— Сперва на лестницу…

— Признаете, что ее изнасиловали? — не утерпел я.

— Ольку-то? Да она моя любовница!

Ложь от правды я в девяти случаях из десяти отличу. Но искренность, которая вырывается как бы прямо из души… У него даже лицо порозовело. У меня вырвалось:

— Ей же восемнадцать лет.

— Возраст сексу не помеха.

Стало происходить самое неприятное — я начал злиться. Применив один из своих успокоительно-психологических приемов — достоин ли тот, кто передо мной сидит, моих нервов, — я продолжал допрос по логической канве: