Наконец Амброз прервал ожесточенные прения и звонким, спокойным голосом сказал:

– Да, благородные братья и господа! Сердце обливается кровью, когда бросаешь взгляд на остатки наших печальных королевств. Все на них ополчилось. Кусок за куском отрывают от живого тела. Чем мы были раньше и чем стали теперь? Ведь и славному герою князю Николе Зринскому стало невмоготу, ведь и он уже несколько раз отказывался от почестей! А теперь нам снова грозит беда. Турок зашевелился, нарушает мир. Проклятые запойяйские раны еще не залечены. А мы грыземся между собой, как волки. И почему? Из пустого себялюбия. Ох отчизна, до чего ты дожила! Петар Эрдеди храбрый человек, но какой же это бан? Правду не творят саблей. Втерся к нам и господин Тахи. Перечислять ли вам его злодейства?

– Знаем, знаем! – отозвались голоса.

Подбан продолжал:

– С помощью бана Тахи хочет стать владыкой в нашем королевстве, подговаривает приятелей, подкупает слабых. Приди к власти Тахи и его партия – конец закону, конец правосудию, конец честности. Разве он уже не нарушил закона? Крестьяне наши гибнут, впадают в отчаяние. Говорите, что хотите, но ведь и крестьянин несет в себе образ божий, и у него есть душа и сердце. Ему угрожает турецкая сабля, его бьет господский кнут, его убивает голод. Если он воспротивится, то откуда мы возьмем солдат, хлеб, деньги и что будет с нашей славной отчизной? Что нас ожидает? Турецкое рабство. Тахи бы с этим примирился, стал бы бегом, как босняки, но неужели мы изменим родине ради своей выгоды?

– Никогда! – загремели гости, а Фран Мрнявчич закачал головой.

– Хорошо! Так давайте действовать. Обратимся к наивысшему судилищу – к сабору. Поезжайте каждый в свой край, разъясните все людям, скажите, что Зринские и Франкопаны с нами; когда же мы получим приглашение от бана, отправимся все вместе в Загреб на сабор, чтоб свалить Тахи, и пусть он переселяется в свою шомочскую степь. Согласны ли вы с тем, что я сказал?

– Согласны! Vivat dominus Ambrosius! – кричали дворяне.

– Хорошо, – сказал Амброз, – я…

В эту минуту двери широко распахнулись, и в зал стремительно вошел нотный, пыльный, запыхавшийся дворянин Иван Гушич. Все вскочили.

– Слушайте, господа, – сказал вошедший, тяжело дыша. – Сегодня утром поехал я из Суседа в Загреб. У меня были дела в суде. Окончив их, зашел в корчму. Она, к моему удивлению, была полна вооруженных людей, почти сплошь пьяных. Они не знали, кто я, не знали, конечно, что я на стороне госпожи Хенинг. Я забрался в угол. Слышу – клянутся, грозятся. Я чокнулся с пьяным соседом, спросил, в чем дело. А он мне: «Эх, брат, мы бандериальцы. Через два дня бан нас поведет против этой старой бестии, что в Суседе. Заберем с собой и фальконеты». Я выбрался, вскочил на коня и спешу сообщить это вам, чтобы вы могли вовремя приготовиться.

– Ага! Измена! – заволновались дворяне.

В зале поднялась буря.

– Господа, – закричал взволнованно Амброз, – несколько дней тому назад бан мне сказал, что не тронет старую Хенинг, – пусть, мол, тяжба идет своим путем. Он нарушил слово. Двинемся, чтоб приветствовать бана на полдороге.

– Вставайте! – кричали дворяне, расходясь из зала.

– Степко, – сказал Амброз, – передай теще, что мы поедем с ней в Сусед, пусть готовится; а ты собери здешних парней; другие поедут со мной. Передай Миличу, чтоб он пришел…

Зал был почти пуст. Стремительно вбежала Марта, бледная как мел.

– Боже мой, что такое? – спросила она.

– Война, сноха! – ответил подбан. – Кстати, говорила ли ты с матерью о Миличе?

– Да.

– Что ж она?

– Она ответила: «Чтоб я отдала свою дочь за плебея? Никогда!»

Амброз вздрогнул.

– Увидим! – сказал он, целуя сноху в лоб. – Прощай, дочка! Теперь надо приниматься за дело.

Там, где река Крапина, протекая с севера, впадает в Саву, простираются последние, западные, отроги Загребской горы. В конце крайнего отрога, у реки Савы, стоит замок Сусед, который король Карл Роберт велел построить еще около 1316 года в качестве пограничного таможенного пункта и для обороны этого края. От Загреба вплоть до Суседа, от главной гряды к равнине, тянутся взгорья с лугами, с селами, выселками, виноградниками и пастбищами; а дальше за ними поднимается темная лесистая гора; ее отлогая вершина мягкими очертаниями выделяется на фоне голубого неба. Между холмами, в прохладных; ущельях, к Саве бегут ручьи. Но в том месте, где гора подходит к реке, склоны ее становятся круче, пустынней, ущелья уже, ручьи мельче, а лес гуще. Перед довольно крутым обрывом, меж двух гор, возле самой Савы, стоит одинокий холм, покрытый низкорослым дубом, грабом, ежевикой, колючими кустами, шиповником и папоротником.

С севера этот холм отделен от горы большой дорогой, идущей из Загреба; с юга течет Сава, вода достигает опушки низкорослого леса. Холм этот невысокий, но длинный. С восточной стороны, от села, он поднимается постепенно, уступами, с западной же сходит на нет, к дороге, которая снова поворачивает к реке, тогда как с юга и севера он очень крутой. На гребне холма, на его восточной стороне – скала, на которой и стоит в неприступном одиночестве замок Сусед. Центр Суседа – большое четырехугольное здание в два этажа; тут и господские комнаты и старый погреб, и подземелье – маленькие, низкие помещения из камня, куда никогда не проникает свет. Двор замка окружен с четырех сторон каменными стенами с большими башнями по углам, из которых самая крепкая – круглая: она стоит у самой реки Савы и обращена на юго-запад. Во дворе – новый погреб, конюшня, службы, помещения для воинов; здесь же находится и значительное число железных лумбард и другого оружия. Со стороны села и дороги на Загреб, на восточном пологом склоне, вырыт глубокий ров, укрепленный заостренными кольями. К северу тянется узкое ущелье. Склоны его круты, покрыты темно-зеленым лесом, в котором кое-где возле тропы виднеются голые, серые скалы. В ущелье, под нависшими кустами, по мшистым камням вьется прозрачный ручеек, вдоль которого идет тропа. Местами голые каменные уступы образуют причудливые изгибы, а дальше, там, где ничего уже не слышно, кроме плеска воды и таинственного шепота листьев, открывается тихая доли-па, посреди которой, у воды, колышутся серебристые ивы; над долиной, по горе, разбросаны хижины села Доля. При входе в ущелье, недалеко от дороги, шумят две-три бревенчатые мельницы, а заглянешь дальше, в его прохладную глубину, – увидишь старую церковку св. Мартина, которая в окружении берез и акаций прилепилась к голой серой скале.

Удивительная старина, эта церковка св. Мартина! Наружная сторона деревянная, а та, что скрыта в недрах горы, – каменная. Снаружи видны серые стены, маленькие оконца, деревянная почерневшая крыша и низенькая колоколенка с большим куполом. Сначала входишь во дворик. Налево в скале зияет глубокая пещера, направо, в глубине, в камне высечены широкие ступени, ведущие к маленькой готической двери, через которую можешь попасть на гору. Под лестницей стоит старая четырехугольная кафедра для проповедника, высеченная из грубого камня; на ней неискусной рукой сделана шестиконечная звезда, похожая на звезду Соломона; тут же низкая дверь ведет прямо к алтарю этой убогой церкви. Тишина такая, что становится жутко. Меж камней в пещеру иногда проникает луч солнца, то тут, то там в скале пробивается травка, иногда через дворик пролетает ласточка, а иногда летучая мышь, вспугнутая из-под деревянных стропил крыши.

Таков замок Сусед, таковы его окрестности, место многих кровавых дел. Но после той ночи, когда госпожа Уршула нагрянула и выгнала из замка Елену и сыновей Тахи, все здесь было довольно спокойно; не слышно было ни жалоб, ни нареканий; наоборот, каждый думал, что так и будет продолжаться, и благодарил бога, что в одну ночь вода снесла эту напасть – Тахи. Но старая Хенинг была мудра и не питала доверия к этому зловещему затишью. «Бан Петар успокоился, – говорила старуха, – значит, волк в логовище собирается с мыслями и готовит оружие! Это надо помнить». Поэтому Уршула оставила незамужних дочерей в Мокрицах, у госпожи Марты, сама осмотрела стены замка сверху донизу, заняла у господина Амброза четыре новые лумбарды, купила тридцать плит свинца, четыре бочонка крупного пороха и большое количество копий из арсенала Зринских. Кастеляном она назначила дворянина Ивана… Гушича, а в помощника ему – Фране Пухаковича и Ивана Сабова.