Элоиза подхватывает Коко и ничего не говорит, но щеки у нее краснеют, а губа закушена. Стринги врезаются ей в задницу, а над ними машет крыльями татуировка бабочки, когда Элоиза, виляя бедрами, направляется к двери. Мне удалось ее смутить. Замечательно.

Элоиза, 16:30

Деревья над головой дают тень и образуют прохладный оазис. К моему велосипеду прикреплена подпрыгивающая на кочках детская коляска, в которой молча сидит Коко и пристально смотрит на залив. Прокат уже закрывался, но я успела взять велосипед и коляску до того, как парень запер дверь. Возможно, подействовала моя приветливая улыбка. Обычно мужчины легко идут мне навстречу. Но в такие моменты внутри, прямо под кожей, просыпается стыд. Похожее чувство возникает, когда видишь маленькие шрамики на лице и жалеешь, что в детстве сковыривал прыщи. Так и я каждый раз, когда мужчина на меня смотрит, подмигивает мне или свистит вслед, вспоминаю этот остров.

Единственный мужчина, который не поддается моему обаянию, – Скотт. Нога соскальзывает с педали и чуть не попадает в цепь. Когда‑то я, обычно без шлема и обуви, болталась по острову на таком же велосипеде. На скорости пролетала повороты, спускалась к бухточкам, загорала голой. И частенько ранила ноги о цепь. Вот и сейчас содрала кожу до крови.

Я останавливаюсь.

– Черт. – Облизываю палец и прикладываю к ссадине.

– Мама, лодка, – негромко пищит сзади Коко.

Хочется ее расцеловать. Полный подгузник стал хорошим предлогом, чтобы сбежать из дома Пенни и Кева. У меня тряслись руки и ноги, когда я несла вонючку к нам на виллу. Может, это глупо и даже по-детски, но присутствие Пенни меня подавляет, выводит из себя.

Сейчас у меня ощущение, что я освободилась от нее и сбросила груз с плеч.

– Нужна помощь? – раздается голос позади. Поднимаю голову и рядом с коляской вижу высокого мужчину, полностью одетого в черное. – Похоже, вы сильно поранились.

Глаз его не видно за очками, но он очень худой и такой бледный, будто никогда не был на солнце.

– Все хорошо. Обойдусь пластырем.

Слизываю кровь, у нее привкус меди. Наблюдаю, как незнакомец кивает, снова и снова. Смотрит пристально. Затем театрально, не вынимая рук из карманов, разворачивается на каблуках и удаляется в сторону поселка. Выглядит парень нелепо, но весьма эксцентрично. Самодовольной манерой держаться он напоминает иллюзиониста.

– Мама, лодка, – снова произносит Коко. Она показывает на пляж, где в полуденном солнце поблескивают белые яхты.

У меня до сих пор продолжает течь кровь, придется и правда купить пластырь.

– Да, лодка, – улыбаюсь я Коко и снова сажусь на велосипед.

Мы с дочуркой едем по дороге, волосы растрепались, губы потрескались на ветру, и мне хочется, чтобы мы с Коко остались здесь одни. Леви по большей части ведет себя точь-в‑точь как отец: равнодушный и отстраненный, погруженный в мир сенсорных технологий. Он почти не говорит и почти не слушает. Кажется, даже Скотт уже устал повторять, чтобы Леви оторвался от телефона.

Коко в том возрасте, когда она еще любит меня, стремится ко мне, нуждается во мне и полагается на меня. Телесные контакты у меня только с ней, крепкие объятия и нежные поцелуи. Оборачиваюсь к дочке и улыбаюсь. Она сидит тихо и держится за ремень безопасности. Моя крошка. Такая легкая, светловолосая, улыбчивая и беззаботная. И такая непохожая на Эдмунда. Он угрюмый и капризный, у него широкое лицо, по которому сразу можно понять, как он будет выглядеть, когда вырастет, будто он появился на свет уже стариком. Никогда не улыбнется. Никогда не порадуется. Вечно хнычет и скулит. Интересно, Пенни жалеет, что усыновила его?

Залив заполняется, катера теснятся, некоторые швартуются чуть ли не вплотную. Над водой разносится громкая музыка, которая сопровождается радостными голосами и хлопками вылетающих пробок. В выходные здесь царит атмосфера праздника. Ее праздника. Люди всегда устраивали вечеринки на острове. Поверьте, я знаю. Но у меня нет желания что‑то отмечать, я даже находиться здесь не хочу.

Зато у меня есть огромное желание улизнуть в бар, подальше от всех, заказать Коко фри, а себе коктейль с джином. Стоит ли? Будет Скотт волноваться или даже не заметит? Мне просто необходимо избавиться от гнетущей атмосферы. Коко липнет к Эдмунду, а Пенни с момента появления Бретта и Сэл вообще меня не замечает.

Направляюсь в центр поселка, где еще кипит жизнь, решаю купить пластырь и чего‑нибудь на ужин. Я по-прежнему стараюсь не встречаться взглядами с людьми, особенно с теми, кто здесь работает. Стараюсь не замечать, как мало изменился пейзаж. Те же цвета: оранжевый, золотисто-коричневый, белый и голубой. Те же звуки: смех и дребезжание велосипедного звонка. Разве можно ненавидеть такое прекрасное место?

Рядом с универмагом тусуются Леви и Рози. Девушка прислонилась к стене в вызывающей позе, выставив бедро, провоцируя моего невинного сына. Из-за спины у нее тянется дымок. Рози подносит сигарету к губам, а затем протягивает Леви. Но он мотает головой и отталкивает ее руку, отчего меня накрывает волна любви и гордости.

Он отказал ей. Она ему не нужна. Как не нужны наркотики и никотин. Закусываю нижнюю губу и заезжаю передним колесом в стойку для велосипедов. Мое пристрастие не отразилось на Леви. Это как брань: если родители сквернословят, дети не обязательно последуют их примеру. Никто не знает, что я курю. Это помогает унять дрожащие руки и лихорадочные мысли, наполняет тело сочащейся сквозь поры легкостью. А иначе я не была бы хорошей матерью. Некоторым мамам нужны пробежки, йога, медитация. Некоторым – зеленый чай. А мне – иногда покурить травку.

– Элоиза! – восклицает Рози.

Она щелчком выбрасывает окурок, втягивает дым и неспешно идет в мою сторону. Ее, кажется, нисколько не смутило, что я видела, как она курит, и у меня от гордости расправляются плечи. Ведь я посвящена в эту тайну, а Пенни – нет.

– Чем вы тут занимаетесь? – Я улыбаюсь, когда Леви отводит взгляд: он боится, что его застукали. – Нужно достать Коко из коляски.

Отстегиваю накидку, и Коко тянется к Леви, сжимая и разжимая пухлые кулачки. Солнце слепит ей глаза, и она жмурится.

– Мы собирались сходить на Лиман поплавать, – говорит Рози, пытаясь отстегнуть Коко.

Неприятно слышать это название, которое мимоходом слетает с ее губ. Лиман – это залив, где вода переливается разными цветами, почти как на Средиземноморье. При упоминании Лимана меня, как солдата с ПТСР, засасывает в воронку воспоминаний: я немного старше Рози, еду на Лиман, ныряю с головой и мечтаю уехать с острова, но знаю, что нельзя.

От волос девушки пахнет никотином, и Леви отходит подальше. Надо показать ему, что я не злюсь. Он не взял сигарету, и я горжусь им. В боковом кармане коляски пытаюсь найти двадцатидолларовую банкноту, и ворох стодолларовых бумажек выпадает на тротуар. Рози присаживается, чтобы помочь мне собрать их и засунуть обратно в карман.

Я даю двадцать долларов Леви и двадцать Рози:

– А потом можете взять в прокате сапборды.

Даже если мне неуютно на острове, Леви и Скотт не должны видеть мой страх.

Сын широко улыбается и чмокает меня в щеку:

– Спасибо, мам.

– Ух ты, Эл, обалденные часы. – Рози держит Коко на бедре и улыбается. Могу поспорить, малышка провоняет сигаретным дымом.

Повертев запястьем, поясняю:

– «Картье».

Вижу, как она удивленно поднимает брови. Рози под впечатлением от меня, от моих вещей, и, честно говоря, мне нравится, когда люди замечают эти часы. Первая моя крупная покупка на деньги, заработанные в социальных сетях.

Рози заходит мне за спину и без спроса проверяет ярлычок на плавках.

– У тебя классная фигура. Откуда такой купальник?

Каждый раз при встрече она ведет себя очень открыто. С наглой самоуверенностью и грубоватыми манерами, свойственными возрасту.

– Самый клевый бренд, – объявляет она. – Столько знаменитостей его носит.