В полуденном свете солнца кружится рой мошек, и я прикрываю глаза рукой. В теплом воздухе пахнет кремом от загара, жареными сосисками и пивом; я вдыхаю запахи и возвращаюсь мыслями к празднику. Остальное не имеет значения.

Снова берусь за полотенце, расправляю мокрую ткань и чувствую напряжение в плечах. В эти выходные я не позволю Элоизе занять мои мысли.

Я всматривалась в голубой горизонт, стараясь разглядеть белую точку приближающегося парома. И наконец увидела с балкона, как он причалил. Трехпалубное судно, пассажиры расползаются с него как тараканы, спокойствию на острове приходит конец. Элоиза будет жаловаться на морскую болезнь, даже если их не качало. Постарается привлечь внимание всех вокруг. Ей предложат болеутоляющее, заварят чай и заберут у нее детей. Это если они прихватили с собой няню. Однако от своего мужа Скотта Элоиза вряд ли чего‑то дождется. Разве только безразличия и усталого взгляда.

Мы с ней не дружим, а вот Скотт и Кев – очень даже, что неприятно, поскольку мне то и дело приходится взаимодействовать с Элоизой, «сексуальной мамочкой», блогером с шестьюдесятью тысячами подписчиков. Представляю, как обычные мамы крутятся сами, без чьей‑либо помощи, без уборщиков, нянь и ассистентов, а потом смотрят на экран, где Элоиза талантливо изображает идеальную домохозяйку, и гадают, почему у них так не получается. Она лгунья и лицемерка в вишневом фартуке без единого пятнышка; ей платят за то, что она публикует фото своей безупречной кухни, где на столешнице из камня красуется изысканный пирог. Никто же не видит домработницу, которая испекла этот самый пирог, а после еще и вылизала кухню.

Моя дочь Рози следит за всеми постами Элоизы и потом с жаром описывает ее брендовые вещи, косметику и современный дом. Я стараюсь пропускать мимо ушей подтекст: «Вот бы мне такую маму». Дочка не всерьез. Просто злится на меня.

Кев кричит с заднего двора:

– Скотт и Элоиза приехали?

Он вернулся с серфинга.

– Только что.

Кев оставляет доску у стены и заходит в дом. Люблю, когда после моря он еще мокрый и соленый.

Мужа я встречаю совсем не так, как обычные жены. Я стараюсь быть чувственной и никогда не спрашиваю: «Как дела на работе? Что ты хочешь на ужин? Как прошел день?» Такие вопросы убивают брак, делают его скучным и предсказуемым. Часто я даже горжусь тем, что при встрече со мной мужа непременно ждет что‑нибудь особенное. Для Кева это всегда неожиданность. Интересно, я странная или просто очень умная? Другие жены тоже планируют свое настроение? В нашей паре это лотерея: вытащит Кев билет с наградой или с наказанием – зависит от того, что я себе наколдовала.

– Как покатался? – Запускаю пальцы ему в мокрые волосы, и с них сыпется песок.

– Так себе. – Он хватает с разделочной доски корочку хлеба и запихивает в рот. – Волн совсем нет.

Кев вернулся с серфинга, потому что скоро приедут гости. Он очень порядочный, ответственный и внимательный. Кев направляется в душ, чтобы смыть песок, но я его не пускаю. Удерживаю за руку.

– Подожди.

В бровях застряли песчинки, волосы побелели от соли. После серфинга он выглядит совсем как тот подросток, которого я смутно помню по старшей школе. Тогда Кев был высоким и изящным; он и сейчас высокий и изящный. Только чуть более волосатый и загорелый. Слегка огрубевший.

Схватив его за волосы на затылке, приближаюсь губами к соленым губам Кева и шепчу:

– Поцелуй мои соски.

Удивленный взгляд и хриплый смех означают, что у меня снова получилось.

– Сумасшедшая.

Мы прячемся в кладовку на случай, если дети вернутся. Кев спускает бретели моего платья с плеч. Холодные губы обхватывают сосок. Я постанываю. Этим мы и отличаемся от других женатых пар, это и держит нас вместе.

Немного отстраняюсь, чтобы подразнить Кева.

– Лучше позвать детей домой с пляжа.

– А если по-быстрому? – Глаза у него полузакрыты.

Я отрицательно машу головой:

– Скотт и Элоиза уже здесь.

Искра и любовь в наших отношениях держатся на спонтанности. Возбуждение, секс, оргазм. Возбуждение, возбуждение, возбуждение. Вот что я запланировала для нашего отпуска. Посреди ночи вытащу его из постели, и мы поедем на великах на пляж Лимана, где так замечательно заниматься сексом. Мы порезвимся в песке, голые окунемся в воду и вернемся на виллу вымотанные и пресыщенные. А через дорогу Элоиза будет лежать в постели с мужем и жаждать любви, но ни на шаг к ней не приблизится. Я знаю, Скотт устал от нее, они не счастливы, он сам рассказал Кеву об этом. И сказал кое-что еще, после чего хочется держаться от Элоизы подальше.

Мои дети, семнадцатилетняя Рози и шестилетний Эдмунд, внизу на пляже строят огромные замки из песка. Рози сейчас совсем на себя не похожа. Такая милая. Она подзывает еще двух ребятишек и вручает им совки. Малыши уже насобирали ракушек, водорослей и косточек каракатиц.

Останавливаюсь и с удивлением наблюдаю за тем, как они играют вместе. Эдмунд копает ямку желтыми граблями. Рози, кажется, забыла все свои претензии, и мой маленький сын наслаждается ее вниманием. Я слышу, как они рассуждают о строительстве рва, о том, что для него нужен канал, по которому сможет подняться вода. Эдмунд говорит Рози «спасибо». Я не верю своим ушам.

Мы его усыновили; Перл, биологическая мать Эдмунда, – юная наркоманка, успевшая отсидеть в тюрьме. Если сын узнает об этом, то уже не сможет спокойно жить. Я знакома со стыдом. От него так запросто не отмахнешься.

Государство забрало Эдмунда под свою опеку. Когда за ним пришли, он лежал в кроватке, измазанной калом, в бутылочке не было ни капли молока. Его отняли у матери, которая ни за что не хотела с ним расставаться. Когда она родила сына, ей было пятнадцать. Всего пятнадцать. Перл. Теперь ей двадцать один, и эта женщина вызывает во мне страх и отвращение. Она из тех, кто считает забавным выкладывать мерзкие фотографии пирсинга в носу крупным планом, где видно, как оттуда стекает капля гноя.

Я вцепилась в перила и боюсь их отпустить. Ведь я так и не рассказала Кеву, что Перл недавно написала мне в соцсети. Сообщила, что долго меня искала и наконец нашла. Узнать бы, как ей это удалось. Усыновление вначале было полуоткрытым, но быстро превратилось в закрытое. Перл стала очень нестабильной, преследовала и запугивала нас; конечно, стоило это предвидеть. В интересах Эдмунда нужно было сразу соблюдать секретность. Но поначалу агенты по усыновлению убеждали нас, что Эдмунд сможет безопасно наладить отношения со своей неблагополучной биологической матерью и «излечиться» от травмы. Мы закрыли информацию об усыновлении, когда вместе с агентством пришли к выводу, что для ребенка так будет лучше. Наша семья переехала туда, где Перл не смогла бы нас найти, но она прилагала массу усилий, и это очень пугало. В сообщении она написала, что хочет вернуть сына. Дрожащими руками я ее заблокировала и постаралась забыть, как страшный сон.

Боюсь даже представить, сколько она до этого следила за мной в соцсетях, увеличивала фотографии желтыми от никотина пальцами и пристально рассматривала новый дом, дизайнерский сад и лицо Эдмунда, которого мы снимали в каждом цветущем уголке нашего жилища. Если однажды зарегистрируешься в социальных сетях, потом сложно вычистить оттуда свои персональные данные.

Я отчаянно цепляюсь за перила, и ногти царапают краску. Перл уже угрожала, что найдет нас, в самом начале, когда мы только усыновили Эдмунда. Тогда мы изменили правила общения с ней и, по настоянию полиции, сделали наши профили приватными. Как же ей снова удалось найти нас? Если я скажу Кеву, дело примет более серьезный оборот. Уверена, муж очень встревожится. Лучше помалкивать. Перл заблокирована, удалена из нашей жизни и никогда нас не найдет.

В этот момент Рози замечает меня на балконе и машет рукой. Я в конце концов отпускаю перила и машу в ответ. Кричу, чтобы они оба поднимались в дом: гости скоро приедут. Она кивает и принимается собирать лопатки.