В общем изменения и проекты Сперанского были столь скромны и столь соответственны обыкновенному канцелярскому порядку, что прошли чрезвычайно легко в комитете и разномыслия здесь были незначительны, исключая его проект об освобождении подзаводских крестьян, что и было отклонено. Но Сперанский почему-то боялся, что его проекты и в этом виде не пройдут. Это дает повод г. Вагину задаться вопросом: вышли ли проекты Сперанского в том виде, в каком они были представлены или были значительно изменены? «Некоторые сибирские старожилы, — отвечает г. Вагин, — рассказывали нам, что изданное учреждение о Сибири значительно разнится от первоначального проекта, что в последнем, например, был дан простор выборному началу, которого вовсе нет в утвержденном учреждении, что сибирскому управлению предполагалось дать устройство, гораздо более свободное от централизации, что в Сибири предполагалось учредить особый департамент сената и т. п.». Некоторые из этих рассказов могли быть вымышлены, но другие согласны с мнением Сперанского, говорившем «о силе» своих предположений. Это дало повод заключить, что проекты Сперанского были увезены вчерне и что он «по обыкновенной своей уступчивости» решился переделать их в Петербурге, видя невозможность провести их целиком. Из материалов, биографий, сведений и писем Сперанского ныне ничего, однако, не подает повода заключить, что его проекты были изменены. Опасался же Сперанский, вероятно, того, что вследствие потери его влияния и вследствие оппозиции ему в Петербурге Аракчеева даже самые незначительные его проекты будут отвергнуты. Такое объяснение гораздо проще.
Как бы то ни было, из всех этих предположений видно, что новое учреждение сибирского управления не удовлетворило ожиданиям и страдало недостатками, которые с первого же раза были замечены. Учреждение это обвиняли в том, что оно ведет к последствиям, совершенно противоположным, чем было высказано в программе, начертанной на основаниях. Наконец, ставили в вину, что проект Сперанского основан был на одном бюрократическом начале. Обвинения эти раздавались как из лагеря консерваторов, недовольных заменою старого режима бюрократическими формами взамен приказного произвола, так и людьми, ожидавшими от Сперанского большей реформаторской инициативы. Один из противников сибирского учреждения Геденштром замечал при его введении: «Сперанский должен был восстановить в Сибири действие законов и с ними навлек гибель на Сибирь, потому что исполнителями законов стали чиновники, чтящие только удовлетворение своей прихоти и корысти…» «Вместо общего железного века учреждение ввело бумажный, увеличив до крайности письменное производство». «Власть генерал-губернатора только по видимому ограничена советом, в действительности все дела решаются по его произволу». Такие и подобные отзывы раздавались об учреждении. Но мы остановимся на более современной критике сибирского учреждения, принадлежащей добросовестному исследованию г. Вагина.
«Сибирское учреждение имеет другие, более очевидные в наше время недостатки, возбуждает другие, более серьезные вопросы, — говорит он. — Первым условием программы Сперанского были гласность и публичность действия власти. Но именно этого условия и не выполняет учреждение. Оно замыкает деятельность власти в тесный круг канцелярий и присутствий и тем самым налагает на нее характер бюрократизма, а не гласности и публичности. В сибирском учреждении нигде не постановлено того, чтобы постановления советов обнародовались во всеобщее сведение. Слова программы о публичности и гласности действий власти остались без всякого приложения в самом законе. При отдаленности правительственного надзора, при слабости общественного мнения недостаток публичности и гласности давал исполнителям возможность обходить и даже прямо нарушать его без опасения, что такие поступки их получат полную известность», — замечает г. Вагин.
Другой важный недостаток составляет, по мнению г. Вагина, та слабая степень самостоятельности, какую по учреждению Сперанского представляет организация местных советов. Членам советов предоставлено важное право — право и единоличного, и коллективного протеста; но члены советов, хотя высоко поставленные в составе местной администрации, находятся в прямой зависимости от генерал-губернатора или губернатора и потому не могут с полною свободой употреблять свое право протеста. «Всякий дорожит своим местом», — справедливо замечал Геденштром. Притом само право протеста было весьма ограничено. К тому же можно было всегда обойти протест и принять самую противозаконную меру, не внося ее в совет. По делам же, лично зависящим от начальника, право протеста вовсе не имеет места, и произвол может царить во всей силе. Таким образом, самое главное установление, на котором созидалось управление, не достигало своей цели[133]. Сибирское учреждение, кроме того, было составлено «наскоро», присовокупляет г. Вагин, и, ясное и понятное лишь для самого Сперанского, оно оставляло широкий простор для произвольных толкований другим.
Мало того, в своем проекте о сибирском управлении Сперанский не только не был прогрессивнее других, но стоял даже ниже в своих требованиях других государственных людей. Указывая главные и существенные недостатки в проекте Сперанского, г. Вагин говорит: «Невольно является вопрос: почему Сперанский не воспользовался мыслью Козодавлева — ввести выборный элемент в высшее сибирское управление? Ему были известны личности, совершенно способные для выборов в этом случае, довольно недюжинного ума и порядочно образованные для того времени. Вероятно, он поразился, — говорит г. Вагин, — тем безмолвным, порабощенным состоянием, в каком даже ныне находятся служащие по выборам во всех смешанных учреждениях. Эта зависимость объяснялась, однако, очень просто как положением городских и сельских обывателей в общей лестнице сословий, так и их невежеством». Но недостатки эти, по мнению г. Вагина, были исправимы. Тем не менее, участие выборных лиц, присовокупляет он, в местных главных советах могло быть устроено и на лучших началах. При хорошей организации выборов могли избираться лучшие люди страны, люди независимые и по уму, и по характеру, и по своему положению. Так как таких людей требовалось бы немного, то и выбор их не был бы особенно затруднителен. Если бы даже большинство их и предавалось обычной нашей апатии к общественным делам, то из среды их могли время от времени выдаваться личности, которые вполне сознавали бы свое назначение и выполняли его с энергией и достоинством. Появление таких личностей в кругу зависимого чиновничества, участие их в делах и влияние их приносило бы несомненную пользу. Во всяком случае, участие выборных и в известной степени независимых лиц в высшем управлении страною служило бы обеспечением против произвола и — что еще важнее и что принесло бы положительную пользу — участие людей, близко знакомых со страною и тесно связанных с ней своими интересами, могло помогать высшей администрации в знакомстве с положением и нуждами края, особенно в экономическом отношении. По всему этому нельзя не пожалеть, что Сперанский не воспользовался мыслью Козодавлева, если это зависело от него, а не от обстоятельств.
Из материалов видно, что проект Козодавлева был известен Сперанскому, что доказывается письменным ответом на записку его. «В теории я совершенно встретился с вашими мыслями, — писал Сперанский, — на практике — не знаю, но употреблю все усилия согласить их». Но, вероятно, в это время убеждения Сперанского вообще не особенно клонились к выборному началу. Из его управления в Сибири видно, что он подавил и уничтожил его даже там, где оно существовало прежде, как в городской и земской полиции. «Сибирским обывателям выборы нередко обременительны», — писал он в сибирском положении. Подавление выборного начала было тем гибельнее, что общество лишалось последней силы и средства защиты. Один из иркутских старожилов Н.П. Булатов говорит, что «купечество до Трескина было так сильно, что пять или шесть губернаторов сряду были сменены по их жалобам». После террора Пестеля и реформы Сперанского городские общества навсегда потеряли свою силу и самостоятельность. Меры его были совершенно противоположны в это время мыслям Козодавлева о значении выборного начала в городах.