В таких случаях выручает находчивость. Я сбросил с себя шубу. Ухватившись за одну полу, закинул другую полу под руки Нестеровой. Та ухватилась за шубу во всю собранную силу. И я ее вытащил.

Всем стало легче. Девушка спасена.

В Доме крестьянина подружки помогли ей переодеться. Впервые в жизни она выпила стопку спасительной водки.

Не заболела и даже ни разу не кашлянула после столь опасного происшествия. Деревенский народ крепок, вынослив.

На другой день Женя уже была на заседаниях съезда и даже выбрана в члены Губкома комсомола…

Неудивительно, что она об этом помнит. Такое не забывается!

Сам по себе могу судить… Вот послушайте.

В Вологодской области есть небольшое, бывшее волостное село, называется оно Заднее. Не ахти какое удачное название. Но поскольку Заднее находится позади большого села Устье-Кубенского, так его и окрестили в давние времена. В Заднем селе проживает старушка лет семидесяти с прибавкой, Александра Николаевна Голованова (в девичестве Паничева). Иногда у земляков моих заходит речь обо мне. А тогда Александра Николаевна находит, что сказать:

– А если бы не я, так и не было бы у нас писателя Коничева. – И рассказывает при этом короткую историю о том, как меня, трехлетнего, она вытащила из глубины бочага, где столь глубоко, что лошади во время купания плавали.

И верно, очень смутно, но я припоминаю:

Сидел я на перилах моста, глядел на воду, видел плавающих букашек, высматривал, не проплывет ли рыбка. А потом видел в воде небо, облака и солнце. То ли задремал, то ли, зачарованный видением, упал с перил моста в воду. И тут бы мне конец в самом начале жизни.

На мое великое счастье неподалеку стирала белье Саша Паничева.

Она оказалась моей спасительницей. Бросилась в бочаг, вытащила меня, на руках откачала, вырвала из объятий смерти. Разве такое забудешь?

Как-то во время купания в той же речке тонул брат этой Саши, Костя Паничев, мне довелось, уже взрослому, спасти его от явной гибели.

Но об этом подробно рассказывать не стану, как бы люди не подумали, что я, спустя полвека, претендую на медаль «За спасение утопающих».

Я РЕДКО бываю на своей родине. Но каждый раз за долг почитаю привернуть на забытые и заброшенные могилы своих предков и родителей.

Здесь, в селе Устье-Кубенском, на берегу малой речки Петровки, не столь давно стояла приходская церковь. С трех сторон ее – разросшееся кладбище. Колокольня была не очень старая. Ее легко разобрали по кирпичику для колхозных надобностей, не расходуя на это «святое» дело взрывчатки.

Колокольня примыкала к древней церкви, которую разрушать было нельзя. Каменная кладка, простоявшая столетия, по кирпичику разбору не поддавалась. Поэтому в бывшей церкви основали сначала общественную баню, затем – мастерскую, вроде кузницы.

Вокруг – поленницы дров. За дровами, на месте бывшего кладбища, огород…

Однажды с поэтом Сергеем Викуловым мы отправились в путешествие по Вологодчине. Разумеется, оказались и у меня на родине. Сразу же пошли на бывшее кладбище.

Остановились за изгородью в трех саженях от южной стены бывшей церкви перед грудой наколотых дров.

Я снял шапку, склонил голову, попросил и Викулова последовать моему примеру.

Тот, видимо, догадался, сказал:

– Понимаю…

– А я пояснил:

– Помню, когда мне было пять лет, на этом месте похоронили мою мать… А когда мне было шесть лет, здесь же закопали и отца. В старопрежние времена тут были похоронены мой дед и прадед и еще не знаю кто. Так что место это как бы фамильное. Но только ни могил, ни крестов деревянных, ничего не сохранилось. Лежат над прахом предков дрова…

– Слышь, – сказал я своему взгрустнувшему спутнику, – мы тут стоим, подвергая себя воспоминаниям и минорному настроению, а вон там, за поленницами, на огороде, кто-то потешается навеселе, обыгрывает на патефоне пластинки. Пойдем посмотрим на чудака…

«Чудак» оказался моим знакомым, с которым я не встречался тридцать лет. Он приехал из Устюжны навестить родные палестины и, подвыпивший, с подогретыми чувствами, появился на бывшем кладбище.

Патефон четко выговаривал слова песни и производил трогательную, захватывающую душу музыку «На сопках Манчжурии».

– Ах, как мой родитель любил этот вальс! – смахивая слезу, сказал мой старый знакомый. – Он в четвертом году воевал с япошками. Вот я и приехал к нему. И музыку привез. Слушай, отец, слушай!.. Где ты тут лежишь? Слушай…

…БЫВАЮТ интересные встречи и неожиданные «раскопки» в памяти. Дело было в Киеве. Сижу в ресторане. Напротив за столик садится пенсионер в штатском, но вся грудь занята орденскими нашивками в пять рядов. По меньшей мере генерал-майор в отставке. Слово за слово, узнаю говор – наш, вологодский. Интересуюсь:

– Судя по наречью, вы вологодский. Скажите, из какого сельсовета?

– Я из Святогорья…

– Знаю, бывал. У меня там дружок проживал, Павел Лазунов…

– Пашка! Так это мой брат!.. – удивленно воскликнул сосед.

– Жив ли он?

– А что ему сделается. Он крепок, вынослив, хотя и постарше меня. Около Белозерья, на вологодчине трудится. Колхозные поля от кротов спасает. Кротоловом заделался. И представьте себе, живет как барин. Здорово зарабатывает на шкурках… Такой поворот в судьбе у человека. Ведь с чего начал? Служил он некоторое время исправно, да споткнулся и с ответственного пути долой. Лови кротов и радуйся, что не без пользы живешь. Эх, Пашка, Пашка…

Я не стал выспрашивать, в каких чинах мой собеседник, где воевал и прочее. А сразу стал вспоминать о Лазунове Павле, которого я знал хорошо и близко.

Был он молод, холост, партиец, активист в уездном городе.

Пришла ему пора жениться. Влюбился в поповну, что было очень не во благовремении.

Разум подсказывал Лазуному: «Нельзя мне жениться на поповне». А у влюбленного сердца свои взгляды на этот вопрос: «Женись, и точка!»

Поп не отдает дочь без венчания, и невеста просит жениха под венец, хотя бы тайно от людей, но по всем церковным правилам… Любовь выше условных предрассудков. Никто не узнает. Поп – он же и тесть.

– Разве уж тайно, чтоб никто не видел и не знал, – соглашается жених. И в назначенное время для забытия напивается самогонки, берет ружье, вроде бы пошел на охоту. А по пути закатывается в церковь. Ружье ставит за печку, сам садится на широкий подоконник и засыпает с храпом. Привели невесту. Еле-еле растолкали уснувшего жениха и окрутили его вокруг аналоя. Ничего этого Павел даже не помнит.

Опомнился на партсобрании.

«За активную связь с чуждым элементом, за венчание в церкви и женитьбу на дочери служителя культа постановили: Лазунова со службы уволить, из партии исключить».

Маленькая резолюция, а жизнь Павла Лазунова с этого поворотного пункта судьбы пошла совсем по другому руслу…

Я взял адрес кротолова Лазунова, послал ему письмо. Получил ответ:

«Смотри-ка, жив курилка! – писал мне обрадовано Павел Лазунов. – Я тоже жив. А мне семьдесят. Живу, как бог: ружье отличное, патронов мешок, озеро под окном, рыбацкие снасти – какие угодно. Весной в разлив из окна избы острогой щук накалываю – и в котел. Для похвальных грамот на стенах места не хватает. Жена все та же. Удалась баба поповских кровей. Про детей что тебе написать? Все мои дети не в меня пошли. Все до одного – ученая интеллигенция. Приезжай рыбачить и охотиться. Рад буду, да и ты не пожалуешься…»

Я обещал приехать, да, к сожалению, так и не собрался. Надвинулась старость и помешала моим дальним разъездам.