— И что же от неё было скрыто в этот раз? — с некой иронией уточнила Адрианова.

— О, — Мария Саровна облизнула губы, усевшись в кресло подле стола, наклонилась к редакторке и тихо произнесла, — есть подтверждённые сведения, что кто-то разогнал Мухинскую банду. Сама атаманша сбежала, а часть подельниц отлёживаются у целительниц.

— В полиции об этом ничего не говорили, — задумчиво пробормотала Адрианова, поправляя пенсне.

— А до полиции это дело не дошло, — победно заулыбалась Абрамова, — потому что банду разогнали не они.

— А кто?

— А вот это самое интересное, — и репортёрка, наклонилась вперёд снова, — мой источник утверждает, что сделали это некая кадета и благородный юноша.

— Да ну? — не поверила Александра Василисовна, — у мухинских же, слухи ходили, в банде есть одарённые.

— Всё так, три было, — покивала Абрамова, — сама атаманша и две её жиганки.

— И что, кадета их всех раскидала⁈ — оживилась редакторка, — это действительно интересно. Но тогда обязательно надо узнать её имя, город должен знать своих героинь.

— Это да, — покивала Мария Саровна, — но это не всё. Тот благородный юноша, о котором тоже упоминали, не стоял на месте, а каким-то образом одну из жиганок обезвредил сам, отобрав у той револьвер, а затем, метко из него стреляя, помог уложить обеих одарённых подручных атаманши.

— Это точно? — нахмурила брови Адрианова, — твой источник, случаем, ничего в тот момент не пил? Больно смахивает на алкогольные фантазии. С дерущимися и стреляющими юношами. А что не летающими и кидающими молнии?

— Божиться, что ни капли в рот не брал, — ответила репортёрка. — Врёт, конечно, собака, но меру знает, пока ни разу меня не подводил.

— Хм, интересно. Но что требуется от меня? — вопросительно посмотрела на собеседницу Адрианова.

— От вас, Александра Василисовна, — только деньги, — развела руками с извинительной улыбкой Абрамова, — дело очень перспективное, копать придётся тщательно, а люди у нас, сами знаете, существа жадные и меркантильные, как сани зимой: пока не смажешь, нормально не поедут.

— Ладно, — вздохнула та, — сколько нужно?

— Ну? — мысленно прикинула репортёрка, — рублей двадцать на первое время.

— На первое⁈ — с некоторым возмущением пробурчала Адрианова, но, выдвинув один из ящиков стола, нужную сумму отсчитала.

Напоследок, впрочем, пригрозив:

— Только чтобы материал был у меня через неделю, не позже.

— Будет, — радостно покивала, жадно сграбастывая ассигнации со стола, Абрамова, — обязательно будет.

— Если всё подтвердится и сумеешь раскопать имена, выдам ещё столько же, как премию, — посулила Александра Василисовна.

— Сумею, вы же знаете, у меня нюх, как у собаки, а глаз, как у орла.

— Ну всё, иди-иди.

Кадету, слоняющуюся на границе городского сада, я заметил сразу. Стоило урокам закончится, а мне выйти из гимназии, я тут же зацепился взглядом за фигуру в тёмной кадетской форме, что стояла в тени дерева, внимательно разглядывая выходящих гимназистов.

Гадать, кого так упорно ищет Лика, не приходилось. Был вариант, что она просто хочет узнать, чем всё закончилось, и стоит ли им чего-то опасаться, но я догадывался, что дело тут вовсе не в этом.

Поцелуй, жадный, резкий, страстный, над телами поверженных врагов. Я знал, что это лишь следствие эйфории от победы, когда побеждаешь вопреки, ввязавшись, как изначально казалось, в безнадёжный бой. И победа в такой ситуации подстёгивает все заложенные природой императивы: желание жить, любить, заводить потомство.

Но это я, успевший всё это пройти не единожды, а потом и прочно забыть на пару сотен лет, перестав быть существом из плоти и крови. Но для девушки это было внове, и теперь она считала себя обязанной по отношению ко мне. Возможно, решив, что украла мой первый поцелуй.

В этом мире бытовала какая-то странная традиция, что юноша свой первый поцелуй должен подарить той, к которой испытывает искреннюю симпатию, и сделать это исключительно добровольно. И из этого вытекал закономерный вывод, что этот самый юноша будет обязательно очень обижен, если кто-то его поцелует первый раз насильно.

Ничем иным, как каким-то бредом, я подобное не считал. Тем более, если перенести свой взор с города с его условностями, традициями и правилами, на деревню. Где на городских издревле поглядывали с удивлением.

Там ни про какой первый поцелуй речи вообще не шло. Парню стукнуло плюс-минус четырнадцать, всё, старостиха деревни быстро жену подберёт из девок похозяйственней, тех, что в деревню вернулись, пять лет матушке Императрице отдав солдатской службой. И хорошо, если полчаса на знакомство выделят, а то бывает, жених только за свадебным столом и узнаёт, кто невеста-то.

Ну, а дальше свадьба. Как известно, в деревне шумная, но быстрая. Погуляли, за столом посидели, а как стемнеет, в избу к молодой жене супругов и проводили. Где, оседлав женишка, та всю ночь, как на коне, на нём и скачет, пользуя, так сказать, на полную. Где тут первый поцелуй, ума не приложу.

Но то деревенские, а меня угораздило родиться благородным. Впрочем, в этом были свои плюсы, да и от Лики мне всё ещё кое-что было нужно.

Но встречаться с ней здесь было глупо, слишком много посторонних глаз, а потом ненужных разговоров. Поэтому, позволив себя увлечь толпе гимназистов, что потянулись к Соборной площади, а затем, обойдя городской сад сбоку, за деревьями, приблизился к кадете со спины. Меня она, естественно, не видела. Скрываться от чужих взглядов в городской сутолоке я умел и без всякой магии.

— Здравствуй, Лика, — произнёс я, неслышно останавливаясь в паре метров от неё.

Та дёрнулась, резко развернувшись, с тревогой во взгляде замерла, но, увидев меня, чуть расслабилась, впрочем, не до конца.

— Здравствуй, — произнесла чуть скомкано.

Дёрнула тугой воротник кителя, словно тот мешал ей дышать. Шагнула ко мне, собираясь сказать что-то ещё, но я остановил её коротким жестом.

— Не здесь и не сейчас.

Она медленно сделала шаг назад, мрачнея. Кивнула. Но я, продолжил:

— В семь, сегодня, в университетском саду, направо от входа по тропинке, не доходя до клиники. Только будь одна.

Брови девушки удивлённо и радостно взметнулись, но, справившись с волнением, она снова кивнула. В этот раз с явно читавшейся во взгляде надеждой. А я, не прощаясь, обогнул её, направляясь в проулок между гимназией и казармами. Говорить, что надежды её беспочвенны, не стал. Сама поймёт, со временем, и успокоится.

Ну, а пока на часах было только половина третьего, я собирался добраться до конторы добровольческого общества дорожного движения, находившегося на первом этаже Технико-Промышленного Бюро, где намеревался договориться насчёт получения прав. Благо это было совсем рядом.

А получить их мне было необходимо, иначе не видать мне автомобиля как своих ушей. Я давно уже разобрался, как материна шофёра чинит и обслуживает автомобиль, как им управляет и даже заучил немудрёные правила, но без бумажки маман за руль меня не пустит ни за что. Вот такой уж у неё возник бзик, и проломить эту стену не представлялось возможным.

Неподалёку от входа в Бюро стояло несколько паровых автомобилей разных моделей. У одного из них был поднят капот, а троица шофёр в комбинезонах с закатанными рукавами, обступив его, что-то активно обсуждали между собой на повышенных тонах, то и дело тыкая пальцем куда-то внутрь.

— Котёл барахлит! — горячилась одна из дам, сбив шофёрскую кепку на затылок.

Руки её были по локоть в грязных масляных разводах, а несколько серых мазков также украшали лоб и щёки женщины, придавая ей экзотичный вид и явно намекая, что эта самобеглая тележка находится под её управлением.

— Это у тебя котёл барахлит! — не менее раздражённо отвечала ей другая, — который вместо головы. Любому понятно, что с цилиндрами проблема!

— В жопе у тебя проблема, а не с цилиндрами!

Размолвка, начавшаяся, видимо, ещё до меня, достигла апогея, и под моим любопытствующим взглядом обе шофёры схватили друг дружку за грудки, так что затрещала одежда, и полетели в разные стороны пуговицы. Правда, последующий мордобой остановила третья, что стояла чуть в стороне, сложив руки на груди, и только презрительно хмыкала, разглядывая первых двух.