Андрей ТАВРОВ (Москва) *** Прогулка по набережной оснащается сором. Бабочка, как поток света, долетает до линзы глаза, переворачивается, проникает в розовый край, в котором млечной строчкой череп прошит, горячо, книзу. Влажный единорог тянется от фонаря, пробивает глаз, сгорел и воскрес, перевернут. Звезды выпадают из гнёзд, как цифры календаря. Сколько глазниц на небе, коробов сколько там, комнат! Подруга жизнь несёт подбородком, как Амадей скрипку. Царский раствор нищеты и зелёной звезды крепчает. Золотую из глаза в волнах залив достает соринку, И всю-то ночь луна яхты в белом тазу качает. TRISTIA 1 Я, Назона письмо, покинуло дальний брег Эвксинский в час, когда яркий и пышный снег, приурочив к идам декабрьским свой хлад и пыл, вестью от лебедя к мраморной Леде плыл и ложился на свиток. И я, оглянувшись вспять, не привычной бухты лазурный зрело излом, но то, что летело, как после удара веслом. Лишь первый снег, один, и нельзя распять. 2 Я устало плыть, почерк нести, вмещать в себя смыслы и буквы, устало нести печать. Так однажды нос устаёт разрезать волну, и замерзший перст теребить устаёт струну. Так вот та, которой не стоит ни лавр, ни век, в лабиринте времён в закоулок вошла иной - он похож на твой - колонной, розой, длиной, и у вас один минотавр, но несхожий снег. 3 Я лежу, как лопасть бабочки, всё в чертах, в дебрях светлой Эллады, в озёрах её, кустах, в разводах метаморфоз, в жужжанье горячих ос, в беготне карминной наяд и в потёках слез. Я лежу на скамье, на карте Империи, я вижу ясно, как входит росчерк в поток реки, как бежит волна по светлым буквам строки, - как мир и стихи смыкают свои края. 4 Всех чудовищ, ламий, всех светозарных псов, всех русалок и дев полнолунных подводных снов, вижу Пана, Сирингу, наяд, близнецов, эвменид, златокудрую перепись лиц и темь ресниц - вся их жизнь, пестрея, бежит за края письма, припадая буквой к заливу, слезой - к весьма перепутанным тропам, сбегающим к понту, вниз. 5 Я Назона письмо, я вижу, как сильный ветр морщит воду, как скатерть, сгибает ливанский кедр, как трепещет парус, назад завернув края - туда, где рождался мир. Где лежало я не свитком с латынью, но шумом иных начал - державным Словом, дыханием Духа, днём, отделившим от мрака свет, утопая в нём. Удлиняясь платьем, разбившимся о причал. 6 Меня больше нет - лишь сквозной золотой поток от начала времён до конца - через почерк строк, через светоч глаз, через мельницы пылкий круг, пролетая от понта - туда, в незакатный Юг и колыша тростник, и вращая звезду, судьбу, Пана шерсть раздирая прозябнувшей парой крыл, обращая - сквозь флейту - того, кто пел и любил, в закусившую алую - через века - губу. 7 От начала дней, до конца, до залетейских вод я - Назона письмо, карта мира, его исход, трепетанье ветвей, стриж над Троей, ресницы взмах, ход Архангелов сфер, вещий дух и дорожный прах, семь поющих Гармонии, как семь дисков, летящих насквозь, атлетических нот, что расчислил Гомера перст, и с тех пор - эта ширь. Так страдальца вознесший крест удлиняет до сердца Господня земную ось. 8 Тихо мачта вбегает в закат. За кормой - прибой. За ним - горизонт и небо, где нам с тобой в длинных пёстрых аллеях, мелькая, летит листва, где руно золотое рыжих волос и слова обретают выпуклость, плоть, а прибой - аккорд, в сильном свете колен где распахнут последний край золотого хитона Жизни, захлёстнут в Рай. Где горячий глаз доплывает в последний порт. 9 Я Назона письмо. Я о том, как платье шумит в пылком ветре, о том, что никто не будет убит, что пронзает улиссовы кольца навылет стрела превращений, что, вылетев из ствола флейты нотой-наядой, - поёт. И пространство бежит в два конца, отражённое в зеркале вод иль в ничьем зрачке, где уловлен Амур. Где Психея дрожит в сачке. Где дыханье и тишь. Да круги золотого кольца. 10 Я вбегаю в простор, где бредёт сквозь лазурь Филоктет, я вбегаю в костёр, превращаясь в мельканье и свет там, где губ акварельных на чаше небесной печать - это птицы, две алые птицы в закате кричат. Я Назона письмо, словно плат и заплата, поток, золотая чащоба осыпанных пудрой волос, мельтешение слова в закатном пожаре полос и зажжённый, как губы, с причала последний платок.

Mарина КУЛАКОВА

(Нижний Новгород)