Корявые и немного наивные, эти ранние песни Макаревича тем не менее не оставляли сомнений в честности автора и точно передавали болезненное настроение тех лет. Отсюда — и фантастическая популярность, и мириады последователей. Здесь же начались и реальные проблемы нашего рока: стоило музыкантам заговорить серьезно и нелицеприятно, как они вызвали на себя гнев ревнителей стерильного «образа советской молодежи». Туже «Машину времени» культур-функционеры и казенные журналисты целое десятилетие обвиняли в пессимизме, упадничестве и даже антисоветчине. С позиций сегодняшнего дня эти нападки выглядят не только гнусно, но и совершенно нелепо — поскольку по-настоящему сердитыми и критичными иронично-меланхоличные сочинения никак не назовешь. В прозе и поэзии (даже!) тех лет говорились вещи куда более горькие. Но такова уж «двойная бухгалтерия»: то, что было позволено серьезным литераторам, никак не допускалось в популярной музыке, которая по неписаному правилу должна быть или плакатной, или нежно-лиричной, а в реальности — глупой и беспроблемной. (К сожалению, эта заповедь блюдется до сих пор.)

Немногие группы пережили времена рок-бума. Наградой за это им было всеобщее молодежное почитание и, как одно из следствий, предложения о сотрудничестве с государственными концертными организациями, прогорающими на эксплуатации вышедших из моды ВИА. Соблазн был велик, и рок вышел из подполья на так называемую большую эстраду. Там им занялись ласковые парикмахеры из репертуарных комиссий и худсоветов: «…Вот эти две песенки желательно бы не исполнять… всего две… зачем зря дразнить?.. Здесь замените, пожалуйста, строчку… не так поймут… И вот тут слово… знаете, грубовато звучит… И что-нибудь из песен членов Союза включите, будьте любезны… парочку-троечку, больше не надо… Прекрасная программа у вас будет, ребята…» Поначалу хотелось верить, что ничего «фаусто-мефистофельского» в этом альянсе нет, однако стоило коготку увязнуть… Далее можно было наблюдать, как медленно и верно умирала бескомпромиссность, а затем и искренность филармонических рок-групп. Истовые клятвы новоиспеченных артистов рок-эстрады, что они «остались прежними» или «не продались», а просто повзрослели, звучали неубедительно. Такое спонтанное, имманентно «непричесанное» искусство, как рок, и институт худсоветов есть вещи несовместные. Тем более такие худсоветы, где едва ли один-двое из трех десятков членов знал, что такое рок… О любви и глубоком понимании этой музыки и говорить не приходится.

Однако как ни старались «ребята», как ни внимали рекомендациям умудренных работников культуры, обрести тихую гавань им не удалось. Рок-группы делали аншлаги на стадионах и во Дворцах спорта, а в ответ пресса их склоняла за патлы и децибелы, на радио и ТВ по-прежнему не пускали, и вдобавок после каждой гастрольной поездки в Москву шли гневные письма от местного начальства, чей сладкий сон был потревожен громкой музыкой…

198?

(Публикуется по рукописному оригиналу.)

С «Последним шансом» я, пожалуй, «перегорел». Мне безумно нравилась эта — действительно уникальная! — группа, я дружил с ребятами, и напиши я о них лет на пять раньше, наверняка получилось бы живее и веселее. А тут… и группа уже была «на излете», и я к ней поостыл. Это последняя статья из многих, написанных для Аркадия Петрова в журнал «Клуб и художественная самодеятельность». Сдал я ее, кажется, летом 1985-го, а осенью того же года мы с другом и коллегой Аркадием фундаментально поссорились, не сойдясь в оценке творчества Александра Башлачева.

Очень-очень давно хотелось написать об этом ансамбле. Знаю я его уже довольно много лет, а полюбил еще с первого взгляда. Мне приходилось вести концерты «Последнего шанса» (не побоюсь этого названия), рекомендовать группу заинтересованным лицам, мирить (а может быть, и ссорить…) участников — но вот выполнить свою прямую профессиональную обязанность, то есть сочинить статью, так до сих пор и не удавалось. Получается, что она подоспела как раз к круглой дате — десятилетию этого популярного непризнанного коллектива.

Да, ноябрь 1975 года имел место десять лет тому назад. (Впору задуматься…) Именно тогда состоялась встреча двух длинноволосых юношей — Володи Щукина и Саши Самойлова. Первый был «акустическим» гитаристом и композитором-самородком, второй — рок-ударником со стажем игры в шумной группе «Рубиновая атака». Выглядели они тоже по-разному. Помню, когда мне впервые показали Щукина, это сопровождалось ремаркой: «Скажи, ведь сразу видно, что талантливый парень…» В самом деле, лик его замечательно благороден и одухотворен. Длинный, худой, всегда отрешенный — прямо-таки иконописная стать. Если Щукин — устремленный ввысь шпиль, то Самойлов — основательный фундамент. Крепкий и невысокий, внешне грубоватый и при этом полный практической сметки. Дон Кихот и Санчо Панса — вот хорошая «типажная» аналогия, пожалуй. Однако Володя и Саша стали равноправными партнерами. Они стали вокально-инструментальным дуэтом и придумали себе название — «Последний шанс».

О, это название! История его не менее драматична, чем путь самого ансамбля. Дело в том, что некоторые почему-то склонны усматривать в нем «пессимизм». Отчего это шанс «последний», а не, скажем, «верный»? Или еще лучше — «Все шансы». Полный оптимизм… В действительности за «последним шансом» стоит совсем иная — и очень благородная — идея. «Последний шанс», как постановили еще тогда Самойлов и Щукин, — это во всем выкладываться до конца. Так, будто другого шанса уже не будет… «Каждая игра — решающая», как пишут в спортивных репортажах.

Фото В. Конрадта

Сергей Рыженко

Первый шаг молодого дуэта: они договорились с дирекцией московского кинотеатра «Баррикады» (напротив зоопарка, и там показывают одни мультфильмы) и стали играть там каждый вечер в фойе. Бесплатно. Одновременно они начали заниматься в самодеятельной студии пантомимы и импровизационного сценического действия, руководимой режиссером Евгением Харитоновым. Росли и музыкальные амбиции дуэта; гитар и бубнов уже не хватало для осуществления новых замыслов. Поступили просто: пришли в Гнесинское музыкальное училище и поинтересовались — кто у вас тут лучший скрипач? Молва привела к Сергею Рыженко. Тогда, в мае 1977-го, ему было уже двадцать лет, но выглядел он на все пятнадцать: хрупкостью напоминал Щукина, а ростом — Самойлова… Известная песенка группы «Маленький кузнечик» отныне обрела точный визуальный эквивалент. Щукин — Самойлов — Рыженко… Это «классический» состав «Последнего шанса». В тот период появилось на свет большинство из тех песен, что ансамбль исполняет по сей день. Именно тогда окончательно сложился уникальный стиль «Шанса» — гордость группы и одновременно ее бич…

Да, оригинальность, непохожесть ни на кого, как показывает практика, не только почетна, но и доставляет массу хлопот. «Тяжелое бремя уникальности» — так можно было бы озаглавить сагу о десятилетних мытарствах «Последнего шанса». Начать с того, что неизвестно — к какому жанру ансамбль отнести. Помню, в первый раз меня звали в «Баррикады» с такой рекомендацией: «Трое ребят играют кантри и делают шоу…» Обилие английских слов не вдохновило. Спустя полгода их же описали несколько иначе: «Что-то вроде театрализованного КСП». «Театрализация» ассоциировалось у меня с помпезностью, а «КСП» — с дремотной претенциозностью, — и встреча с «Шансом» отложилась еще на год… Но это пустяки. Совсем недавно ансамбль сдавал программу одной официальной комиссии, и хотя само по себе выступление удивило и обрадовало, разгорелись жестокие споры — к какой из установленных категорий «Последний шанс» отнести. Выходило — ни к какой! Так «свое лицо» едва не стоило артистам тарификации.

И все-таки что же это за невидаль «внежанровая» — «Последний шанс»? Если слушать их записи (благо их довольно много вышло на «Мелодии») или сидеть на концерте, закрыв глаза, легко сделать следующие заключения. О музыке: великолепные, порою просто захватывающие лирические мелодии; скромная «акустическая» инструментовка, не лишенная, правда, изюминок — неожиданных созвучий, забавных тембров детских инструментов; виртуозная игра скрипача и красивое, но не приторное многоголосье. В мелодических поворотах, интонировании угадывается влияние русской народной музыки, городского романса и… «Beatles». О словах: как правило, это стихи детских поэтов (от Чуковского и Хармса до Мориц и Яснова) — остроумные, полные ярких образов, персонажей и далекие от дидактики. Есть и классические стихотворения — Пушкина, Есенина, Бернса, Крылова.