— Слышишь, вплетаются тревожные ноты? — толкнул его Мухов. — Это появляются темные силы…
Бананов даже вздрогнул: до чего же все складно получается! Как же, как же, была там на пляже и темная сила — Федька Огурцов, знакомый по школе…
…Вот она, эта темная сила в длинных домашних трусах подходит к нему, Бананову, льстиво трясет руку и просит взаймы пять рублей… Бананову не хочется выглядеть скрягой перед Ыйной и он, скрепя сердце, достает кошелек… Размахивая банановской пятеркой, темная сила вприпрыжку убегает в сторону пляжного буфета.
Бананов неподвижно и скорбно внимал музыке, переживая трагичность пляжного эпизода, пока не услышал шепот Мухова:
— Не слышишь, что ли? Схватка, говорю, злых и добрых сил! Думай, Бананов, думай!
Пронзительно выли скрипки. Пугающе ухал барабан. Надсадно гудел контрабас. Музыка будоражила и брала за живое. Судорожно вцепившись в подлокотники кресла, Бананов с гневом вспоминал, как пытался вернуть свою пятерку…
…Вот он, добрая сила, встречает злую в автобусе и пробует ее усовестить. Злая сила обещает принести деньги Бананову домой и, не спросив адреса, выскакивает из автобуса… Вот злая сила, подняв воротник, скрывается от доброй в базарной толпе… Вот она со слезами на пьяных глазах клянется, что третий день живет без копейки, хотя из кармана у нее выглядывает горлышко «Старки»…
Бананов тяжело дышит и скрипит креслом.
— И вот силы добра начинают теснить злую силу! — шипит Мухов.
В музыке ширится и крепнет мажорная струя. Литавры поднимают дух. Труба зовет на подвиг. Бананов ощущает необычный прилив сил и мужества, расправляет плечи и пугает Мухова огнем в глазах.
«Сейчас же иду к этому наглецу домой! — решает Бананов. — Если не отдаст деньги, заберу что-нибудь из вещей! В конце концов, нельзя мириться со злом! Справедливость должна восторжествовать!!».
Бананов резко встает и решительно направляется к выходу.
«ПУСТЬ ГОРИТ ЗЕМЛЯ…»
За деревянным щитом с заклинанием «Пусть горит земля под ногами пьяниц и прогульщиков!» кто-то тяжело ворочался и вздыхал. Маляр Чайханов, рано явившийся на работу, заглянул за щит и увидел молодого коллегу Спичкина. Молодой коллега бережно держался за голову и был зелен лицом.
— Башка трещит, — слабым голосом объяснил Спичкин и прикрыл мутные глаза.
Чайханов на цыпочках отошел от щита, дождался бригадира и растолковал:
— Там Васютка Спичкин с больной головой. Страдает. Не рассчитал, видать, вчера, перехватил бедолага!
— Понедельник он и есть понедельник, — философски заметил кто-то из маляров. — Тяжелый день, козе понятно.
— А у нас работа срочная, — поскреб в затылке бригадир. — Вот незадача…
— Сдэлаэм, Филиппыч! — успокоил бригадира маляр Казбеков. — И за кунака Васютка сдэлаэм! Пусть кунак отдохнет.
Бригада сочувственно загомонила:
— Молод еще, вот и не рассчитал.
— Или закус плохой был…
— С кем не бывает…
— Надо парню отдохнуть, козе понятно.
На шум явился помятый Спичкин с малярным валиком в руках и обвел всех туманным взглядом.
— Что работать будем? — спросил он хмуро.
Бригада опять дружно зашумела:
— Зачем, кунак, пришел?
— Отдыхай, Василий, выздоравливай…
— Один за всех, все за одного!
Чайханов с Казбековым подхватили под руки вяло сопротивляющегося Спичкина и отвели за щит.
— Зеленый, как огурец, а туда же, работать, — беззлобно пожурил Васютку Чайханов. — Отдыхай, без тебя управимся. Что мы — звери? Что мы — не понимаем?
Чайханов и Казбеков сообща поймали муху, кружившую над Спичкиным и тихонько ушли.
…В половине пятого, кончив работу, бригада пошла будить Спичкина.
— Ишь, порозовел, непутевый, — отметил бригадир. — А то лица не было. Эх, молодежь, молодежь…
— Хорошо спит, будить жалко, — пожалел работающий пенсионер Кошкин, но разбудил Спичкина, потому что пора было идти домой.
— Сколько же ты, горе наше, вчера тяпнул? — полюбопытствовал Чайханов, когда Спичкин окончательно пришел в себя.
— Я не тяпал, — сказал Спичкин, потягиваясь. — Вчера под дождь попал, видать, потому башка и разболелась.
Все замолчали.
— У меня, между прочим, радикулит с утра разыгрался, а я ничего, работал, — глядя в окно, сказал работающий пенсионер Кошкин.
— А ведь пожилой человек, — скорбно покачал головой бригадир. — И работал.
— Головка, значит, у нас заболела, — с обидой шмыгнул носом Чайханов. — Заболела, значит, у нас головка…
— Кунаки вкалывали, как шакалы, а он спал!
— Сачканул Васютка, козе понятно…
— Вот влеплю прогул, будешь знать, как товарищей обманывать! — пригрозил бригадир. — Молодой, а туда же!
И он с сердцем пнул ни в чем не повинный щит с заклинанием.
ВЕРНОЕ СРЕДСТВО
На меня это озарение нашло, когда я в очереди за яблоками стоял. Впереди какой-то дядя в белых тапочках начал канючить, чтоб ему яблоки получше выбрали.
— Теще в больницу понесу, — хнычет. — Ногу теща вывихнула.
А продавщица ему:
— Всем вам получше! У всех у вас теща ногу вывихнула! Что же мне теперь из-за ваших капризов все ящики наизнанку повыворачивать?! — И нарочно ему в авоську самую дрянь грузит.
Вот тут-то мне в голову и стукнуло.
Подошла моя очередь, я и говорю так по-хорошему:
— Ну-ка, тетя, взвесь мне гнилья два кило. За версту чтоб в нос шибало. Чтобы все соседи разбежались! Уж ты, тетя, постарайся…
Продавщица как взовьется:
— Это где ж ты гнилье-то увидал, ехидная твоя душа! Ишь остряк выискался! Эти, что ль, гнилье?! Эти тебе гниль?! — И самые отборные яблочки из ящиков выковыривает. Взвесила два килограмма — одно к одному. Даже пожалел, что не моя теща в больнице с вывихнутой ногой лежит.
Взял яблоки и в парикмахерскую направился, побриться надумал. В дверях меня там какой-то тип чуть с ног не сшиб.
— Ведь просил же, чтоб поосторожнее! — кричит. — Ведь говорил, что кожа у меня шероховатая! Так нет же, махает бритвой, изверг, а сам в окно смотрит!
И платочек носовой к щеке прикладывает.
Я уж хотел обратно повернуть, да про свое новое средство вспомнил.
Плюхнулся в кресло, щетину потрогал, мастеру подмигнул.
— Ну-ка, обработай, друг, чтоб мать родная не узнала, — говорю. — Нос там оттяпай или пол-уха отхвати. А хочешь, совсем зарежь, все равно я застрахованный.
Гляжу, у него глаза позеленели.
— Странные у вас намеки, — говорит. — К вашему сведению, у меня сам товарищ Бегемотов бреется.
И начал меня, как невесту, обхаживать. И вокруг бегает и щеки легонько мнет. На цыпочках привстает, на корточках приседает. А уж бритвой как ласково действует, глаза от удовольствия закрываются…
Вышел я на улицу и думаю: после такого приятного бритья не грех и в ресторан зайти, пивка за здоровье парикмахера выпить.
Захожу — и к одному гражданину за столик присаживаюсь. Скучный такой гражданин сидит, по столу пальцем барабанит.
— Давно ждете? — интересуюсь.
— Скоро час будет, — отвечает и еще сильнее барабанит. — Просил ведь, чтоб побыстрее, на футбол же опаздываю!
«Сам когда-то такой чудак был, — думаю. — Сам просил побыстрее. А теперь, слава богу, другая у нас метода».
Минут через десять все-таки подошел официант к скучному гражданину, заказ взял.
Придержал я его за рукав и так по-хорошему объясняю:
— Слушай, дорогой, мне быстро не надо. К вечеру принесешь пива графин да шницель и ладно. А я тут сосну — кресла у вас удобные. А хочешь, завтра принеси, все равно выходной, мне в понедельник аж на работу-то. Шницель лучше позавчерашний неси. Я новый зуб вставил, хочу попробовать, крепкий ли, он, зуб-то.
Вижу: все в порядке — щека у него задергалась. Выдернул рукав и бежать. Не успел я по сторонам поглазеть, а он уже мне все на стол ставит. Дышит тяжело и узкими глазами на меня глядит. Вот, мол, тебе, язва! Ну что, мол, теперь скажешь?
