– Кен, – прошептала Сильвия. – Ты не спишь?

– Нет.

– Сколько уже?

Он снова включил свет.

– Почти час.

– Когда кончатся танцы?

– Думаю в час.

– Наверное, скоро придут.

– Послушай, хватит беспокоиться за них! – сказал он нетерпеливо.

– Я не могу не волноваться.

– Не о чем волноваться!

– Не знаю, Кен. Они влюблены по уши. Ты не мог не заметить.

– Конечно.

– В их возрасте это не просто. Они так переживают!

– Но ведь это вполне естественно.

– Да, но я вот лежала и думала: нам надо поговорить с ними. Как ты считаешь?

– О чем? – он намеренно придал своему голосу безразличный тон.

– Не знаю. У меня такое чувство, мы должны им чем-то помочь. Мы сами прошли почти через то же самое.

– Распространять на них наш собственный опыт неправильно. Они совсем другие.

– Я знаю, но…

– Что, по твоему, мы должны им сказать?

– Не знаю. Наверное, чтобы не воспринимали все слишком серьезно.

– Думаешь, это поможет?

– Бедный Джонни так страдал последнее время. Не хочу, чтобы к этому еще что-нибудь прибавилось.

– Молли, черт побери, не способна причинить страданий!

– Не нарочно, разумеется. Иногда я сомневаюсь, знает ли она, что делает. Девушка в таком возрасте… Красота – огромная сила.

– Молли не такая!

– О, я знаю, – Сильвия смутилась. – Но они оба так молоды!

– С ними все будет в порядке, – ответил Кен.

– Который сейчас час?

– Они вот-вот придут.

Однако в два часа Молли и Джона еще не было дома, не появились они и в три.

– Проклятье, все же мне придется поговорить с этим парнем, – сердито сказал Кен. – Пора ему научиться отвечать за свои поступки!

– Не сваливай всю вину на него. Полагаю, без Молли здесь тоже не обошлось.

– С ней я тоже поговорю, – угрюмо бросил Кен. Лежа в темноте и напрягая слух, чтобы услышать звук открывающейся двери или шаги на лестнице, Кен поразился ходу своих собственных мыслей, навеянных встревоженным воображением. Перед ним предстало гротескное в своем уродстве видение Джона и Молли, занимающихся любовью, его руки на груди Молли, его губ… «Это ненормально, – сказал себе Кен. – Взрослые всегда приписывают молодым ошибки своей юности. А эти двое – невинны; они только-только вышли из детского возраста; в образе обеспокоенного отца, вызывающего в своем воображении такие фантазии о поведении своей дочери, есть что-то мерзкое».

«Однако, черт возьми, этому парню я почему-то не доверяю, – думал он. – Эта его неестественная обходительность; в конце концов он тоже Хантер; на Барта он похож больше, чем на Сильвию, он – повторение Барта».

С невероятной остротой Кен вспомнил свои ощущения, когда в давние времена он наблюдал, как Барт целует Сильвию, свое страстное неутолимое желание, свою немую ревность…

«Ревность, – думал он, яростно ворочаясь в постели, – так оно и есть: я опять ревную, а это действительно противно – отец, ревнующий свою дочь к парню, который за ней ухаживает. На самом деле Джонни не похож на Барта; по-видимому, я не хотел бы видеть рядом с Молли никого вообще. Несправедливо проклинать Джонни из-за его отца».

Тем не менее при одном воспоминании фамилии Хантеров у Кена сжимались кулаки. Как этот парень смотрел на Молли, как быстро отвечала она одним взглядом, когда не нужны никакие слова! Как она моментально вставала и шла за ним, когда Джон выходил из комнаты; эти долгие часы их отсутствия, прогулки по пляжу – внезапно свежие воспоминания стали принимать зловещий оттенок и вызвали у Кена чувство гнева.

«Я не позволю ему воспользоваться ее наивностью, – думал он, – я поговорю с ней, предупрежу ее. Долг отца учить свою дочь, как жить в этом мире».

В половине пятого утра эти мысли все еще продолжали крутиться в голове Кена, но тут он услышал, как кто-то мягко закрыл входную дверь, затем на лестнице раздались шаги. Он встал с кровати.

– Кен! – сказала Сильвия. – Ты куда?

– Они пришли. Я хочу поговорить с ними!

– Подожди! Поговоришь утром, когда мы все успокоимся!

– Я сделаю это сейчас!

– Не надо! Ты скажешь лишь то, о чем потом пожалеешь. Подожди, пока все отдохнут.

Не обращая внимания на ее слова, Кен открыл дверь спальни и вышел в коридор. В полумраке он увидел Молли и Кена, стоящих посередине лестницы, Молли на ступеньку выше Джона; она наклонилась и обнимала его, а Джон чуть ли не держал ее на весу. «Я люблю тебя», – услышал Кен; потом его тяжелая поступь спугнула их, они разъединили объятия и стояли с белыми лицами, глядя на него снизу вверх. Инстинктивно Кен отступил назад, зашел в спальню и закрыл дверь; в этот момент он не мог догадаться, насколько обезумевшим и злым показалось им его лицо, каким шоком для них было его внезапное появление на верху лестницы. Через какое-то мгновение он услышал торопливые шаги Молли, пробежавшей в свою комнату. Прислонившись к закрытой двери, Кен прижал лоб к прохладному дереву. У него кружилась голова.

– Тебе плохо, Кен? – спросила Сильвия.

– Нет.

– Что случилось?

– Ты, пожалуй, права. Лучше подождать до утра.

– Конечно. Иди спать, милый. Они дома, волноваться больше нечего.

Забравшись снова в постель, Кен попытался сформулировать нравоучения, которые преподнесет утром Молли. «Ты не должна торопиться, – был их основной смысл, – ты не должна так легко отдавать себя другому. Тебе следует быть практичной. Пойми! Страстью, однажды распаленной, управлять трудно. Ты должна быть уверена, что молодой человек, такой, как Джон, честен в своих привязанностях. Я знаю, тебе в это трудно поверить, но я много раз слышал, как молодые ребята хвастают своими победами в ванной или туалете, распевая каждое произнесенное шепотом слово любви как личное завоевание. Я слышал, как они говорят: „Ночка была – дай Бог!", похабно при этом ухмыляясь. Я знаю, тебе это покажется странным, – мысленно говорил он Молли, – но в возрасте Джона такое поведение было бы вполне естественным».

«Ты должна научиться сдерживать свои эмоции, – скажет он. – Не допускай, чтобы мальчики вроде Джона, могли воспользоваться твоей слабостью. Пройдут долгие годы, прежде чем ты сможешь выйти замуж. А пока что лучше быть осторожнее, позволять разве что поцелуй на ночь, да и то осмотрительный».

«Будь целомудренной, – скажет он ей. – Ради своего собственного будущего, будь целомудренной! Будь как все. Нехорошо, когда девушка твоего возраста остается с юношей до рассвета. Приходи домой не позже полуночи и, пожалуйста, больше никаких поцелуев на лестнице, как этот…»

Все это трансформировалось в его голове в такую пуританскую лекцию, что в нем проснулось чувство юмора. «Каким великим моралистом стал я в свои годы, – подумал он, – как я строг в отношении нравственности других!»

Вспомнив свои прежние страдания по Сильвии, когда ей было столько же, сколько сейчас Молли, вспомнив свои мечты поехать в далекую страну, где разрешается выходить замуж в семнадцатилетнем возрасте, в расцвете женской красоты, а не тратить молодость попусту, он криво усмехнулся. «Не стоит удивляться, – подумал он, – если выяснится, что я хочу для своей дочери совершенно противоположного тому, чего я хотел когда-то для себя».

За окном светало, и предметы в комнате обрели серые очертания. «Нужно смотреть на вещи реально, – думал он, – видит Бог, я достаточно прожил и пережил, чтобы сказать Молли что-то вразумительное. Я не могу сказать дочери, чтобы она приветствовала страсть, гордилась красотой и находила радость в том, что кому-то отдает ее. Может, это и заманчиво, но вряд ли такой совет сейчас был бы уместен».

Конечно, он слышал о «современных родителях», которые дают своим детям полную свободу и даже снабжают их противозачаточными средствами, но это, по его мнению, так гадко, что может вызывать только отвращение. «Такое может происходить только в семье развратников, – думал он, – это вовсе не поощрение любви, а ее разрушение. Такие вещи говорят лишь о полной деградации и родителей, и детей».