Вошли в кухню. Пожилая женщина плотно завесила окно и зажгла свечу. Ридевский снова заверил, что, мол, мы ничего плохого не сделаем, и единственная наша просьба — немного продуктов. В кухню вошла немка средних лет. Заметив оружие, она сказала:

— Вы, наверное, русские парашютисты, которых ищут солдаты и полиция. Но у нас вам ничего не угрожает. Мужчин в доме нет. Всех, кто был, забрала война.

— В соседнем доме живёт моя сестра, — вступила в разговор пожилая. — Она активная наци. Хорошо, что вы туда не зашли. Ну да ладно. Завтра я вам соберу что-нибудь в дорогу. А сейчас моя дочь Грета отведёт вас на сеновал.

— Правда, завтра вечером придут солдаты, приятели нашей Эльзы, — сказала Грета. — Ей исполнилось шестнадцать, и теперь она год должна жить и работать по хозяйству в другой семье. По случаю проводов Эльзы и будет маленькая вечеринка.

…Проснувшись, долго не понимали, где находятся. Голова приятно кружилась. А тут ещё Грета принесла горячий кофе и хлеб, намазанный маргарином…

Весь день Генка поглядывал в чердачное оконце, из которого были видны двор и дорога, ведущая к хутору. Ничего подозрительного. А вечером действительно пришли несколько солдат. Допоздна, затаившись, разведчики слушали губную гармошку, смех.

Когда гости ушли, Грета и её мать принесли на сеновал четыре больших буханки хлеба и два солидных куска копчёного сала. На прощанье пожилая немка сказала:

— Если бы все люди встречали и провожали друг друга добром, не было б войн.

А ведь за подобное гостеприимство этой семье грозила смерть…

Ридевский чувствовал себя лучше, можно было ускорить темп. И вот они у «почтового ящика» № 2. Глухо, никаких следов товарищей. Ждали двое суток, затем отправились к «ящику» № 1. И тут никого не было… Что, все погибли? Или подались в сторону Польши? Такой вариант обсуждался.

В общем, решили оставаться здесь, у Минхенвальде. Только на дворе уже ноябрь, спать под открытым небом невыносимо. Нужна землянка.

Найдя огромный выворотень, стали рыть под корневищем нору. Ридевский копал финкой, Генка в шапке и вещмешке относил землю подальше. Высыпав, маскировал её опавшими листьями. Когда землянка была готова, выстлали её еловыми лапами, мхом, листьями. Жить можно…

Но однажды утром выпал снег. И хоть лежал он, к счастью, недолго, разведчики поняли: всё, больше тут оставаться нельзя. Перебрались в соседний лесной квартал. У кормушки для зверей, в откосе карьера, вырыли новую землянку. Сделали её попросторнее, настил на «полу» — более плотным, стены тоже обложили еловыми лапами, закрепляя их жердями. У входа высадили ёлочки, которые принесли из других мест. Схрон получился удачным и хорошо замаскированным. Рядом ручей, с водой проблем не будет.

В один из дней отправились к месту, где в своё время спрятали Анину рацию. Откопали, оказалась в порядке. Однако радиодела ни Ридевский, ни Генка не знали. Так что — немые, в Центр ничего не сообщить.

Но — не глухие, можно слушать радио. Правда, поймать удавалось в основном немецкие станции. Там же дикторы то и дело захлёбывались: «Нойе ваффе, люфт пресс!» («новое оружие, воздушный пресс»). О чём это они?

…Становилось всё холоднее. Еда — на исходе. Ридевский тяжелее Генки переносил пребывание в землянке.

— Живые в могиле, — вздыхал он.

Чтобы как-то отвлечь его, Генка насвистывал мелодии из фильмов, травил анекдоты, пересказывал сказки братьев Гримм.

С каждым днём надежды на спасение всё меньше…

Как-то отправившись вдвоём к ручью, неожиданно увидели, что с другой стороны идёт мужчина в красноармейской форме. Переодетый немец? Притаившись, стали следить за ним. Неловко зачерпнув воду, парень уронил котелок в ручей. И тут разведчики услышали… ядрёный матерок.

Незаметно приблизились к незнакомцу.

— Ты кто? — спросил Ридевский.

— Иван Громов…

Как выяснилось, он — из команды военнопленных, которые заготавливают неподалёку лес.

— И мы о вас, парашютистах, знаем. Однажды наткнулись в лесу на мешок — видать, вам предназначался. Там были сухари, консервы, батареи для радиостанции, фляги со спиртом. Спирт и еду, вы уж извиняйте, мы употребили. А батареи так и лежат там…

Руководил пленными лесной мастер Эрнст Райтшук.

Антифашист из деревни Минхенвальде Август Шиллят.

— Он инвалид, уважает Советы, всё время говорит, что германской армии скоро капут.

Условившись с Громовым о новой встрече, разошлись. А в землянке стали обсуждать ситуацию.

— Смотри, Ежик, — начал Ридевский. — Продукты у нас с тобой кончаются. Зима загнала в землю. Будем помирать с голоду?

— А варианты есть? — вздохнул Генка.

— Например, «гроб с музыкой». Примем бой и продадимся подороже.

— Да как-то, Напка, пока неохота…

— Тогда, может, попробуем выйти на этого лояльного Эрнста Райтшука?

Во время следующей встречи с Громовым спросили: как бы отнёсся твой мастер к предложению познакомиться с нами? Договорились: если немец согласится, пусть Иван завтра снова придёт к ручью. Сами же, как стемнело, отправились на соседний хутор Шмалленберг. Думали разжиться там чем-нибудь съестным.

Подойдя к хутору, обратили внимание на то, что он обнесён сетчатым металлическим забором, а к дому тянется жгут кабельной связи. Странное место… Ридевский остался у ворот, Генка осторожно двинулся во двор. Неожиданно песок перед ним зашуршал, и в живот упёрся какой-то предмет. Ёжик машинально ударил рукой по этому чему-то. Прогремел выстрел. Генка бросился назад.

По периметру ограды вспыхнуло освещение. Отскочив за копну сена, Генка дал наугад несколько очередей в глубину двора, рванул к забору, каким-то чудом перемахнул его и понёсся в лес. А вокруг уже свистели пули…

Отто, сын Августа Шиллята.

Утром Громов рассказал, что ночью кто-то напал на секретный объект в Шмалленберге.

— Что за объект? — невинно спросил Ридевский.

— Говорят, там какая-то служба абвера.

Затем перешли к главному.

— Сегодня после работы Райтшук придёт сюда.

Уточнив, что лесной мастер придёт с верным товарищем и «вот так» постучит по дну котелка, Иван отправился назад. Больше этого парня, который так им помог, разведчики не видели. Немцы куда-то перевели пленных…

А вечером на ведущей к ручью тропе появились двое пожилых мужчин. Один хромал. Второй, пониже ростом, шёл довольно легко. Услышав условленный стук по котелку, разведчики выбрались из кустов.

— Вы, наверное, Эрнст Райтшук? — спросил Ридевский хромого.

— Точно.

— Я советский парашютист Пауль. А это мой коллега, Геннадий.

— Кляйне, — хмыкнул Райтшук. Шкет, в общем. Но тут же посерьёзнев, Райтшук указал на своего спутника. — Это Август Шиллят. О себе он расскажет сам.

— Обо мне поговорим как-нибудь в другой раз, давайте лучше сразу к делу, — сказал Шиллят. — Мы, немцы, любим конкретику. Итак, продуктов у вас нет. Вторая проблема — тёплая одежда. Завтра утром я принесу еду и одежду. То, что на вас, отдадите мне, я сожгу…

Вернувшись в землянку, разведчики долго не могли уснуть. Стоило ли доверяться этим немцам, не окажемся ли завтра в гестапо?

Но утром вместо гестаповцев, как и обещал, пришёл Шиллят. Кроме одежды, он принёс горячее пюре, бутерброды и кофе. Шиллят сказал, что в его доме расквартированы два радиста из команды пеленгации. И они говорят, что в последнее время советских раций в этих краях не слышно. На фронте — тоже тишина. Однако к границам подтягивается бронетехника, прибывают войска из Франции, а также из центральной и западной Германии.

— Никуда не ходите, огонь не разжигайте, — посоветовал Шиллят на прощание. — Явка пусть теперь будет у кормушки для зверей. Там натоптано, ваших следов не заметят. В следующий раз я приду со своим сыном Отто.