За ней появились Шпаков, Ридевский и Мельников. Они несли Крылатых. Командир умер мгновенно — пуля попала ему в сердце…

Укрывшись в лесу, наломали еловых лап, чтобы прикрыть тело. Шпаков снял с Крылатых пиджак и, проверив карманы, отдал Генке:

У этого моста погиб Павел Крылатых.

— Носи. Пуля дважды в одно место не попадает. Закон баллистики. Ты самый молодой из нас, тебе обязательно надо выжить.

Достался Генке и пистолет погибшего командира. О том, чтобы похоронить, и речи не было. Времени не оставалось даже попрощаться толком. Неподалёку уже трещали ветки, слышались голоса немцев.

Так что постояли молча минуту и рванули дальше.

Командиром стал Шпаков, первый заместитель Крылатых. Он снова повёл группу к Парве. Добравшись до берега, начали искать брод. Тщетно. Вдруг увидели лодку. Она была привязана цепью к столбику. С добротным замком быстро справиться не получалось. Тогда Ридевский, Иван Белый и Зварика навалились вместе на столбик. Вырвав его, забросили в лодку. Переправились в два приёма. И двинулись на северо-восток, к станции Вильгельмсбрух[7].

На привале никто не решался заговорить. Наконец Шпаков вздохнул:

— Как же всё нелепо получилось. Надо было предусмотреть, что и такие заштатные мосты могут охраняться… Ладно, Павла не вернёшь, а задание выполнять надо. Пора выбирать точку для наблюдения. Завтра мы должны отправить первые данные. А сегодня… Сегодня сообщим так: «Джек погиб, приступаем к работе».

По правилам, псевдоним командира давал название группе. Раз Джека нет, значит, группа должна стать «Ежом» — в соответствии с псевдонимом Шпакова. Однако, посовещавшись, решили: остаёмся «Джеком». В память о Пашке…

После Белоруссии прусские леса напоминали парки. Ни валежника, ни бурелома, ни даже густых зарослей. Аккуратные кварталы, пронумерованные на карте, разделённые чёткими широкими просеками. Просеки отсыпаны гравием и плотно укатаны, в болотистых местах оборудованы гатями и дренажём. Нередко попадались беседки, площадки для отдыха. По всему было видно: люди в лесах — частые гости. Разведчиков это не могло радовать.

Периодически выходили на открытую местность. По дорогам, понятное дело, идти было нельзя. А в полях без конца попадались то мелиоративный канал, то колючая проволока ограды, то загон для скота. Всё это сказывалось на скорости.

Все обратили внимание, что даже к самому маленькому хутору вела добротная дорога. Дома — в порядке, обсажены фруктовыми деревьями, вокруг — чистота, домашние животные ухожены. В общем, вот он, пресловутый немецкий «орднунг».

Второй заместитель командира группы «Джек» Иван Мельников («Иван Иванович»).

— И чего фрицам не хватало, — говорили меж собой «джековцы». — Всё же было, живи и радуйся. Нет, полезли к нам…

После утренней и вечерней дойки фляги с молоком выставлялись на помосты возле домов. А потом их собирали и отвозили на молокозавод. Разведчики не раз экспроприировали содержимое фляг, выставленных добропорядочными бауэрами.

— В счёт будущих репараций с Германии, — шутил Мельников.

Удивили всех и насосные станции. Работая в разных режимах, они регулировали уровень воды в мелиоративной системе. А пахотная земля была настолько рыхлой, что на копыта лошадям немцы надевали широкие деревянные «лапти». Чтоб не проваливались.

По таким местам разведчики могли передвигаться лишь ночью.

Когда добрались до намеченного ориентира, Шпаков сказал:

— Понимаю, все устали, но кто-то должен идти на дежурство. Пора начать сбор данных. Добровольцы есть?

Вызвались Овчаров, Целиков и Зварика.

— А можно и я пойду? — спросил Генка. Ему хотелось сделать хоть что-то как разведчику. Да и устал он меньше других. Ведь когда Генка был партизанским курьером в Белоруссии, ему регулярно приходилось совершать тридцати-сорокакилометровые «прогулки» между Станьковским лесом и Минском.

— Пойдёшь в следующий раз, — ответил Шпаков. — А сейчас твоя задача — охрана радисток. Юзик, ты отправляешься на шоссе, Иван Белый и Иван Чёрный — на «железку».

От обиды у Генки запершило в горле. Но дисциплина — превыше всего. Потому он молча взял тяжеленные батареи для раций и присоединился к Ане с Зиной, которые вытоптали в траве уютное гнёздышко и уже укладывались спать.

— Командир, не пора ли «повеселиться»?

Все уже знали, что Мельников имел в виду. Он ловко вскрыл финкой консервную банку со свиной тушёнкой. К небольшой порции мяса каждый получил по сухарю. Маловато, конечно, для молодых людей. Однако еды было в обрез, приходилось экономить.

Запивали из фляжек водой, которую набрали в Парве. Все невольно вспомнили Крылатых, который ещё вчера был жив…

— Наполеон, тебе придётся посторожить, остальным — спать, — распорядился Шпаков.

Тишина, сквозь ветви деревьев припекает августовское солнце. Генка, который только что рвался в наблюдатели, положил голову на диск автомата — и мгновенно отключился…

В полдень вторая смена стала готовиться к дежурству.

— Ридевский и Юшкевич — на «железку», Мельников — на шоссе, — приказал Шпаков. — Да, возьмите чего-нибудь на зуб.

Боец группы «Джек» Иван Овчаров («Иван Чёрный»).

Снова немного тушёнки, сухарь и глоток воды из фляжки. Правда, в вещмешках имелись брикеты пшённого концентрата. Но огонь пока зажигать опасались. Вроде вокруг никого, только кто знает. Разведёшь костёр, и на дымок тут же непрошенные гости набегут. Надо какое-то время потерпеть, осмотреться получше.

…Ридевский и Генка, замаскировавшись, лежали у железной дороги.

— Что это за работа, — не выдержал, наконец, Генка. — Лежишь и лежишь. Да ещё с пустым желудком. Хоть бы пострелять, что ли.

— То, что делаем мы и другие группы, очень важно для штаба фронта, — сказал Ридевский. — Туда стекается вся информация о положении в тылу врага. Когда данные перенесут на карты, станет ясно, что происходит у противника. Где копятся силы для контрудара, где усиливается оборона, куда отводятся резервы, где запасы горючего, боеприпасов. В общем, всё, как на рентгене.

Послышался отдалённый гул. Со стороны Кёнигсберга приближался эшелон.

По Восточной Пруссии немецкие эшелоны порой шли даже без маскировки.

— Ну, Ежик, настраивайся. Считай, запоминай. Потом сравним.

В Белоруссии Генка много раз видел, как идут немецкие поезда. В Пруссии всё оказалось иначе. Дорогу не обходит патруль, перед паровозом нет платформы с песком, эшелон — без охраны. Эх, рвануть бы его! Как тогда, возле Фаниполя…

За паровозом — платформы с тюками сена. Ясно, под сеном — бронетехника. Затем пошли «углярки» — там наверняка артиллерийские системы. Так, «телятники». В них обычно возят солдат, человек по пятьдесят. Три пассажирских вагона — для офицеров. Вагон с красными крестами — пустой. Несколько цистерн с горючим. Всё, состав прошёл, покатился куда-то в сторону Тильзита.

И опять тишина. Делая шифрованные записи о «содержимом» проехавшего эшелона, Ридевский клевал носом.

— Да поспи ты, — предложил Генка. — А если «железка» снова загудит, разбужу.

…В полночь их сменили Иван Белый и Иван Чёрный. За время дежурства Ридевского и Генки прошли восемь эшелонов к фронту и четыре — в обратную сторону. Вернувшись на базу, они отдали Шпакову записи и провалились в сон. Отдежуривший у шоссе Мельников уже спал. Командир стал готовить первое донесение.