Небритый, неопрятного вида слуга проводил Рэймиджа в длинную, с высоким потолком гостиную, скудно меблированную в присущем итальянскому среднему классу стиле: пара чересчур украшенных позолотой кресел, свисающая с потолка люстра из муранского стекла под толстым слоем пыли и с оплывшими огарками свечей, сундук из темного дерева, с лицевой частью, украшенной непременной ручной резьбой с облупившейся росписью и позолотой, и печального вида диван с шелковой обивкой и грубо залакированными деревянными частями.

Два небольших высоких окна были застеклены, но въевшаяся копоть и следы мух почти не позволяли свету проникать внутрь. И почему этот диван навевает такую грусть?

— Доктор будет через минуту, — заявил слуга и вышел, прикрыв за собой дверь.

Похоже, у этого малого они не вызвали подозрений, как и у крестьянина, рассказавшего, что «иль дотторе» живет в Каза дель Леоне — Львином доме, находящемся прямо у крепости, почти в тени ее стен.

Прошло более десяти минут, прежде чем Рэймидж, оставивший Джексона снаружи часовым, дождался, когда в дальнем конце комнаты открылась маленькая дверь и появился маленький толстый господин в очках. На нем была велада — длинный сюртук с раздвоенными фалдами, которые, будучи подобраны на талии, оттопыривались в разные стороны, придавая человечку сходство с самодовольным голубем. Впрочем, манеры его противоречили такому впечатлению.

— Какая честь, граф, что вы почтили нас своим визитом, — заявил он, потирая руки, словно пытаясь отмыть их.

Когда слуга попросил Рэймиджа представиться, тот лишь буркнул: «Граф Бррраа», стараясь произнести имя совершенно неразборчиво. Называть настоящие фамилии было слишком рискованно, да и придуманные тоже. Он представился доктору тем же манером, понимая, что маленький доктор не отважиться переспросить из страха прослыть невеждой.

— Чем могу быть полезен вашей милости? — поинтересовался врач.

— Пустяк, сущая мелочь, — ответил Рэймидж, играя на чувстве человеческого тщеславия, — заставивший меня, тем не менее, побеспокоить вас. С одним лицом из моей свиты случился несчастный случай — повреждено плечо. Я хотел бы попросить вас…

— Ну разумеется, ваша милость!

Похоже, у маленького доктора зародились какие-то сомнения. Он по-прежнему потирал руки, но в то же время пристально и настороженно разглядывал Рэймиджа поверх очков. Неужели акцент?

— Где же пациент, ваша милость?

— Здесь, неподалеку.

— По дороге на Орбетелло?

— Именно, по дороге на Орбетелло.

— Ваша милость… Вы простите мне, если я задам вам вопрос: вы иностранец?

Значит, все-таки акцент.

— Нет, но я с детства жил за границей.

Рэймидж заметил, что доктор украдкой поглядел на его ботинки. Но это не дало ничего: если не считать царапин, они были хорошего качества. Исследованию подверглись также сюртук и жилет. Но и они были из лучшей материи, с роскошным шитьем и золотыми пуговицами — спасибо Пизано.

— Могу ли я попросить вашу милость доставить сюда пациента? — спросил, наконец, доктор.

— К сожалению, это невозможно: я опасаюсь перемещать ее.

— Это женщина? Но если у нее повреждено плечо, это не помешает ей добраться сюда в экипаже вашей милости.

— Есть проблема: все три мои кареты сломались — как раз когда дама была ранена, — ответил Рэймидж, сам изумляясь тому, с какой легкостью лжет, но ругая себя за то, что забыл загодя приготовить подходящую историю. — И вот еще… Я не хотел бы брать на себя ответственность, перемещая ее, так как она… — Он помедлил, дожидаясь, пока любопытство доктора не достигнет высшего предела, — так как она в некотором роде очень дорога мне, ну, вы понимаете…

Ясно, что доктор не понимал: Рэймидж надеялся, что у него создастся впечатление о них как о тайных любовниках, но итальянцу, похоже, пришло на ум нечто иное.

— А что до карет, ваша милость: где произошло несчастье?

— В паре миль от города. У первого экипажа отвалилось колесо, а два остальных врезались в него. Дело скверное.

Доктор опустил глаза, посмотрев на свои руки, потом соединил ладони, так чтобы они соприкасались кончиками пальцев. Он снова бросил на Рэймиджа взгляд поверх очков и осторожно, словно опасаясь реакции гостя, сказал:

— Возможно, ваша милость поймет мое нежелание отправиться вместе с вами, если я скажу, что по дороге на Орбетелло нельзя проехать на карете — это всего лишь тропа. В таком случае я затрудняюсь понять, как мог произойти этот несчастный случай…

Очевидно, что он хотел добавить что-то еще, так что Рэймидж ждал.

— К тому же, только что получены известия, что в этих водах появился британский военный корабль. И в самом деле, сегодня перед рассветом спущенные с него шлюпки атаковали батареи в Порто-Эрколе и захватили несколько кораблей, стоявших там на якоре. Ваша милость прекрасно говорит по-итальянски, но при произношении одного или двух слов мне послышался, не более того, уверяю вас — английский акцент.

Десантная операция на рассвете! Черт возьми, они, должно быть, разминулись с этим проклятым фрегатом всего лишь на несколько часов. Был ли он послан, чтобы встретить их в точке рандеву? Вряд ли — времени прошло слишком мало.

Значит, у доктора возникли подозрения. Но враждебности он не проявлял. Ну что же, отлично, подумал Рэймидж.

— Не хотите ли вы сказать, что наглые англичане осмелились атаковать Порто-Эрколе?

— А почему нет? — воскликнул доктор, явно захваченный врасплох. — Прямо из под орудий крепости они увели на буксире два французских судна и сожгли остальные. И это несмотря на факт, что мы занимаем нейтральную позицию в этом ужасном конфликте, хотя и не в силах помешать французам делать, что им вздумается. Но британцы…

— Они трусы! Уж не думаете ли вы, что они осмелятся показаться здесь?

— О, нет, — вскричал доктор, приведенный в недоумение горячностью Рэймиджа. — Конечно, нет. Вы ведь видели крепость, охраняющую порт. Эти пушки — Бог мой, в последний раз, когда гарнизон производил стрельбы, в моем доме из окон повылетели все стекла! Это большие орудия — ни один корабль не уцелеет. И ими управляют французские артиллеристы.

Рэймидж с трудом удержался, чтобы не посмотреть наверх, но припомнил, что оконные стекла не чистили уже несколько месяцев. А они глядели как раз на дула орудий, выходящих на море. Надо полагать, что учебные стрельбы — не такое уж частое явление здесь.

Видя, как смотрит на него доктор, лейтенант понял, что тот не верит ни единому его слову. С другой стороны, он не связывает это с появлением британского фрегата. Рэймидж чувствовал, что любопытство маленького итальянца достигло пика. Самое время лечь на другой галс: единственный его шанс — если, конечно, не прибегать к насилию — попытаться завоевать симпатию врача.

— Доктор, буду откровенен с вами — вы слишком умны и наблюдательны, чтобы я мог рассчитывать ввести вас в заблуждение. Да, я английский морской офицер, хотя и не имею никакого отношения к фрегату из Порто-Эрколе. Даю слово чести, что на моем попечении действительно находится леди, которая ранена в плечо. И пуля по-прежнему в ране. Она находится недалеко отсюда, и если ей в ближайшее время не будет оказана квалифицированная медицинская помощь, я не поручусь за ее жизнь. Согласитесь ли вы помочь ей?

— Но… но это невозможно! За такие вещи власти отправят меня на гильотину.

— Кого вы имеет в виду под словом «власти» — французов?

— Да, и нашего губернатора, который во всем их поддерживает с тех пор, как король подписал договор о перемирии.

— И у вас нет сомнений, что они убьют вас?

— Почти. Я, конечно, имею определенное влияние, но оправдаться будет крайне нелегко.

Попытка завоевать симпатию не удалась. А время уходит.

— Значит, вы не вполне уверены, что вас приговорят к смерти?

— Пожалуй, зато меня могут посадить в тюрьму на долгие годы.

— В таком случае, доктор, есть одна вещь, в которой вы можете быть совершенно уверены. — Рэймидж наклонился и вытащил из правого ботинка нож. — Можете не сомневаться: если вы откажетесь помочь этой леди, я убью вас. Причем немедленно.